Я помню

       Я прекрасно помню тот день, когда впервые увидел её. Именно увидел: не встретил, не поймал на себе её взгляд, не спас жизнь, как это частенько случалось при моём бешеном распорядке жизни. Нашу историю сложно назвать до сопливости романтичной или красивой, не лишённой пафоса из детских сказок, потому что это была нелепая случайность, которая с самого начала не имела права на продолжение. Всё и началось с фатальной ошибки, которая наперекор судьбе позволила мне нащупать глазами именно её силуэт, а не чей-то другой среди миллионов силуэтов в тысячах Нью-Йоркских домах и квартирах. Я, конечно, не верю в чудеса, но переплетение наших судеб оказалось поистине чудом. И даже сейчас, прокручивая в голове все детали прошлого, искренне не понимаю, хотел бы я избежать того, что случилось? Хотелось бы забыть, будь у меня право выбора?        Может быть.        Вот только я всё помню. 
       Помню тот тёплый майский вечер, пропитанный переплетающимися меж ароматами свежераспустившихся цветов. Воздух был таким густым и сладким, что его хотелось пить губами: от него голова шла кругом не хуже, чем от хмельного напитка. Яркие весенние цвета оглушали своей контрастностью и насыщенностью, ничуть не уступая в действии запахам оправляющейся от зимнего сна природы.        Помню, как здорово было наконец избавиться всем нам от стесняющего движения мешка, что кличут «одеждой». Мне, должно быть, никогда не понять людей, которые отдают предпочтение носить что-то подобное на себе ежедневно. Оно и понятно: монстру вроде меня никогда не отыскать место рядом с таким существом, как человек. Что и говорить о понимании.        Кажется, я начал думать совсем как Донателло… Интересно, с каких пор?        Я хорошо помню, что тогда мои ветреные мысли такие вот сентиментальные раздумья не забивали уж точно. Поумнел ли с тех пор? А чёрт знает. Разве что лишь с истечением какого-то временем я с упоением готов вспоминать каждую деталь того дня, какой бы она незначительной не была. Моё новое маленькое хобби.        Я помнил, помню и буду помнить, хотя порой мне кажется, что уже давно должен забыть.        В тот день я был не один — вся черепашья четвёрка в сборе, но нам было не до прогулки и не до весенней природы, исключая Майки, который, как это обычно бывает, успевал везде и всюду. Что возьмёшь с этого мальчишки?        Пару дней до этого Донни уловил подозрительный сигнал, или же, как говорил он, мощную инфракрасную вспышку, которая и привлекла его внимание. В нашем деле предельно важна предусмотрительность, поэтому в ближайшее время мы поспешили к нужному месту назначения. Только на разведку, естественно. До того момента, пока данная разведка под моей инициативой не перерастёт в наступательную операцию, как и случалось каждый раз, наткнись мы на кренгов или прочую инопланетную прелесть, какой в Нью-Йорке в последнее время развелось чересчур много. Да и какая разница, кого мы будем мутузить сегодня?        Да и иногда жизнь Лео совершенно ничему не учит. Я ведь идти-то не хотел с самого начала…        Всё бы так и шло по привычному и, что уж говорить, до неприличия надоевшему сценарию, если бы расплёскивающий свою жизнерадостность в разные стороны Майки случайно не оступился на крыше.        Он не упал с многоэтажки только потому, что я оказался совсем рядом и вовремя подхватил его на самом краю, резко дёрнув назад за руку. Вот только вместо него по инерции толчка со здания свалился я.        Уже в первую секунду падения успел зацепиться плечом о торчавшую из стены железную арматуру, отчётливо услышав жуткий звук рвущейся плоти, с глухим хлопком упал на крышу соседней четырёхэтажки и, скатившись по покатой черепичной поверхности, снова полетел вниз. Но на этот раз рефлексы тренированного бойца сработали вовремя. Я повис над землёй, зацепившись за нижнюю часть перил витиеватого ограждения балкона, и хорошенько так приложился лбом о каменный выступ.        От удара весь воздух из лёгких выбило одним махом, в голове загудело так громко, что глаза сами собой заслезились, а зубы сжались с противным скрипом.        Падение оглушило меня где-то на минуту, поэтому я не заметил, как металлическая балка, которую я так старательно стискивал пальцами, заметно так выгнулась под моим весом.        Когда шум в ушах начал утихать, я искренне удивился тому, что по моим щекам неприятно скользят горячие слёзы. Учитывая то, что я плакал в последний раз лет так… много назад, то довольно просто представить мою реакцию. Больно, конечно, было, но вполне терпимо, и не такое случалось, верно же?        Наконец и зрение тоже прояснилось вслед за сознанием. Только тогда я с облегчением заметил, что это были не слёзы. Это была всего лишь кровь.        Пускай она и заливала глаза, скатывалась по щекам, губам и шее.        Я закашлялся, чувствуя на языке её навязчивый специфический привкус - искренне ненавижу его. Похоже, что во время удара я сильно рассёк бровь и даже не заметил этого. Но это ничего, царапины, на крайний случай Донни заштопает. Этот парень мёртвого на ноги поднимет своими занудными разговорчиками...        Пускай я не издал ни одного звука, всё равно помотал головой из стороны в сторону с целью проверить, привлёк ли я чьё-нибудь внимание к своей яркой и запоминающейся персоне: висящую на балконе огромную черепаху-мутанта даже слепой бы заметил. Благо, что обошлось: переулки у здания этим вечером были пусты.        Сморгнув с глаз очередную порцию вязкой багровой жидкости, я нащупал взглядом Микеланджело на всё той же многоэтажке, с которой я так эпично слетел чуть ранее. От страха и волнения за меня он прыгал с ноги на ногу и заламывал свои руки у рта. Совсем заметался, при этом так и не имел понятия, что же всё-таки делать. Майки, типичный Майки.        Я помахал ему одной рукой, едва не продолжив своё замечательное планирование, и поднял большой палец вверх: «я в норме, честно, спускаться не нужно».        Самый младший из нас неуверенно кивнул и потерянно улыбнулся, но так и не сдвинулся с места. Явно ждал меня.        «Славненько полетал», — подумалось мне тогда, пока я бесшумно подтянулся на руках и встал на просторный балкон, который, возможно, спас меня от куда более серьёзных ран, чем я получил на тот момент.        Впитавшая стекающую по лицу кровь маска упрямо норовила сползти вниз и закрыть собой весь обзор, так что на пару секунд я снова ослеп. На этот раз в техническом смысле.        Мои руки потянулись к тугому узлу на затылке. Я стянул с себя алую полоску грубой ткани и огорчённо тронул её рваные края над правым отверстием для глаза — маска едва не распадалась на две половинки.        «Порвал. А ведь эта моя любимая… и единственная, ко всему прочему. Лео меня убьёт…»        Я тяжко вздохнул и с горестью сжал многострадальную вещицу в кулаке. В груди клокотали эмоции от накатившей обиды на подобную несправедливую жизнь. Вовсе забыл про осторожность.        — Вызывай скорую. Скорее же!        Я нервно вздрогнул от глухого, едва различимого голоса через толщу балконного стекла. И только-только осознал, как же здорово меня сейчас видно с той стороны двери, ибо она была полностью прозрачной. Я допустил уже так много ошибок, но мне всё ещё чертовски везло. Меня ещё никто не успел заметить.        Один высокий и затяжной прыжок — я уже замер на крыше, под тенью карниза, где меня уж очень сложно заметить под любым углом, с какого не посмотри. Да и сумерки сделали своё благое дело.        На этом всё моё везение скоропостижно скончалось.        Кровь с разодранного в мясо плеча падала вниз, разбиваясь на тысячу сверкающих осколков на каменистой поверхности пола — слишком светлого, чтобы вечерняя темень хоть немного смогла скрыть безобразное кровавое пятно, которое увеличивалось в размерах с каждой минутой. Словно тёмный бездонный омут, заглатывающий всё на своём пути.        Так ещё и резкий порыв ветра нагло выдрал из моей руки и без того испорченную маску. Красная ткань раненой змеёй вилась в воздухе, пока не зацепилась мёртвой хваткой за самый дальний ко мне карниз балкона.        Вот ведь стерва, а! Именно за дальний!        Вернуть её мне не дали. Неожиданно стеклянные двери с тихим жужжанием раздвинулись в разные стороны: на меня дохнуло комнатным затхлым теплом и едким ароматом таблеток, из-за которого я невольно сморщил нос, вспомнив не самые приятные деньки в своей жизни.        К счастью, на балкон никто не вышел, но в самых дверях стояла стройная женская фигура. Пока что спиной ко мне.        — Машина будет через пару минут! — послышалось в глубине комнаты. Любопытство пересилило меня и я осторожно выглянул из своего укрытия как можно более незаметно, собираясь «взглянуть одним глазком», как частенько говорил Майки, на ту суматоху, которую я лицезрел по чистой случайности.        И тут же снова вжался в стену с бешено колотящимся сердцем и широко открытыми глазами.        Одной жалкой секунды было достаточно, чтобы заметить один единственный взгляд, направленный прямо на меня.        Я ожидал вопли ужаса, удивления, злости, слёзную истерику — что угодно! Моя голова лихорадочно искала решение для успешного побега прочь от этого места. Нельзя было выдать себя. Лео бы убил меня в два раза больше положенного, а моя гордость подобного исхода бы определённо не вытерпела!       Но прошла целая минута. Вторая. Не произошло абсолютно ничего.        Хотя… Как сказать — ничего.        — Боже мой, ей хуже! Мам, мне страшно! Посмотри на неё! Посмотри!        Женщина в дверях балкона — единственная, которую я пока мог разглядеть — молчала. Я лишь видел, как она измождённо закрыла лицо руками и вцепилась пальцами в короткие волосы с заметной проседью. Ну да, спрятаться от жизненных трудностей действительно проще, чем принять их. Иногда люди такие дети.        Я снова выглянул, но на этот раз лишь захватил душный воздух губами: тот самый взгляд никуда не исчез, всё так же смотрел на меня в упор, от чего я чувствовал себя немного не в своей тарелке.        Но только в тот момент я понял, что ничего осмысленного в этом взгляде не оставалось.        В кровати лежал бледный, как мел, призрак — иначе я этого человека назвать не смог. Среди кучи пёстрых одеял и подушек я видел только грубо выточенное лицо с заострёнными чертами: щёки впали, под глазами проглядывали насыщенного цвета синяки, бескровные губы едва заметно шевелились, но из его горла не вылетало ни звука. Свалявшиеся без расчески и внимания волосы рассыпались тёмным ореолом вокруг его головы, от чего кожа казалась ещё белее, чем была. А, казалось бы, куда больше?        На полу у кровати больного сидела, накрыв голову руками, молодая девушка, которая до жути напоминала мне ещё стоявшую в дверях женщину с седыми волосами. Без сомнения мать и дочь.        Я отчетливо ощущал животный страх, исходивший от их обоих — для этого не нужно быть псом с острым нюхом, потому что вся комната была пропитана им насквозь.        Вдали завыла сирена скорой помощи, но она очень быстро приближалась, разрывая вечернюю тишину этого места в мельчайшие клочки. Две фигуры, которые ещё имели способность ходить, с поразительной скоростью исчезли из моего поля зрения — пошли встречать врачей. А у меня благодаря этому появился неплохой такой шанс уйти отсюда невидимым. Майки, небось, заждался своего спасителя.        — Эй, — зачем-то произнёс я вслух, тщательно убедившись, что никто, исключая умирающего, мой оклик не услышит. Ибо он и без этого меня не слышал, будем честными.        Ответом мне послужил душераздирающий хрип, вырвавшийся из его горла. Голова больного бешено заметалась по подушкам, а тело начало извиваться и выгибаться в разные стороны от накатившей в один миг боли. При этом его взгляд продолжал впиваться в меня. Даже заметное ухудшение состояния не разорвало нашу столь странную зрительную связь. Хотелось бы назвать её односторонней, так как я продолжал видеть в его глазах лишь затягивающую пустоту. Ничего, что могло намекнуть мне о том, что меня хоть отчасти видят.        — Эй, — повторил я куда более тихим, но твёрдым и осуждающим тоном, спрыгивая с карниза на балкон, — вот так просто возьмёшь и сдашься, верно?        Я осторожно подошёл ближе, осмотрительно оглядываясь по сторонам, и мягко тронул пальцами щёку умирающего в попытках остановить его страдания своим коротким прикосновением холодной кожи моих рук. Порой даже я веду себя как ребёнок.        Такое ощущение, будто дотронулся до раскалённого чайника. Пришлось тут же подчиниться рефлексу и отдёрнуть пальцы. Для меня, хладнокровного, любая разница температуры ощущается очень отчётливо.        На удивление — искреннее удивление — помогло. Мой новый знакомый затих через несколько секунд, опустив дрожащие от лихорадки руки на грудь и неосознанно запрокинув голову назад. Я смог увидеть полупрозрачную кожу и тонкую, настолько хрупкую шею с выпирающими ключицами и узкими, не скрытыми никакой тканью плечами, что во мне проснулось какое-то сумасшедшее чувство, от которого сводило руки и нестерпимо саднило в груди. Во мне бушевал нездоровый интерес: стоит лишь немного сжать пальцы у самого горла… вот тут...        Я нахмурился, резко отдёрнул запястья от шеи страдающего и яростно помотал головой, отмахиваясь от назойливого чувства, незнакомого мне доселе. Может я таким вот ходом и прекращу мучения бедняги, но это означало бы уже мою готовность сдаться, что не совсем в моём характере. Да и что-то мне подсказывало, что такое решение станет самой страшной ошибкой в моей жизни. Лучше оставить всё как есть.        Я наконец получил короткий отрезок времени для того, чтобы внимательно разглядеть человека в кровати, который непонятно по какой причине так привлёк меня чем-то. Зацепил за самую глубину души.        Чем же? Я не первый раз встречаюсь со смертью, но… но что-то было не совсем так, как бывало прежде. Я ненавижу слабых, ненавижу тех, кто так просто сдаётся, а этот тип впитал в себя всё вышеперечисленное в удвоенной порции. Словно с минуты на минуту он обернётся прахом, стоит только ещё раз дотронуться до него. Такие вызывают у меня только отвращение, презрение и едкую жалость. Они не имеют права на жизнь.        Почему же он не вызывает ничего подобного? Почему, чёрт возьми?!        Может быть я видел в этом призраке один из своих самых сильных страхов? Не могу отрицать. Лично я бы предпочёл свою смерть всему этому...       Вот только это был не призрак. Это была девушка.        Это была она.        Я замер, будто меня молнией поразило, очень вовремя заметив, что размазал на щеке больной свою же кровь, которая на белизне её лица смотрелась очень жутко. Напомнило чем-то сцену из однотипных ужастиков, которых я на дух не переношу. Не потому что боюсь, естественно. Но, в отличие от той фальши, от которой Майки иногда ночами не спит, эта картина перед моими глазами выглядела во истину зловеще.        Скорая выла уже под самыми окнами. Я отчётливо слышал, как люди торопливо хлопали дверями машины и иногда переругивались друг с другом — времени совсем не оставалось.        Интересно, что на меня тогда нашло?        Я осторожно склонился над умирающей, заглядывая в пустые и от того совершенно бездонные глаза, провёл рукой по волосам, шее, груди, скрытой толстым слоем одеял; нащупал её костлявую руку, обтянутую одной только бледной кожей, сжал тонкие пальцы и слизал языком алую каплю своей же крови с её щеки, скользнув выше к виску.        О, небеса, как же сладко…        Готов признать, у меня снесло башню. Конкретно и безвозвратно. Впервые видел так близко девушку, исключая Эйприл, которая своей живостью была абсолютно не ровня ей, едва вдыхающей носом воздух.        Это не была симпатия с первого взгляда — не было ничего, мне просто захотелось сделать то, что я тогда сделал. Гормоны и любопытство юного мальчишки взяли тогда своё. Я и теперь порой не могу понять, любил ли её когда-нибудь на самом деле? Или же так сильно ненавидел, что так и не смог отпустить дымку воспоминаний о ней до сих пор?        Совсем не в моём вкусе. То есть совсем. От сексапильной красотки с четвёртым размером груди и с блестящей боевой подготовкой она была ой как далека, серьёзно. Да будь моя воля, она бы была уже мертва! Достаточно всего лишь одного движения, и именно я - Я! -решу её судьбу. Внезапно оказаться в шкуре голодного зверя — монстра, абсолютно сбитого с толку своей обессиленной и едва живой жертвой — оказалось страшнее, чем мне казалось ранее.        О чём это я? Ведь я и есть монстр.       И всё-таки… Что же пошло не так? Власть в глаза песком швырнула? Или же сразу булыжником?        Я со вздохом прикоснулся лбом к её лбу и томно закрыл глаза, чтобы не видеть этого пугающего взгляда затравленного слепого оленёнка.        — Не разочаровывай меня, ладно? — «Не убивай во мне уверенность в том, что я не зря оставил тебя сегодня в живых».        В комнате напротив зашумели и загалдели десятки людей. Оглушительно хлопнула входная дверь. Что ж, вполне ожидаемо. И вовремя.        Я рванул к балкону до того, как на пороге появился первый человек, и неуловимо скрылся в ночи в самую последнюю секунду, избежав своего обнаружения в такой напряжённый момент.        И только по пути к Убежищу вспомнил о своей рваной маске, оставшейся висеть на перилах её балкона. И о небольшой луже крови на светлом полу.        «Грязная работа, Раф. Самая грязная в твоей жизни».        Похоже, что мне было предначертано судьбой вернуться к ней снова.

***

       — Очнулась! О, слава богу! Мам, скорее!        Убитая жизнью женщина сорвалась со своего насиженного места, едва не споткнувшись о свою же ногу, и бросилась к дочери, по дороге утирая ладонями слёзы облегчения и радости. Толпа врачей испуганно отшатнулась в разные стороны, как иногда стайка голубей разлетается от слишком резкого движения в непосредственной близости к ним.        — Она говорит что-то… не могу разобрать… Седая не по годам женщина послушно нависла над больной, нежно заправляя выбившуюся прядь её коротких волос за ухо.        — … ха… ч… ха…        Бедная мать переглянулась с другой девушкой — со своей старшей дочерью — и неопределённо покачала плечами.        — Я ничего не слышу.        Они обе склонили головы ещё ниже, вслушиваясь в тихий шёпот нечленораздельных звуков.        — Че… чере… паха… черепаха…        — Что? Черепаха? — сбитая с толку женщина снова подняла глаза на свою старшую дочь с открытым непониманием. Та согласно кивнула ей, подтвердив услышанное.        — Ты хочешь черепаху? Как только выздоровеешь, мы обязательно купим одну, обещаю! — пылко проговорила она, сжав в своих руках костлявую ладонь младшей из сестёр.        Но бред больной на этом не спешил заканчиваться. Она ещё бесконечно долго металась в кровати, продолжая назойливо шептать лишь одно единственное слово:        — Черепаха…