Redemption blues

*** Дорожка, окружённая деревьями, выводит их к началу комплекса, к кругу высоких колонн-мегалитов. Грубо обтёсанные края хранят следы естественного откола от породы. На одной из выравненных граней, обращённой в центр, выгравированы фразы — толсто и глубоко, чтобы непогода и ветра не смогли со временем сточить буквы. Мальчик перестаёт идти рядом со взрослым, сопровождающим его. Быстрее одному сбегать прочитать их. Тем более, что пока не видно остальных посетителей. «Как только ты подумаешь, что всё хорошо, сегрегация вернётся». «Как только ты подумаешь, что свободен и можно почивать на лаврах, ты потеряешь свободу». «Как только ты расслабишься, капитализм вернётся». Мальчик прибегает обратно. — Разве так бывает, Викто́р? — недоумевающе спрашивает он, немного запыхавшись. — Почему всё не может остаться, как сейчас? — Потому что некоторыми людьми всё ещё движут низменные инстинкты, — спокойно произносит тот. — Они любят унижать и властвовать, бессмысленно копить богатства и не испытывают ни к кому жалости. Эти люди всё ещё рождаются, но ты никогда не сможешь узнать их в лицо, пока не станет слишком поздно. — Но ИИ может? — Может. — Тогда им потребуется убить или извратить ИИ? — догадывается он. — Верно. К тому же, нет ничего проще дискредитировать то, что не является человеком. Помни, что никакая победа в жизни не является окончательной. Это всегда процесс. Поэтому, Альм, каждую секунду своей жизни ты должен бороться изо всех сил с любой несправедливостью, с которой столкнёшься, и открыто заявлять о ней. Люди как акулы, которые обязаны всю жизнь непрестанно двигаться, чтобы дышать. Стоит лишь остановиться, и ты труп. От рабства нельзя избавиться раз и навсегда. Что, если завтра мы столкнёмся с цивилизацией, которая сильнее нас? В траве трепещут насекомые, летний день только начинается. Огромные колонны всё ещё дышат ночной прохладой, храня в порах росу. Тропа ведёт через сад низеньких раскидистых вишен дальше. Вскоре через ветки начинают проглядывать контуры белых, поблёскивающих на солнце статуй на высоких постаментах. Пара выходит на круглую, окружённую деревьями площадь, посыпанную каменной крошкой. Обходя статуи по кругу, Альм внимательно их рассматривает. — Викто́р, а кто эти люди? — Ну же, ты проходил анатомию в школе, неужели не узнаёшь? — мягко журит тот. — Это статуи прародительниц всех нас, Homo sapiens trio. Наши митохондриальные Евы. Они не добровольно пошли на это. Их принудили, замучили, убили и выбросили за пределы колонии Водолей в железном контейнере. Здесь они в одеждах своих профессий и занятий — такие, каким они были при жизни. Какими бы они хотели, чтобы их видели и запомнили. — Куда пойдём дальше? — Туда. Лиственные деревья сменяются хвойными, между корней вместо почвы начинает всё чаще пробиваться светлая скальная порода. Ветер доносит шум сильного прибоя. — Из всех взрослых, с которыми я говорю, мне больше всего нравится учиться у тебя, — серьёзно признаётся мальчик. — А правда, что раньше нельзя было выбрать себе наставника и он был один на всю жизнь? — По правилам их должно было быть не более двух, и от них действительно нельзя было отказаться. Ещё у твоего прадеда было двое родителей. Они доходят до основного мемориала. Скалистое побережье зависает отвесным обрывом над бирюзовыми волнами беснующегося внизу океана. Даже длинные руки волнорезов, уходящие далеко вперёд, не гасят его мощь окончательно. На скале возвышаются ровные ряды огромных металлопластовых блоков, стелл, испещрённых ровными разноцветными строчками имён. Солёная вода и её пары не способны повредить им. — Тебе правда больше всего нравится со мной? — удивляется Виктор. — Неужели ты не хочешь пообщаться с настоящими живыми людьми? — Нет, — улыбается тот. — Кто же тогда будет общаться и играть с тобой? Быть одному — невероятно одиноко. А кто был твоим другом тогда, в колонии Водолей? ИИ подходит, безошибочно находя в мешанине текста на стелле нужное имя и касаясь его подушечкой пальца: «Иво Бёллер, омега». — Он? — уточняет Альм. — Да. Давний лучший друг. Я видел, как он жил, работал, создавал, состарился и умер. Он разрешил мне взять его внешность после, если я захочу. — Поэтому ты так выглядишь? — Да, малыш. Единственный пример того, как действует на человеческое тело генетическое оружие «Мозаика». Но оно спасло ему жизнь, а это главное. — Но ты вовсе не страшный, почему ты так говоришь? Просто немного странный. — Он был бы рад слышать, что ты считаешь, что это немного. — Ты говорил, что люди должны быть разными, иначе мы не сможем эволюционировать и создать что-то новое. — Правильно. Мемориал огромен. Шумит океан. С другой стороны к нему подступает тщательно ухоженный, но дикий лес. Поют птицы. — Это имена всех, кто участвовал в революции в колонии Водолей, — объясняет ИИ, медленно проходя мимо стелл. — А также имена погибших. Вот тут высечены имена всех жертв генетического оружия. А здесь — имена животных, которые помогали людям ценой своей жизни. — Викто́р, почему не показать их на экране? Заняло бы меньше места. И это было бы проще. — Экран можно уничтожить, данные подменить или удалить. А это вещество останется навсегда и разрушится только вместе с нашей планетой, Линдой, когда жизнь нашего солнца иссякнет и оно взорвётся. — А когда оно взорвётся, что мы будем делать? — Мы отыщем себе новый дом среди бесчисленных звёзд. — А когда погаснут все звёзды? — Мы обязательно найдём способ, как зажечь их заново.