Инженер путей Господних или Исполнитель

На завтрак пришлось пойти. Флоран поймал прямо у выхода, схватил за рукав, отчего Поттер машинально ткнул ему палочкой почти в глаз, и потащил за собой. Шли они за тремя девушками — очень миленькими и щебечущими о мантиях и тканях. Флоран с полным знанием дела наблюдал за всеми тремя сразу. И чуть не облизывался, подлец. — Они же мелкие еще? — спросил Поттер, чуть придерживая того у поворота за руку. Тонконогая пастушка, танцующая под лунным светом на картине удивленно остановилась, рассматривая их серебристыми (в цвет луны) глазами. Флоран затормозил, удивленно посмотрел и усмехнулся. — Смотри внимательно, — сказал он едва слышно. — У Розье, которая слева, юбка короче. И кружевные чулки… посмотри, какие изящные лодыжки. А Яксли — это посередине — посмотри на ее зад! Как она мягко двигается! Как танцует. Ну, а Шаффик — это сказка. Он восторженно закатил глаза. Поттер поднял брови и машинально перевел взгляд на девушек. Вкус у Флорана, конечно, был. Но девочки были слишком маленькими, чтобы позволить себе что-то большее, чем эстетическое удовольствие. Хотя, чулки, конечно, пленительно темнели на светлой коже. И Шаффик — действительно сказка! — двигалась мягко, как кошка. Лет через десять ну такая девочка будет соблазнительная — похлеще Элеоноры Забини в его времени. В Большом зале пока что было немного народа, так что Флоран продолжал наблюдать за девочками и за столом. Сели они опять с краю, и Поттеру вдруг подумалось, что это какое-то статусное место. Точнее, абсолютно анти-статусное — у самого входа, с краю, вместе с другими беженцами и некоторыми перваками. Завтрак был все такой же жирный, как он привык, но жрать хотелось, как не в себя, и Поттер схватился за вилку с ножом, чтобы отрезать себе бекона и яичницы. На очереди были тосты с маслом и джемом, какая-то каша (ее никто не ел) и яблоки. Парочку яблок Поттер почти сразу сделал невидимыми и перенес в сумку — на будущее. Слегка насытившись, Поттер огляделся и замер, глядя на стол преподавателей. Справа от кресла директора сидел Дамблдор… и он был рыжим. Рыжим, каково! Тот хитроумный чудик с длинной белой бородой и цветными колпаками — оказался — пронзительно — рыжим! Так что настроение неимоверно подскочило. Рыжий, как черт, Дамблдор, активно улыбался, кивая директору, флиртовал с Агуане Фэйри, перешучивался с мрачным типом по другую руку от директора и жрал в три горла. Как постаревший Рон Уизли. У Поттера глаза на лоб полезли от пришедшей на ум ассоциации. Впрочем, что-то было в этой мысли. Семидесятилетний шахматист, мыслезапудриватель и лентяй Рон до дрожи вдруг напомнил этого Дамблдора. Из сороковых. — Бля, — прошептал Поттер и уткнулся взглядом в чашку. Там был налит тыквенный сок. Все, кто учился в Хогвартсе, со школы терпеть его не могли. Но чтобы пофыркать в чашку, сойдет. Наверное, со стороны его смех смотрелся странно — Флоран начал к нему заинтересованно присматриваться. — Эй, ты чего? — спросил он настороженно. — Тот рыжий мужчина, — отозвался Поттер, вовремя вспомнив, что не должен знать его фамилии. — Он похож на моего друга. Один в один. Только старше. — Это же Дамблдор, — сделалось подозрительным лицо Флорана. — Его все знают. Из газет. Поттер пожал плечами. — Не читаю газет. — Глупо. Это хороший источник информации. — Не читал газет… — исправился Поттер. — До недавнего времени. Но его в лицо пока не видел. — Но фамилию хотя бы слышал? Поттер закивал, вцепляясь в вилку. Вопросы перестали ему нравиться.

Север есть Север, а Юг — это Юг. Так исстари повелось. И будут они vis-a-vis до тех пор, пока есть земная ось.

Первым предметом было ЗОТИ. Если учесть, что это вообще был первый урок в году, то семикурсников решили принять горячо. Поттер плелся на четвертый этаж, с трудом оставляя глаза открытыми. Спать хотелось зверски, но и уснуть всю ночь не получалось. Так что, провалявшись пару часов, Поттер снова спустился вниз. На самом деле вся эта канитель с бессонницей началась уже давно, но раньше не отражалась на самочувствии так явно. Профессор Мерисот оказалась сухонькой старушкой, хорошенькой и миленькой, как добрые бабушки в детских сказках, которые пекут пирожки и кормят детей конфетами. И голосочек у нее оказался под стать — тихонький, мягонький. Вот только класс она держала в напряжении — как, Поттер не понял. Он бы и сам не отказался от такого умения, но подозревал, что это просто годы и годы педагогического опыта. И нервы. Взращенные стальные канаты вместо хрупкой нервной системы обычного человека. Она познакомилась с классом — с той его половиной, что не знала, внимательно вгляделась в каждого нового ученика. Да так, как следователи на допросах вглядывались в обвиняемых. Поттер, произнося свое новое имя, тоже чувствовал себя очень неуютно, хотя назвать его трусом не смог бы никто. Кивнув последнему новичку, Мерисот прошлась по классу, придерживая запахнутую на груди теплую шаль, и присела на табуреточку у стены. — Сегодня мы будем изучать заклинание «Веритас Вегулас», название и основные тезисы на доске, прошу вас перенести их в тетради, — профессор Мерисот взмахнула рукой. Поттер, уже некоторое время как изучавший доску и названное заклинание, только недоуменно перевел взгляд на волшебницу. Он такого заклинания не знал. Даже не читал о нем. Впрочем, мало ли там было заклинаний в прошлом, магическая наука очень сильно продвинулась в деле преодоления щитов за какую-то сотню лет. Как и в самих щитах, впрочем. Поттер наклонился над столом, делая вид, что переносит записи в свиток. На самом деле, образ он уже перекинул на свиток, а теперь просто водил над листом пером, старясь не смазать чернила. Вообще, заклинание архиполезное — этот перенос образа. Это как фотка у магглов. Наливаешь чернила (позже научились и без наливания, а просто вычернить бумагу магией) на пергамент, пара секунд напряженного вспоминания текста и — вуаля! — образ готов. Выглядит так, как запомнил. Конечно, нужно иметь хорошую память, но волшебник с плохой памятью… это даже не смешно звучит. А можно еще и поиграть в прятки с собственной памятью, представить свой почерк вместо чужого… Заклинание, кстати, придумал Криви. Уже лет в сорок, став крайне неприятным, желчным мужчиной, все так же имея привычку склоняться перед теми, кто вызывает его восхищение… он все так и не поверил, что и сам достоин восхищения, бедняга. А Мерисот, дав время записать тезисы, вещала: — Для того чтобы это заклинание получилось, мало использовать строго выверенный жест палочкой и правильное произношение. Важно, так же, чувствовать ненависть к преграде. В позапрошлом году на уроках у Флитвика вы учились концентрировать чувства. В целом, напоминаю, мы изучаем пять базовых чувств, используемых в колдовстве: ненависть и гнев, желание, радость, счастье или уныние. Поттер резко вскинул голову, только заслышав про чувства в магии. Эти… эти глупцы сами толкали и себя, и весь мир к краху! Чувства, дающие толчок к магии! Нет, вы только послушайте… А Мерисот уже увлеченно сравнивала силу чувств и силу пробивания щитов, приводила примеры и рассказывала, как и какие преграды сама пробивала. Поттер все сидел, изумленный и неподвижный, и думал о крайне неприятных последствиях, которые ждали этот мир в будущем. Когда студенты приступили к практике — увлеченно, пока еще ненаправленно, но стараясь изо всех сил — Поттер аккуратно положил палочку параллельно краю стола и сложил руки одну на другую. Он и пробовать не собирался эту гадость. Мерисот, полюбовавшись на класс, пошла вдоль ряда учеников, исправляя их ошибки. Добралась она и до Поттера, смотрящего прямо на нее. — Вам нужно представить, мистер Гейне, что вы ненавидите магическую преграду всей душой, — сказала она, подумав, видимо, что Поттер не справился с заклинанием. — Я уже довольно давно сознательно отказался от использования чувств в магии, профессор Мерисот, — сказал Поттер мягко. Он не хотел конфликта. И уже подумывал, что надо бы было сымитировать действие заклинания, а не выпендриваться тут. Не дома, в конце концов. А потом махнул рукой. В конце концов, он же не шпион, жить с оглядкой каждый миг не умеет. Мерисот, открывшая, было, рот для продолжения, запнулась и изумленно замолкла на пару секунд. — Я слышала об этом… — наконец сказала она растерянно, — какую ветвь Школы вы используете, мистер Гейне? Восточную или Северную? Поттер припомнил историю, то, откуда пришла в их мир информация о вреде чувствующего колдовства, и сказал с сомнением: — Северную. — Самую жесткую, — кивнула Мерисот. — А как же, к примеру, такие заклинания, как Патронус? Поттер изумленно вскинул брови и, взмахнув палочкой, произнес ровно: — Экспекто Патронум. С палочки сорвалось яркое, живое пламя голубого цвета, ставшее мгновенно тонконогим жеребенком единорога, который тут же затанцевал под восхищенными взглядами сокурсников. Он был почти материальным — не просвечивал, его копыта ощутимо цокали по камню пола, а шаловливо задетый рогом подол мантии Поттера потянулся следом. Так как все обернулись на патронуса, Мерисот уже не потребовалось привлекать внимание класса, и она только повысила голос: — Существуют также довольно закрытые и иерархичные школы магии, в традициях которых есть полный отказ от чувств во время создания магии. Маги, считают они, должны быть беспристрастными и обладать холодным разумом, меняя мир. А мир меняет любое волшебство, сотворенное чародеем. Представитель этой школы — Северной — сидит рядом с вами. Есть и Восточная школа, которая отказалась от отрицательных чувств при сотворении магии, но оставила положительные, считая, что-то, что несет в мир любовь, не должно пропасть. Как вы только что видели, возможны заклинания, предполагающие в основе своей чувства, и без их использования… довольно сильные. Вы поразили меня, мистер Гейне, — Мерисот кивнула ему и отошла к доске. — Итак, в продолжение темы… Мерисот говорила, а Поттер раздумывал, что, не смотря на стереотипы, Восточники оказались менее хитроумными, чем северные маги. В итоге мир пришел к схеме Северных, а те лишь благожелательно позволили для начала Восточникам победить в умах магов… Думал и старался не замечать внимательный и взыскующий взгляд тёмных глаз Риддла. У Вероники Вэйл были шикарные косы, короной заплетенные вокруг головы. Шикарные пшеничные косы, которые так и тянуло потрогать, распустить, погладить. Так она еще и красива была, как нарисованная нимфа. Вот уж идеальная леди. Тихая, кроткая, а в глазах пламя непокорности. Поттеру она напомнила Роуз Уизли. Дочь Гермионы Грейнджер. От Рона там был только цвет волос. Гарри завис, разглядывая однокурсницу, сидящую справа, перестал вслушиваться. Урок шел своим чередом. Было нескучно, даже познавательно наблюдать, как работает преподаватель с аудиторией. Незнакомых заклинаний в мире было слишком много, выучить все было невозможно. Так что Поттер, в конце концов, пришел к интуитивному типу колдовства. Когда важна только воля и сила колдующего. — Так-так, — похлопала в ладоши Мерисот, заставив Поттера вздрогнуть. — А теперь то, чего вы так терпеливо ждали все утро. Лицо ее осветила теплая улыбка. Класс оживился, подростки зашептались. Лестрейндж с некрасивой ухмылкой кинул комок бумаги в хрупкого черноволосого мальчика с острым носом и будто вырезанными, изломанными скулами. Поттер его не знал. То ли полукровка, то ли беженец, то ли из рода, которому позже перевернут щит. Две войны много жизней унесли. — Сначала мы займемся новенькими. Ренуа, прошу вас, выйдите сюда, — Мерисот взмахом палочки расширила пространство перед классом. Поттер удивленно приподнял брови. Такой уровень волшебства… Эймс вышел к доске. — Приготовьте вашу палочку, Ренуа. Я буду нападать — вы защищайтесь. Начну с легких заклинаний. Начала она и правда с легких — толчок, порыв ветра, легкий морок, ступефай, петрификус… Эймс не смог отбить огненную вспышку, но Мерисот легко отвела заклинание. Контроль был потрясающий. Наконец Мерисот опустила палочку, чуть поклонилась — очень церемонно и старомодно. — Благодарю вас, Ренуа. Вы можете присесть. Прошу, Ямато. Поттера Мерисот встретила петрификусом в упор. Невербальным, хотя до этого четко произносила заклинания. Поттер повернулся на пятке, пропуская заклинание буквально в дюйме от себя. — Любите рисковать, Гейне? Заклинание могло подействовать, даже если его луч не коснулся тела, а просто проскользнул слишком близко — все зависит от вкладываемой силы. Назывался этот феномен фоновый отзвук. — Прошу прощения, профессор. Вы не создаете впечатление человека, кто вкладывает в заклинание лишнее. Не говорить же было, что один из перстней, надетых на его пальцы — оберег от фонового отзвука. Штука частая у неопытных колдунов. А Поттер, как и любой умный маг, старался защищаться «от дурака». Ему тут же пришлось снова уворачиваться — от рвотного заклинания ярко-желтого света. Поттер его бы и не знал, если бы не старенький эксперт по светлым ритуалам, который любил им пользоваться. Не отсюда ли его любовь была? Следом была вспышка слева — ослепляющее. Потом краска (Поттер попал под брызги), Мерисот коварно замаскировала ее трансфигурацией в птиц. Стайкой птичек быть не хотелось, а заклинание било не по прямой, а на предмет. Так что Поттеру пришлось достать палочку и отвести заклинание. — У вас лучшая приемная работа, Герман, — бросила Мерисот вместе с заклинанием черного сглаза, — за последние пару лет среди седьмых курсов. — А до этого и не брали никого на седьмой курс, — побормотала некрасивая толстенькая девочка с первой парты, которая смотрела на все дуэли с жадной страстью. Мерисот проигнорировала ее, как игнорировала и до этого. — Я старался, спасибо, — Поттеру надоело скакать, и он поставил каменный щит. Мерисот тут же подняла палочку, сигнализируя об окончании дуэли. — Благодарю, займите свое место. Щиты у вас хороши. Есть чему поучиться вашим однокурсникам, — она обвела пронзительным взглядом класс. Ученики затаились. — На сегодня все, на следующем уроке проведу проверку среди оставшихся. До звонка еще оставалось пять минут, и Поттер поторопился исчезнуть из класса. Мало ли. И так слишком много засветился. Сегодня у Поттера больше не было предметов, и он решил побродить вокруг Хогвартса, пока погода позволяла. Холода он не любил, так что скоро эта опция станет недоступна — в этой части острова температура понижалась быстро, а мерзкие, злые ветра не отступали даже перед толстыми стенами замка. Во дворе замка были студенты, Поттер, едва высунув нос из дверей, тут же повернул к совятне. Думать особо не хотелось, голова и так трещала от новых впечатлений, и Поттер просто очищал сознание, вдыхая и выдыхая воздух, звонкий и чистый, как ледяная вода в ручье. Палудаментум, обзаведшийся меховой оторочкой и теплым подбоем, надежно грел тело. Ветер дул так, что с волос сорвало резинку — единственную резинку из дома, из того времени. Она была, конечно, маггловская, но очень хорошая, удобная. Поттер машинально призвал ее «акцио», потом только вспомнил, что забыл достать палочку. Чертыхнулся, зашарил по карманам. Палочка нашлась в кобуре на запястье. В совятне слышался тихий разговор, и чувствовалось биение жизни. Поттер закатил глаза и свернул вдоль замка к лесу. Ну уж там-то, понадеялся он, никого не будет. Неподалеку от места, где в будущем будет стоять хижина Хагрида, задумчиво ходил кругами мужик. Профессор, с которым за завтраком болтал Дамблдор. Поттер не стал приглядываться, только накинул на себя легкое отвлечение внимания и — мимо, мимо. В лесу пахло так, что Поттер стоял и просто дышал первые минут пять. Тишина, особая лесная тишина, когда лес живет и здравствует, окружила его. Поттер и пошел аккуратнее — будто сами собой вернулись навыки осторожной ходьбы. Ветки он отодвигал руками и, черт побери, наслаждался. Посидел над грибом, который прятался под огромным желтым листом. Услышал разозленную змею и, пробормотав «извините», сбежал от ее норы. Потом пошли магические колокольчики, которые тихо и тонко зазвенели, едва Поттер подошел. Обычно они прятались во мхе, но с любопытством выглядывали, едва чувствовали, что кто-то идет мимо. В зельях их редко использовали, так что даже около Хогвартса были цветочки непугаными. А потом ветка хрустнула. Характерно так, под чьей-то ногой. Поттер развернулся. Это был единорожек. Маленький такой, только-только вставший на ноги (какого черта — осенью?), золотистый, как песок времени, но любопытный. Единорог прошел чуть-чуть вперед, замер, разглядывая Поттера взглядом косящих глаз. У Поттера аж сердце замерло. Он опустился на колени, чтобы не выглядеть угрожающе, единорог был ему всего до пояса, зашарил по карманам в поисках чего-нибудь вкусного. Нашел кусок хлеба, сам офигел от того, что он лежит в кармане, но на ладони вперед протянул. Единорожик переступил нетерпеливо на копытцах, пошел вперед, вытянув тонкую мордашку. Вдруг раздался треск веток. Загрохотали копыта, и Поттер поморщился, думая, что сейчас придет мать-единорог и отберет мелкого у Поттера. А тому не терпелось погладить это чудо. Но из-за деревьев вышел кентавр и замер, разглядывая их двоих. Людская его часть была пронзительно беловолоса, как Малфой, а лошадиная красовалась коричневыми носочками на мощных ногах. Крупный то был зверь, но некрасивый — кто же скажет, что химеры красивы? — Что делает существо? — надменно спросил кентавр. Поттер аж подпрыгнул. Жеребенок, кажется, поверил в его невинность или что там у него, и даже почти взял хлеб, а тут вмешивается этот полуконь. Да еще и смеет указывать, что ему делать. Поттер вскинул голову и ощерился: — Не твое дело, полуконь, — сказал он настолько злым голосом, что кентавр отошел на два шага и снял с плеча лук. — Ну да, давай, еще напади на меня, животное. Раздражение только возрастало. Но какого черта полуконь смеет ему указывать? Да еще так грубо. Но единорог, будто почувствовав, что конфликт обострился, все-таки потянулся вперед и коснулся губами его ладони. Взял бережно хлеб зубами, схрумкал, похожий на рыжего удивленного пони. И это было волшебно. Поттер переступил коленями, начал гладить теплую шкуру животины. Тот не отдергивался, а, прикрыв глаза, наслаждался. Пахло от жеребенка лесом, прелыми травами, молоком и чем-то, ассоциирующимся со счастьем… Кентавр, то ли поняв что, то ли смирившись, отступил назад и спрятался за ветками. Но не ушел — из кустов несло звериным запахом большого, полного силы тела.