ГЛОКАЯ КУЗДРА...

Обрисовался до упора, досчитал, как договаривались, до тысячи... Вернулся в комнату. Призрака не было, блондинка спал с детской счастливой улыбкой на лице. А под утро даже ткнулся губами ему в плечо, думая, что Серега спит и ничего не чувствует. Хотя нормально спать в этом рассаднике мозгового паралича мог только Франкенштейн... Потому что ему - все равно, он уже и так труп. Прямо с утра приперся незванным-нежданным "братец". Из-за его плеча выглядывал, как обычно, подавившийся своей наглой усмешкой "зефирка", напряженно потиравший переносицу. В глазах у него крутилось нечто, отдаленно напоминающее мысль, и эта мысль Маевскому ни капельки не нравилась. "Зефирка" -гнида опять что-то, явно, задумал. Нисей... Серега уже выучил, что - Нисей. А "братец", типа - Сей-мей. Нисей... Сеймей. "Мы с Тамарой ходим парой. Санитары мы, ебеныть!..." "Братец" стоял на пороге, подозрительно пялился на Серегу. Недобрый был Рицка, нервный, нехороший - Сеймей видел это прекрасно. Значит, за ночь ничего не изменилось. А еще он видел, что за спиной мальчика, на широкой двуспальной кровати, сидел, чуть прикрытый одеялом Соби, одной рукой неуверенно нащупывая на тумбочке рядом с кроватью очки. Серебристые, струящиеся волосы. Точеные худощавые плечи. Фиолетовые глаза с затаенным восхищением не отрывались от загораживающего дверной проем черноволосого мальчишки. Сеймей этот взгляд видел, а Маевский чувствовал его спиной спиной, даже не поворачиваясь. Потом завтракали. Потом пошли гулять. А ничего городишко, симпатичный. Сереге понравился. А потом вернулись в отель - и два уёбища развели потерявшего бдительность Маевского, как лоха последнего... Оставили его в комнате, а сами - вдруг, внезапно, с двух сторон ухватили за плечи блондинку - и заперлись в ванной. Втроем. А вот такого Серега не прощал никому и никогда! Когда из него делают лоха. Он мгновенно нашел в кровати явно лишний гвоздик - и не спрашивайте, как озверевший прораб может вытащить гвоздь руками. Красиво! С музыкой! Потому что - прораб. Поковырялся своим трофеем в хлипком до тошноты замке ванной, слыша из-за двери возню, слабые удары и чье-то яростное брюзжание. Вежливо постучался - и вошел. Серега понимал, что перед ним, вот тут, у него на глазах, происходит самое примитивное, гнусное, циничное насилие. В той самой ванной, где он провел часть ночи, сидя на белом эмалевом унитазе, вытирая сопли и слезы мелкому дурику, затравленному до глотки стадом великовозрастных упоротых отморозков. Затравленному до того, что сам захотел исчезнуть. Ребенок, блять! Там, где он дал этому самому дурику слово - помогать блондинке. А блондинку, сейчас, похоже, будут трахать. В извращенной форме. На самом деле насилием - даже гнусным и извращенным - Маевского напугать было трудно. Да, практически, невозможно. Он же сам кого угодно при надобности затрахает - и гнусно, и извращенно. Во всех смыслах, от мозгов - до задницы. Вытянув удовлетворительное строительство одного из блоков "стройки века" - "Москва-Сити" - Маевский вообще насилия не боялся! Ни в каком виде. Плюс - московские строительные рынки. А еще - он обещал призраку. Картинка перед глазами - вырывающийся из вражеских рук блондинка, с которого уже содрали джинсы, сдернув их чуть ли не до колен, сверкающий голым задом, уткнутый лицом в кафель на стене; "зефирка", выламывавший ему руки со злобной усмешкой; с такой же злобной усмешкой братец, издевательски ухмыляющийся и водящий пальчиком по ублюдочным шрамам, уродующим худощавую, точеную спину, и тянущий вторую ручонку к заднице опечаленного гламура - вдруг на миг заволоклась туманом, навеяв воспоминание месячной давности. Ну, когда он еще был нормальным и жил, как человек. В столице горячо любимой родины, городе-герое Москве. Серега очень уважал пивные бары - в выходной, разумеется, в хорошей компании. А вот ночные клубы - не любил... Шумно, все орут, музыка грохочет, все пихаются, и жутко дорогая жрачка. Но в тот раз коллега-прораб Юрик затянул его в ночной клуб, соблазнив концертом отличной группы "Би-2". Придурок-Маевский со скрипом согласился - потому что искренне уважал "Би-2" и Юрика - и в очередной раз убедился, что ночные клубы не для него. Ну, не по характеру они ему. На драку он напоролся ровно через сорок минут после прихода в клуб, когда вышел в сортир (блять, какое же популярное в его жизни место-то!) перекурить. Курить можно было и в зале, но он просто хотел побыть в тишине, потому что "бишники" запаздывали, а то, что орало на сцене для "разогрева" публики, не стоило ни доброго слова, ни его, Серегиных, ушей. Злой, нервный и полыхающий бешенством, что поддался на уговоры, он вошел в туалет - и попал на драку. Даже не на драку - на избиение. Человек шесть полупьяных "скинхедов" старательно мочалили двух длинноволосых, худеньких мальчишечек-геев, лет двадцати, не старше. Те пытались вяло отмахиваться, успеха не имели, попасть ни в кого не могли, чуть не плакали, а ржущие, с накачанными шеями, гопники, веселились вовсю, тыча их кулаками и пиная ногами, почти без пауз. Серега, может, и прошел бы мимо, не остановился, но один из бритоголовых олигофренов сам накликал на себя и приятелей смертный приговор. Какого-то ляда развернулся и, насмешливо глядя на Серегу, сказал: - Шел бы ты отсюда, дядя... Не до тебя нам. Маевский страшно не любил, когда кому-то - не до него. Что в ту же самую минуту и доказал. И "до дяди" уже было всем. И накачанным отморозкам, и всхлипывающим длинноволосым "красоткам" - потому что Серега за тридцать секунд, в лицах, разыграл перед ними и с их участием финал анекдота - "... А потом пришел лесник и разогнал из своей сторожки и наших, и фашистов, к такой-то матери!...". Не цепляйтесь к московским прорабам - не любят они этого. Серега быстренько набил морды и уложил ими же в унитазы по кабинкам шестерых гопников, двоих при этом пришлось совать в одну фарфоровую емкость. Сгреб за шелковые воротники замерших в ужасе от такого внезапного "спасения" юных влюбленных, выволок их на улицу, засунул в первое же остановленное им у тротуара такси, злобно вытребовал адрес, велел шоферу везти пассажиров аккуратно, не лихачить, пообещав в противном случае найти и "выебать домкратом", дал ему денег и со всей злобы пнул в полуспущенное колесо. Машина, чуть виляя задом, уехала строго в правом ряду. Не лихАча. Серега вернулся в отвоеванный сортир, выкурил сигаретку и, извинившись перед Юриком, уехал домой. Потому что - на хера такие пляски?! И по-новой зарекся ходить по клубам!. Но даже там, в сортире, подобной картинки все же - не было. Чтоб - содранные джинсы, нежная, словно, согретая внутренним светом тела - кожа..Округлая линия подтянутых, изящных ягодиц. Занавешенное серебристыми волосами прекрасное лицо. Да, тьфу ты, блять! Ну, когда ж он опять станет уже собой, ёлы-палы! Ну вот сейчас бы, а?! Ну, чтоб опять - метр восемьдесят шесть, семьдесят шесть килограмм, пятьдесят второй - в плечах, сорок шестой - в бедрах... Кулаки - как перезрелые гранаты, лохматую челку на лоб, злобный прищур в карих глазах. Майку, джинсы "Коллинс" и любимые "гриндерсы". И - ногой, ногой! Но все, что есть в его распоряжении - тело двенадцатилетнего ушастого ушлепка с покоцанными ручонками. Хозяин, конечно, разрешил пользоваться им и в хвост, и в гриву - но за чужое тело он в ответе. Иначе - куда пацану возвращаться-то потом?! Серега тихо скрипнул зубами. - Рицка...Ты все же решил зайти? - "зефирка"- Нисей откровенно посмеивался, глядя Сереге прямо в глаза. Его руки сильно и безжалостно стискивали локти блондинки, прижимая его к стене, лишая малейшей возможности пошевелиться. Похоже, забыл, сука, про вчерашнее - как ныл про свою систему. Или решил, что приснилось. Ничего, напомним! - Не волнуйся, это просто наказание. За вчерашний обед. Ты хочешь посмотреть? Или, может быть, решишь присоединиться? - Может быть, Нисей. Может быть... - промурлыкал Серега, склонив голову набок, изысканно переплел тонкие детские ручки на груди, пальчиками босой ноги скромно ковырял напольную плитку. То, что он "присоединится" - даже не сомневайся, гнида ушастая! "Братец"- Сеймей вообще не считал нужным смотреть на стоящего в двух шагах от него мальчишку. Он предвкушал. Кровь бухала в висках, из груди прорывался звериный, утробный рык. Но пока Серега его давил. Очень старательно. Трудно сказать, что подумал распинаемый на стене, как бабочка в гербарии, блондинка, как он воспринял приход Сереги, но дернувшись было, чтоб обернуться, он - услышав серегины слова - вдруг замер, оцепенел - медленно повернул голову и уткнулся лбом в стену. Молча. И перестал вырываться. Ну, что за овца малахольная! Еще несколько часов назад, вчера, Серега, не задумываясь, рванул бы в битву. Рвал бы зубами, душил, давил. Скорее всего - проиграл бы, щуплый недомерок против двух здоровых озабоченных парней - не вариант. Двенадцать лет в этой ситуации - диагноз. Одно дело - лупасить не ждущего от жизни гадства "братика", один на один. А тут... Но у него есть то, чего явно нет у местных озабоченных кошкодавов - голова! И - память. Ночной разговор с малолеткой дал свои результаты. Похоже, не зря мелкий лил тут слезы и судорожно вздыхал, пытаясь хоть что-то ему втолковать - московский прораб Серега Маевский умел анализировать, сопоставлять и делать выводы. Да и вообще, мало кто задумывается, какая же это страшная сила - два затерянных в пространстве малолетки, случайно встретившихся между унитазом и зубными щетками, объединенных одной целью - сделать дебильным взрослым гадость. При том, что один из них - Серега Маевский. Поэтому гадость, господа, будет знатная. С риском для жизни - но оно того стоит! И оценить такую "гадость" по-настоящему можно только так, как он - на четвертом десятке. А на память Серега никогда не жаловался. Ни секунды не смущаясь присутствием мальчишки, Сеймей рванул "молнию на джинсах... Ого! А братец-то как нехило возбудился! Небось, радуется, предвкушает... Вон как сцапал блондинку за обнаженную ягодицу... И "шестерка" его, нисеистая, подергивается, не знает, за какой бок гламура прихватить - похоже, с этим вопросом у него тоже все в порядке. Пора! Серега сделал шаг вперед, привлекая к себе внимание. Поймал презрительно-насмешливый взгляд Сеймея и, ощущая накатившую волну знакомого со вчера бешенства, краем сознания отмечая вдруг напрягшееся лицо брата и растерянное - Нисея, Маевский приготовился нанести первый упреждающий удар. Первый - он же последний. Чувствуют, суки, что на чужое зарятся! Как и обещал печальный, затравленный местной гопотой задохлик, Серега уже какое-то время ощущал еле слышный, с трудом различимый звук. "Тихую песню пчелы", как, трогательно тупя глазки, сообщило, сидя с ногами на унитазе, его альтер-эго. Что до Сереги, то тупить глазки он не собирался - некогда! Того и гляди, пацана раскатают по-полной! - а пчела, на его взгляд, была пьяная, или, как вариант, поддатая... Потому что пела с завываниями и какими-то похрюкиваниями. Либо песня - такая авангардная. Может, помехи связи? Но это всё - херня! Главное, эта дура - запела, а, значит, начался тот временной отрезок, когда Серега - король. И - красавчег! И надо торопиться. Он ни секунды не сомневался, что все получится. Он просто верил! А потом, когда всё, действительно, получится - обязательно получится! - Серега сам свернет белобрысой кисе башку - потому что придурок закомплексованный! Вот чего он от Сереги отворачивается и рожей в плитку на стене тычется?! Убью, дауна!... Может быть, они все трое, ждали, что он застесняется, смутится. Что покраснеет. И - выйдет. Ну, если не выйдет - то хотя бы - покраснеет! Серега Маевский, за несколько последних лет легко переспавший в половине московских постелей во всех возможных и невозможных позах, выходить не желал, смущаться - тоже. А краснеть он сроду не умел. Или разучился - когда, потеряв работу по специальности, стал прорабом. Ну, держитесь твари! Сексику захотели?!... Будет вам сексик! Заебетесь на сексопатолога зарабатывать! Ближайшие лет тридцать. Это и будет ваш единственно возможный секс. То, что он им придумал. То, что приготовил. Жестоко?! "А я - предупреждал... Я шанс давал!..." И - пулю в лоб!... Вот это - жестоко. Будь здоров и весел, подполковник Карпов! Спасибо за поддержку! Все местные отморозки, вместе взятые, не стоят твоего второго сезона - всего лишь нескольких фраз, в которых собралась вся суть насилия и "жести", вся ментальность борьбы со злом. "Насилие - не развесные карамельки, ровно не отсыпешь..." Ну что, тогда - поехали? Худенький черноволосый мальчик отставил в сторону тонкую ножку, уютно разложил на голове черные, посверкивающие мягкой шерсткой ушки. Вдумчиво сгреб себя пальцами правой руки за подбородок, собрал пальцы в "щепоть", ладонью левой руки подпер локоть правой. Тряхнул головой, чтобы челка упала на лоб... Чтобы хоть как-то походить на известного в прошлом поэта Евгения Евтушенко, фотку которого он видел в каком-то сборнике стихов. Вид приобрел глубоко погруженный в себя и поэтичный. "Я поэт, зовусь я - Цветик... - так и хотелось рявкнуть Маевскому. - от меня вам всем приветик!" И - ногой, ногой! Главное, все богатство наружу, даже целиться не надо. Но ситуация к стебу и драке не располагала, поэтому сказал он совсем другое. Внимательно глядя на Сеймея, то и дело косясь на его угрожающе торчащее "достоинство" - остановившееся в нескольких сантиметрах от тела придурошного, беспомощного блондинки - на ходу переставляя, перерифмовывая строки, согласно текущему моменту, осатаневший Серега прочитал - с выражением и в образе: Ебут самих вас в жопу годы - Таков, увы, закон природы. Ты раб страстей, ты раб порока - Стареешь ты по воле рока... Hо время, между тем, летит, И ни хера вам не простит. То боль в спине, в груди отдышка, То геморрой, то в жопе шишка, Hачнешь ты кашлять и дристать, И пальцем в жопе ковырять, И вспоминать былые годы - Таков, увы, закон природы. Потом свернется лыком х.., И, как над ним ты ни колдуй, Он никогда уже не встанет, Кивнет на миг - и вновь завянет. Он делал выразительные смысловые паузы, образно вздыхал, закатывал глаза, чуть завывая на окончаниях строк - и, сам того не зная, был ужасно симпатичным, и походил не на поэта Евтушенко, а на поэтессу Беллу Ахматдуллину. Ну, если Ахматдуллиной приделать ушки. Внимание аудитории было запредельным. Нобелевской премии достоин чел, переложивший "Оненгина" на нормальный матерный язык! Этого Маевский не сказал - это он подумал. После чего Серега перевел взгляд на Нисея - у того аж рот открылся от услышанного - и велеречиво, презрительно процедил: - Вас, милейший, это тоже касается. Взмахнул рукой в сторону оцепеневшего "зефирки". И - печально вздохнул, пафосно потупив взор в напольную плитку. А бабушка на него ругалась в свое время, что он в школе "азбуку скурил". Много гадостей запоминает. А, смотри ты, как пригодилось. При первых же произнесенных им словах распластанный по стене блондинка со спущенными штанами - сволочь такая! - вздрогнул, дернулся всем телом, чуть повернул голову, и все время стихотворного эксперимента Серегу словно озарял мягкий, благодарный взгляд вновь засиявших фиолетовых глаз. Сквозь обвисшую на глаза челку Маевский злорадно наблюдал за "братишкой". Наступила гробовая тишина. В этой тишине на глазах изумленной публики впечатляющий детородный орган Сеймея, всё еще стискивавшего похотливыми грабками задницу блондинки, дрогнул, покачнулся и - со скоростью несущегося к победному финишу болида - принял свое естественное, будничное положение и состояние. Скромное, тихое и ненавязчивое. Сеймей закашлялся, выпустил Агацуму, схватился за спину - гримаса боли исказила вычурно-красивое лицо. Он с ужасом смотрел на свой пах. "Зефирка"- Нисей, также отцепившийся от страдальца, судорожно захлопал себя по ширинке... Глаза дико увеличились в размерах, судя по внезапно выступившей на щеках бледности, кровь покидала замершее в шоке лицо... Ты, никак, чо-то потерял, милай?! Ищи-ищи, должОн быть! Серега развернулся - и страдальчески непонятым пиитом, задравши рожу, вышел из ванной. Блять, кто бы знал, как он рисковал в ту секунду! У него аж зубы застучали от напряжения. А если что-то вдруг пойдет не так?! А если он в своем самомнении - просчитался?! Если - ошибся?! И - не сработает?! И сейчас из-за спины, из ванной, донесется сдавленный, полный боли стон? Он тогда, наверное, просто сдохнет. - ААААААААААААААААААААААААААААА!!! - Стой, идиот! Вернись!... Вой двух голосов, ударивший ему в затылок, заставил шарахнуться вперед, и Серега, споткнувшись от неожиданности, радостно прилетел лбом в стену узенького коридора. Да что ж за блядская привычка-то у него тут появилась - рожей в стены биться с утра до вечера? Но в этот раз Маевский был даже доволен. Только услышав оглушивший его звук, еще летя головой в декоративно заштукатуренную преграду, треснувшись башкой и окосев на пару секунд, Серега уже улыбался до ушей - получилось! Блять, получилось! "Заработала!"... Значит, все, что должно было упасть - упало... И - как там?... "свернулось лыком и завяло"... А теперь - трахайтесь, господа, трахайтесь!... Приятного разврата!... И все же - бедные пацаны... Когда в двадцать лет - "свернулось лыком"... Но у него не было выбора! Эти моральные уроды и физические извращенцы просто не оставляли ему выбора! И сами старательно лезли во все ямы, от которых он, как честный человек, искренне старался их уберечь. За спиной заматерилось и затопало. Потом был очередной сумасшедший дом!. На второй день он уже даже начал к этому немножко привыкать. Сперва два полуголых ушастых гопника, с которых то и дело сваливались расстегнутые джинсы, с матюгами и рычанием носились по всему номеру за ржущим в голос ушастым, тощим пацаном, более чем грамотно уходившим от погони... Догонять надо уметь, а два придурка то и дело сносили друг друга с ног, пытаясь каждый первым дотянуться до наглого мальчишки... Тот скакал по кровати, зависал на подоконнике, вспрыгивал на стол, бегал чуть ли не по стенам и даже попытался зацепиться в прыжке руками за люстру - как в фильме про мушкететров - но промахнулся и свалился ровно на цветочный горшок, стоявший на журнальном столике. Выдохнул - Бля-я-я-я-я-ть! - вскочил, отряхнулся и, как ни в чем не бывало, помчался дальше. При этом продолжал ржать, подбадривал преследователей, дразнил их "импотентами" и "евнухами", просил показать - "а чего там ваще осталось?" - и даже кокетливо помахивал им своим хвостом. Орали, выли, вопили гадости и матерились все. Нисей был прям и прост - он орал: "Убью!". "Братец" использовал более широкий репертуар - помимо классического "Убью!", он требовал отчета: "Что ты сделал?"... Серега ржал и обзывался. Блять, ну хоть когда-то можно расслабиться?! Потом к ним присоединился натянувший штаны, заметно оживившийся блондинка - он закрывал Серегу собой, оттаскивал от него то Сеймея, то Нисея - на бегу Серега их отчаянно путал - а закончилось все гениальной режиссерской находкой со стороны Маевского. Понимая, что силы уже опять на исходе, чувствуя внутренний стыд, что так уматывает своего задохлика вторые сутки подряд - ноги на бегу заплетались, а от ржача он начал икать - Серега на бегу умудрился одним резким толчком в спину зашвырнуть в ванную пробегавшего мимо блондинку, пытавшегося притормозить Сеймея, влететь следом, захлопнуть дверь перед носом "братика", запереть ее - воткнув в хлипкий замочек припасенный в кармане гвоздь - и, припав спиной к содрогающейся от ударов деревянной поверхности, ржал до слез, не в силах остановиться... Блондинка, покорно сидевший на полу, задумчиво потирал ушибленный лоб, которым от внезапного удара в спину угодил точно в середину раковины, ласковым, извиняющимся взглядом косился на Маевского, рухнувшего на пол и сучившего в воздухе ногами от хохота... "Хотите стать импотентом?... Спросите меня - КАК?!" Ай, да он, Маевский, ай да сукин сын! Гениальность - не пропьешь. А потом, оторжавшись, Серега страшно на блондинку обиделся. За тупые мысли и поведение кретина! А нехер морду от него воротить и этой самой мордой в кафельные плитки утыкаться!... Он отвернулся, состроил рожу "сапогом", обиженно сопел, презрительно фыркал, закатывал глаза, цыкал зубом - быковал, короче... Злобно затыкал уши, чтоб не слышать нежно журчащего то в правое, то в левое ухо тихого голоса, уворачивался от ладоней, старавшихся мягко, бережно погладить по голове. Даже недовольно мычал. Хвостом яростно-оскорбленно - как заподозренная в блядстве монашка - хлестал себя по коленям. Блин, было больно, но злиться хотелось больше. Блять, Маевского еще никто, никогда, ни по какому поводу не смел заподозрить в предательстве! Этот кислотный серебряный гламур, что, реально думал, что он, Серега, пришел в ванную, чтобы... ?! Что он будет?! Что он будет тупо стоять и жадно пялиться?! И трагически смирился со своей участью?! После всего, что было вчера?!... После всего, что они напару нарезали тут, ночью, в номере?!... Маевский в припадке ненависти к человечеству - в лице блондинки - скрипел зубами, хвостом угрожающе хлестал по белым, пушистым полотенцам, свисавшим с крючочков на стене. Дохлестался на нервной почве до того, что хвост, описав пару физически невозможных вензелей, подло связался в какой-то непотребный узел. Сука! Стало совсем погано и неприятно, потому что больно - пришлось допустить блондинку к телу, в смысле - к хвосту, потому что сам Серега, как ни старался, не смог раскорячиться так, чтоб эту херню на жопе распутать. Пытаясь дотянуться до неприятно саднящего узла Маевский крутился на одном месте, возмущенно сопя, как простуженный слон, сам себе напоминая тупорылого щенка, скачущего за своим игривым хвостиком! Он даже решительно наклонился вперед, башкой к полу, умудрился нечеловеческим в такой развратной позе усилием поднять в сторону правую ногу с целью узреть свой зад... С какого-то перепугу он решил, что подростковый организм может складываться в любых направлениях... Но задница, по закону подлости уехала вверх, вместе с хвостом, ясное дело, а буквально вставший на гипофис Маевский между двух своих тощих ножонок в джинсах - как картину в раме - наблюдал в перевернутом изображении сидящего на полу блондинку, ошарашенно рассматривающего его, Сереги, пятую точку, украшенную самостийно завязавшимся в "калачик" хвостом. Судя по раскрывшемуся рту блондинки и потясенному взгляду фиолетовых глаз, такое "нецелевое" применение хвоста он видел впервые. Сереге, все еще стоявшему на голове, вдруг пришла в голову мысль - а какого хера их тут всех не купируют при рождении?! Ну, если они рождаются, конечно... А не валятся дробной кучкой с пальмы или не выколупываются из яиц. Потому как, судя по тенденциям и настрою трех первых встреченных им здесь аборигенов - с рождением, м-да-а-а. Могут быть проблемы. Ну, купируют - как щеночков элитных пород... И какая разница, что потом - после первого секса - будет отваливаться?... Огрызок в десять сантиметров, или веревка, допустим, в восемьдесят. Если по-любому - отвалится? Ведь удобнее насколько было бы! Кстати, о "нецелевом" применении. А если - не огрызок?... А если оставлять, скажем, двадцать сантиметров?... Или - двадцать пять. То тогда - что получается? Торчавший вниз башкой Маевский медленно, но верно заливался свекольным баргянцем, аж щеки запылали. Это вам даже не ходячий гламур без штанов!. Стояние на гипофисе, явно, приносило свои плоды. Пришлось соглашаться на помощь со стороны блондинки, уже какое-то время теребящего Серегу за хвостатый "калачик" на заднице - встревоженно и обеспокоенно. Лицо замершего в абсолютно неудобной позе мальчика внезапно стало багрово-красным, он зажмурился и страдальчески замычал. Серега Маевский, двенадцати, блять, лет от роду, со страшной силой боролся с роем обуревавших его извращенных порногорафических видений, впрямую касающихся личной жизни местных жителей. А именно - как можно использовать огрызок хвоста длиной в двадцать пять сантиметров. Это же пиздец, граждане!... Насмотрелся голых задниц - на свою голову! И это он - Серега Маевский! - краса и гордость московского градостроения! Твою же мать!. Хвост - бережно, осторожно - распутали. Серега сменил гнев на милость, улыбнулся блондинке, даже погладил его по серебристой, доверчиво склоненной башке (Приятно, блять... Только думать об этом нельзя - что приятно!), но при этом не удержался - дал таки щелбан в лоб, чтоб не тупил и быстрее втыкал в происходящее. Требовал гарантий. Блондинка Агацума - под чутким руководством Сереги - мамой клялся "втыкать", даже ударил себя в грудь изящным кулаком, после того, как Маевский пару раз показал ему, как это делается. Дверь ванной содрогалась от ударов, вопли за ней звучали знатные. Требования сейчас же выйти, умереть, все исправить, провалиться в преисподнюю, рассыпаться на атомы, ну и еще десятка два абсолютно противоречивых пожеланий. Переговоры с "оккупантами", захватившими коридор, велись через блондинку Агацуму. Вдохновленный ростом своего личного мастерства - во, братана импотентом, судя по всему, сделал, а то б он так орал! - Серега высокомерно отказывался вообще о чем-либо разговаривать. Вся его аргументация сводилась к одной нагло присвоенной им фразе из фильма "О чем говорят мужчины", которую он с искренним детским удовольствием орал в замочную скважину, из которой, встречно, плевалось кипятком и ненавистью... - Рицка! Немедленно открой!... - Пошел на хер, мальчик!... - Я убью тебя!... - Пошел на хер, мальчик!... - Немедленно верни мне... сам знаешь, что!... - Пошел на хер, мальчик!... - Я тебя не прощу!... - Пошел на хер, мальчик!... И в скважину - тьфу! Тьфу! Тьфу! Переговоры, не начавшись, стремительно зашли в тупик. Пришлось подключать блондинку. Разошедшийся Маевский требовал контрибуции и отступных. В качестве отступных по его категорическому требованию выступал блондинка Агацума. Который в этот момент молча сидел на полу у двери, завесившись волосами, нервными, тонкими пальцами непрерывно теребил затертые бинты на шее. В это время в разговоре уже начали проявляться откровенно шантажные нотки. Маевский был неумолим. - Рицка! Ты дожен понимать - Агацума принадлежит мне! - Смотри - импотентом останешся... Навсегда!... - Рицка!... Ты не смеешь так поступать!... - Импотентом!... Навсегда!... - Рицка, Агацума мой боец - это все знают!... - Импотентом!... - Рицка!... - Навсегда!... Под яростные крики Нисея - "Да отдай ты ему уже этого урода! Сеймей, ты с ума сошел?!... Зачем тебе Агацума?!... Ты хочешь, чтоб мы с тобой всю жизнь.. Вот так?! Как инвалиды?! Отдай гаду Агацуму!... По-хорошему отдай! А то я это сделаю!" - "братик" Сеймей признал моральное превосходство мелкого гаденыша. Сереги Маевского. Гвоздик из замка вытащили, дверь открыли. Сеймей попытался в последний раз воззвать к разуму, к логике, к родственным чувствам. Давил на то, что на шее у блондинки - его, Сеймея, парное имя, собственноручно вырезанное им - с полного согласия жертвы - кончиком остро заточенного ножа. Пошел на хер, мальчик! Серега настолько вымотался и перепсиховал - ну не привык он за свою бурную жизнь делить сортир с призраками, обниматься под утро в кровати с блондинистыми красавцами, целующими его в плечико, делать парней импотентами и устраивать оргии в отелях! - что просто и откровенно сорвался. Это не мир, блять! Это - Римская империя, нажравшаяся кокса! Он орал и топал ногами, тыча кулаком в лицо то одному гопнику, то другому, а блондинке вообще прилетел подзатыльник - за то, что идиот! Через каждые два слова он вопил - тонким мальчишеским голосом: - Импотентом сдохнешь, полуёбок! Бабой сдохнешь!... Вот открой мне рот еще раз - по жизни будешь себя хвостом трахать!... Мудозвон! Порнографические фантазии пригодились, перспектива была более чем убедительна. Все трое прекрасно видели, что впавший в реактивное состояние мальчишка не шутит - и, не дыша, ныкались по углам. Агацуму он себе, в смысле - мелкому уёбку - отвоевал. Одним лишь напором, наглостью и умением вдумчиво, убедительно излагать факты. Психической атакой, проще говоря. А вот уже потом, прооравшись, когда почувствовал, что может хотя бы вдохнуть - на психе он даже дышать забыл - завершил свой политический ультиматум последним штрихом... Злобно бормоча под нос - "Вот же тараканы невъебучие, а?!...Вот же обмылки мозга!" - он дернул за руку блондинку, завалил его в кресло, навис над ним... Как просил призрак - старательно представил перед глазами дебильные зеленые буковки, изгадившие ночью его руку... И - драл с тонкой шеи затертые, в ржавых разводах засохшей крови, бинты, расшвыривая по комнате, вялые, тряпочные листья подорожника... Дичайшим усилием сфокусировав зрение, разглядел шесть зеленых букв курсивом. "СЕРЕГА"... И -всё! Ничего больше!... Ни плевка, ни окурка! Ни одной царапины... Пережил цирк, старательно устроенный для него братиком и "зефиркой"... Пережил пугающий восторг блондинки - в сердце, очень-очень глубоко, что-то тоскливо заныло. Он, единственный из присутствующих, знал, что это еще не конец. Вот эти самые зеленые буквы - не конец. Финальным аккордом - сунул всем под нос свою тощую ручонку. Пережил все по второму заходу... Когда "братец"- Сеймей - в последней агонизирующей попытке взять реванш - взахлеб бубунил что-то про связь, и в комнате опять, как "мигалка" ГИБДД, маякнуло какое-то марево, а побелевший блондинка вдруг схватился за шею, ни хера не понимавший Серега налетел на "братца", рубанул у него перед лицом узенькой, детской ладошкой, завопил: "Уймись, гнида! Достал!... Ща распердолю по самые яйца!"... И что-то, явно, случилось... Потому что "братик"- Сеймей после этого тут же попытался распоторошить содержимое своей головы, лупясь ею в полуразбитый цветочный горшок на журнальном столике, Нисей его оттягивал, опасливо-ненавидяще глядя на Маевского... А блондинка вдруг схватил его за руку и уткнулся лицом в ладонь Маевского... Вы даже не представляете, какой же это пиздец, граждане!... Ну, короче, что-то он, Серега, у них тут опять сломал - как обычно... Сам того не зная и не понимая... Как оказалось, сломал эту самую "связь", за каким-то дьяволом, намертво привязавшую блондинку к "братику"... Ну, порвал... Как запутавшуюся нитку... Блять, связисты херовы!... Да если б у него хоть одно напольное покрытие слетело вот так, от взмаха руки - он бы вместе со своими ребятами уже давно висел на фонарях по периметру Красной площади!... Заказчики, они, знаете ли, разные бывают... А потом два гопника смотрели на него больными глазами - ни одного аругмента, чтобы Серега выполнил обещанное, у них не осталось... Агацуму ему отдали... Имя с блондинкой у него теперь одно на двоих... И связи с "братиком" у феерящего невыносимо счастливыми взглядами блондинки не осталось. Программа-минимум выполнена. Вот и на хера их теперь лечить, спрашивается?! Агацума смотрел на взъерошенного, злющего, агрессивного мальчишку, от которого совсем недавно получил подзатыльник... Смотрел и видел - насколько же Рицка устал, еле на ногах стоит. Но - держится!... Сжимает кулачки, зубы скалит. Потом! Все - потом! Что с ним случилось, как и когда случилось. Сейчас мальчику надо просто отдохнуть. Затапливающее лавиной счастье не знало удержу, рвалось наружу... - Рицка... Помоги им... Пожалуйста... Сеймей с ненавистью исподлобья глянул на того, кто осмелился просить мелкого гаденыша за него - за Аояги Сеймея!... Серега с удовольствием исполнил "последнюю гастроль артиста". "Бабуся! Спешите видеть!... Сегодня, вечерней лошадью..." Он вальяжно прошелся пред вытянувшимися во фрунт ушастыми гопниками, задумчиво наморщил лоб. А потом раскинул руки, зажмурился, закружился по комнате в каком-то дерганном, прерывистом вальсе. Тихо напевал себе под нос: - Море волнуется - раз!... Море волнуется - два!... Море волнуется - три! Морская фигура - замри!. А потом худенький черноволосый мальчишка вдруг перестал кружиться, взмахнул ресницами, строевым шагом подошел с стоявшим рядом с ним двум ушастым парням. Довольно ощутимо, больно, хлопнул ладонью и одного, и другого по промежности: - Отомри!... Ему было неприятно, но - надо... Он чувствовал, что - надо. В смысле, хлопнуть надо. Судя по тому, что обстановка в комнате отеля заметно потеплела, а оба лишенца то и дело по одиночке запирались в многострадальной ванной, что-то у него получилось. Рицка категорически отказался возвращаться домой, и на вторую ночь они с Соби остались в том же отеле... По желанию Маевского. "Братец" - не спорил. После дневного конфуза Сеймей, похоже, впервые за двое суток задумался на тему, что малыш - намного более опасен и безжалостен, чем он подозревал. И далеко не так прост, как кажется. Потому что улыбается, как ни в чем не бывало. Словно и не было ничего днем... Наблюдавший за ним Серега явно видел гонку непривычных мыслей по высокомерному лицу , а значит, с часу на час, нужно ждать развития ситуации. А еще это значит, что они с призраком все придумали и рассчитали правильно. Ближе к вечеру уже проводив непрошенных гостей, Серега тоже минут на десять свалил в ванную. Всё носившийся со своей шеей блондинка - от перенесенных впечатлений - задремал на кровати. Его мобильник, по совету призрака, Серега умыкнул еще под утро и постоянно держал под рукой. Он сидел на кафельном полу, привалившись спиной к зафиксированной гвоздиком двери. Сидел зажмурившись, а по щекам одиноко стекали две слезинки. Блять! Как же он устал! До усёру. Ему же - двенадцать лет! Это только мозги - на тридцать два плюс жизненный опыт. Вон, и ручонки трясутся - будто два вагона мешков с мукой разгрузил. Бедный задохлик! А там, в комнате, этот спит. Агацума... И смотреть на его сияющую рожу - ну сил просто нет. Такой счастливый. Серега решительно вытер сопли, встал, открыл дверь. Кто-то же должен наводить порядок - и охранять чужое беспомощное счастье. Так вот - нравится, не нравится, но будет это он, Серега Маевский, лично! А кому не нравится - подьте на хер, пионэры! Тогда - импотентом! Или - оргию. На выбор. Пиздец, граждане! Вы ж даже не представляете, какой же это пиздец...