Инженер путей Господних или Исполнитель

Мир полнился и ширился, пока не предстал пред ними — пятью апостолами возрождения сущего — бескрайней чашей, полной бархатной, ласкающей тьмы и сотен тысяч волшебных огней. В миг, когда разгорелись огни мертвых, когда по всей стране вспыхнули ярче костры и затрубили в свои невидимые трубы гости с той стороны, не было ни границ, ни оков плоти, не стало условностей и физического мира. В этот краткий миг, когда физическое смешалось с метафизическим, все пятеро почувствовали себя единым целым с окружающим их миром. Следом пришел звук — треск огня, шелест ветра, шепот мертвых за границей света и веселые несвязные причитания, похожие по форме на прибаутки, но по сути являющиеся просто набором звуков от мелкой нечисти, духов и неоформленных сил, которые с визгом и завываниями разделывались с яблоками. Мелкий рогатый человечек, с ног до головы измазанный в карамели, присел Поттеру на ладонь и принялся чистить свои стрекозиные крылья, недовольно фыркая. Поттер улыбнулся и зажег на другой ладони ласковое пламя света. Сегодня для нечисти оно было словно алкоголь — не смертельно, но весело. Отхватив от пламени искорку, человечек улетел, зато на смену ему на ладонь Поттера накинулся еще десяток. Тоже весело фыркнув, Поттер размахнулся и рассыпал по снегу пламя, словно конфетти. Только после этого Поттер обернулся к своим гостям. Те, все еще пораженные и обалдевшие, стояли, покачиваясь. Манн вообще сидел в снегу, широко распахнув глаза. Лицо его выражало трепет и восторг. Поттер осмотрелся, разыскивая, и наконец нашел поставленные в снег чаши без ножек с набранным в них алкогольным сладким глинтвейном. В воздухе витал сильный запах корицы, гвоздики и кардамона. — Эй, гости мои, отведайте со мной праздничного вина, — позвал он. Первым в себя пришел Флоран, он тряхнул головой, и, загадочно улыбаясь, подхватил чашу двумя руками, щедро зачерпнув еще и снега. — Грех не воспользоваться таким предложением, хозяин, — со смехом поклонился он и пригубил глинтейн, плеснув чуть в огонь. Следующая к совсем маленькой чаше припала Мег Мулах. — Я хоть и не гость, хозяин, но рада встретить с тобой праздник. Давненько меня так не пробирало… Долохов молча взялся за чашу, поклонился коротко, по-военному. Том Риддл, чуть нахмурясь, тоже принялся за вино, а Манна пришлось поднимать из сугроба. — А это кто? — спросил он, покосившись на разделывающихся с яблоком маленьких чудищ. Глинтвейн он пока что только боязливо понюхал. — Это духи той стороны, Томми. Нечисть, феи, лесные божки, вон, лесовик пробирается, — Поттер кивнул старичку в рыболовной сети, из щелей которой торчали клочья мха. Лесовик левитировал за собой три яблока и был этим очень горд. Немертвые огни воспарили с тиса и затанцевали в хороводе, холодный воздух подул с севера, неся с собой ярко искрящийся снег, шепот мертвых за границей тьмы усилиился. Поттер переглянулся с Мег Мулах. Он надеялся, что до такого не дойдет, но, видно, давненько никто не проводил таких праздников на этой земле. Наконец, послышалось мурлыканье, и с севера к ним подкрался огромный кот на мягких лапах. Он был весь черен, ростом с дом; на спине его сидели три мертвых духа, посему он не ступал в свет костров; а хвост чертил по снегу горящие зеленым огнем полосы: туда-сюда, туда-сюда. Поттер взмахнул рукой, и в ответ на его призыв появилась половина туши кабанчика. — Отведай и ты, коте, угощения моего стола, — сказал он, бросая мясо на снег. Флоран, увидев кота, замер в ужасе, Долохов присел на корточки, а Том Риддл вскинул палочку. Поттер мягко опустил его руку и покачал головой. — Никаких палочек, Риддл. Не сегодня; магия и так податлива, зачем тебе инструменты? Да и не со злом пришел кот. Он коротко засмеялся, увидев, как встали дыбом соломенные волосы Мег Мулах, потом расплевался от того, что к нему прилип тот вычурно-сказочный стиль, которым он принялся изъясняться. На щеках Риддла вспыхнули красные пятна румянца. Но он сдержал лицо, кивнул понятливо, спрятал палочку в рукав. — Так и начинают колдовать без палочки, — пояснил Поттер Манну. — Если любой из ритуалов Колеса года проводит сильный и знающий маг, то все остальные могут воспользоваться открывшимися возможностями. Попробуй и ты, и если получится, ты уже не забудешь, как колдовать без палочки. Манн нахмурился и трансфигурировал огрызок яблока в шишку. Ее тут же с писком подхватила нечисть и принялась перекидывать между собой. Поттер ласково кивнул. Про кота они вроде бы и забыли, но тот все еще ходил кругами вокруг света костра, а мертвые с его спины шептали на разные голоса. Говорить никому не хотелось, так что Поттер решил позвать всех в дом: — Костры мы зажгли, саму ночь встретили, огонь не затушишь в эту ночь, так что прошу к столу, еда давно ждет. Они направились по тропинке к веранде, и за их спинами осталась висеть кем-то левитируемая веточка тиса. Когда они шумной гурьбой ворвались в гостиную и развалились в креслах вокруг стола, разговор не сразу склеился, сначала они все жадно жевали вкусности: запеченного кабанчика, нежную рыбу, ягоды и жареные грибы, печеную картошку, ветчину, индейку, несколько разных сыров, мед и орехи, несколько соленых и сладких пирогов. Позже их ждал пудинг. Были еще и руны в виде соленого печенья, предполагалось, что, вытащив их из глубокой чаши, можно предсказать себе ключевые события будущего года. Руны эти скоренько напекла Мег, рассказав хозяину, что ими, испеченными в Йоль, можно угощать духов весь год. Через какое-то время стало тихо, и в это тишине Поттер перехватил взгляд Флорана, направленный на Мег. — Позвольте представить, это дух, который живет в моем доме. Ее имя Мэгги. Мэгги, это Долохов, Флоран и Риддл. Они мои гости. — Добро, хозяин, я присмотрю за нитями их жизни, пока они под твоим кровом. Поттер почувствовал, как дрогнула в душе тоненькая ниточка, связывающая его с Мег Мулах в этот момент. Словно его и ее слова — все это вместе — создало новый небольшой договор между ними. Мег Мулах изначально воспринималась Поттером как небольшой лохматый кусочек пуха, который почему-то принялся ползать по всем углам его дома, что-то с любопытством и трудолюбием делая. — Я не видел ее раньше, — сказал Риддл. Он вообще притих, затаился на этом празднике, словно змея, вспугнутая с водопоя большими и хищными волками. И только темные и глубокие глаза его смотрели требовательно и пронзительно. — За йольский стол грех не позвать всех обитателей дома, — с улыбкой отозвался Поттер. Мег только поправила соломенный бантик в волосах, и Поттер, мучительно перебирающий в голове варианты возможных подарков для своей маленькой гостьи, наконец, его придумал. Она не была домовиком, скорее, по классификации Рюгера-Розье, шотландской брауни — ботукан. Или, возможно, вагатевой. Ей можно было приносить дары, а правильно подобранный дар мог превратить ее не только в помощника, но и в очень сильного союзника. — Вот это правильный подход, все достойны праздника, Гейне, — Долохов глотнул вина из чаши и толкнул в бок Флорана. Тот пожал плечами. — Ты хорошо провел обряд, Герман. Я ни разу не видел еще такого Йоля. — Это горы. Они волшебные. В них все обряды хороши. — И что это за место? — Флоран откинулся на спинку кресла. — Хотя не говори. Это же тайна. Даже портключ был неотслеживаемым. — Никакой тайны, — отмахнулся Поттер. — Я и сам не знаю. Можно было бы отследить по звездам, но тут аномалия. Это убежище, а не семейное поместье — тем и удобно. Флоран дернул щекой. — Я на секунду забыл, что идет война. — А о ней забывать не стоит, — вставил Долохов. На секунду воцарилась тишина, словно минута памяти по погибшим. — Что это было за существо? — спросил, наконец, шепотом Томас. Он вот уже как минут пять ерзал, пытаясь сдержать любопытство. — Кот? — удивился Поттер, скрывая улыбку. — Это йольский кот, но странно, что он забрел сюда, — ответил на вопрос Долохов, забирая с тарелки крыло индейки. — Он вез на себе мертвых, вы заметили? — спросил Флоран. — Говорят, их почти невозможно встретить, — решил присоединиться к разговору Риддл. — Говорю же — горы. Волшебные. Вино плеснуло в бокалы, где-то внутри, в крови, под сердцем разгоралось пламя, что в такт незримым барабанам отбивало ритм: «бум-бум-бум-бум». Это пела ночь — волшебная чудесная ночь. Наконец, Поттер вскочил со своего места, раскинул руки, и заговорил: — Как я рад, друзья, привечать под своей крышей вас в эту ночь. И хочу, чтобы вы запомнили этот Йоль надолго! Он хлопнул в ладоши, и перед каждым из сидящих за столом оказался небольшой сувенир. Поттер плюхнулся на стул, подмигнув Мэг, которая рассматривала черную заколку и схватился за бокал. Речи он произносить так и не научился, еще бы сказал — «навечно запомнили этот Йоль», и тогда бы точно прозвучало зловеще. Однако же за окном полыхали огни на полнеба, светили звезды, йольское полено горело алым пламенем, а за столом собрались шестеро разных существ, чтобы пировать и встречать праздник. Настоящее было хорошо. На Холме в дубовых рунных бочках жгли костры и пили глинтвейн, смеясь и распевая песни. Они отморозили себе носы, раздали сотню конфет, набив карманы ответными подарками и мелкими сувенирами, нахохотались до упаду и перецеловали всех симпатичных ведьм от шести до шестидесяти. Больше всего поцелуев досталось Манну, и это стало источником для подколок на ближайшие полгода. Поттер расписал шляпу яркими искрами какой-то мрачной леди, а когда она раскричалась, он подарил ей светлое пламя, сказав: «посади его в камин, ведьма, и пусть все плохое уйдет». Ведьма вцепилась в пламя и чуть не кинулась в ноги с благодарностями, но вихрь праздника уже унес Поттера дальше. Они принялись танцевать ирландский рил, оказались увиты прилипчивым плющом, Поттер в какой-то дурацкой игре выиграл маленького пушистого совенка, совершенно дикого. Без чар и ритуалов птица не станет почтальоном, так что это был утешительный приз. Риддлу, которого Поттер вытащил за собой (случайно получилось) досталось шикарное черное перо, которое, скорее всего, и было прообразом самопишущего пера Скитер. Когда все успокоилось, и потрескивание свечей осталось единственным, что нарушало сонную тишину дома, Поттер поднялся из кресла у камина, потянулся, и, взяв неясно откуда появившийся двуручный меч с раскинувшим крылья грифоном на рукояти, поднялся на крышу. Ему предстояло встретить рассвет с мечом в руке. Когда солнце позолотило вершины гор, Поттер впал в медитативное состояние, не чувствуя ни холода, ни усталости, ни истощения. Он и человеком-то быть перестал. Стоя вот так, как статуя, он всей душой чувствовал, как полотно мира, до того опасливо отталкивающее его, принимает в себя еще одну нить, его нить, как образуется новый узор. Он был частью этого мира — отныне и навсегда. Время больше не собиралось противиться его присутствию, отступало чувство, что на плечах его лежит невидимый груз и тянет-тянет-тянет вниз. Поттер чувствовал солнце на коже, он знал, в этом доме все спят, он видел мир — все смерти и рождения, все чудеса и обыденности открылись ему. Он слышал, как под снегом копошится полевая мышь, он видел мысли йольского кота, что умчался далеко на север и катался по снегу, сбивая с себя запах мертвых. Он шел след в след за серым волком в шкуре такого же серого волка, он прыгал в небо, раскинув крылья орла, и танцевал в пламени над йольским поленом. И одновременно он был здесь и сейчас: тело не чувствовало усталости, меч лежал в руках уверенно, грудь его вздымалась мерно и привычно. Он был стражем рождения мира. Когда рога Дикой охоты затрубили, возвещая окончание охоты и ночи, Поттер вскинул меч. Тот, сверкнув в свете солнца, уже уверенном и прямом, беспощадном свете восставшего солнца, пропал, осыпавшись мириадами золотых песчинок. Поттер неторопливо спустился вниз, цепляясь руками за трубу, и нырнул в оконце. Снег на его волосах лежал серебряной короной и, кажется, не собирался таять. Стащив с себя эту корону и небрежно бросив на стол, Поттер прошел сквозь гостиную с неприбранным столом и устроился на веранде, где только тонкая преграда магии защищала от холода и снега. Стену с окнами он так и не вернул на место. Самое время предаться чувствам сожаления по оставленным родным и своему времени. Тяжелая усталость все-таки догнала его, и он впал в то состояние, когда мысли текут лениво и тяжело, заснуть не можешь, и просто падаешь все глубже и глубже в задумчивую тоску. В его воображении по полу простучали ботиночки совсем еще маленькой Лили Поттер, огненной малышки с шилом в пятой точке. Следом раздалось недовольное бурчание Альба и вскрик Джея: «Эй, ты первый начал!». С кухни бы потянуло запахом кофе, и Джин бы крикнула: «Гарри, Рон будет к обеду!». Впрочем, это было так давно, что, казалось, уже и не было. Но в доме на Гриммо снова и снова по темному паркету стучали детские башмачки: сначала детьми обзавелся Джей, потом Альб, а много позже и Лилс. И только Джинни все так же могла крикнуть с кухни: «Гарри, Рон будет к обеду!». Они любили друг друга, и пронесли эту любовь через года. Только оба оказались не очень-то верными, что Гарри, который сначала страдал от интрижек, а потом смирился, что Джин, огонь которой, казалось, только начинал сиять ярче от случайных встреч с другими. Они оба подозревали друг друга, а потом и знали. Для Гарри все началось с Криви. Джин, как подозревал Гарри, нашла измены интересными примерно тогда же. Это придавало их семейной жизни огня. Именно в тот год они зачали Альбуса. — Не спишь? — ворвался в его мысли голос Риддла. Поттер вскинул взгляд, кривовато улыбнулся. — Не спится. Слишком много впечатлений. Кофе? — Не отказался бы.