Во повезло!

Рука не сорвется, тросы не подведут, стука тела о землю не будет. "Не во второй раз, сказал бы Бен, дважды такое не случается". А Генри тогда бы качнул головой, да молча фыркнул. Уже, дружище. Райан Рейнольдс - да, тот самый, который плод соития двух авокадо - принесет розу, с добродушной издевкой вложит в ослабшую руку и отвесит шутливый поклон. Никогда особо не дружили, но что-то приводит его практически за ручку в белую больничную палату во время особо сильного приступа. Да и не только новоявленного Дэдпула - стены клиники видели едва ли не тысячи сочувствующих. Всех провожает внимательный взгляд Кавилла, строгий, режущий остротой и раздражением. Теплое небо, поделенное на два в мужских глазах ,заволокло тучами. Роберт приезжает почти каждую неделю, на пару с Райаном играя в шута. После - сидят оба в схожих позах, буравя стену напротив взглядом так, будто она - всемирное зло, сплав цианида со снотворным, Думсдея с Альтроном. Генри без лишних слов распечатает новую пачку сигарет - не себе, им - и вдвоем окутают дымом козырек над входной дверью. Раньше болтали, пытались хохотать, но слишком утомительно это - постоянно смеяться. Догадавшись, что остальные такие же безумно усталые, несущие на плечах и веках глаз проблемы не свои, но чужие, замолчали, и с тех пор пользуются моментом. - Генри, пожалуйста... Наблюдая, как Рейнольдс с Дауни-младшим садятся в машины, Кавилл не удерживается от вздоха. Им есть куда уезжать, а ему, чей дом уж давно больница, куда идти? Глазам бы не видеть, руке б дотянуться до трубки под кожей, петлю на шею б, да туже. Команда съёмочная, небось, до сих пор не спит. Да что там команда - сам Генри, стоит на миг лишь сомкнуть веки, видит только множество раз падающее тело, вниз, вниз, еще ниже, и опять, хоть сам в тот момент был в другом месте. - Подай стакан, ладно? Зак слать свои открытки перестал давно, говорят, хоть дома закрылся, но на конференции был, бледный, будто мелом обмазал лицо, с дрожащими как в лихорадке пальцами. В глазах, слезно-прозрачных, окруженных слоями толстыми "сурьмы", горечь, да сожаление. Недоглядел. Не успел. Кавилл терпеливый, молчит - атлант, что на ладонях весь мир удерживает. Непросто, пусть и вселенная вся его у ног собственных сгорбилась мужской фигурой, угрюмо пытающейся одной рукой достать до кровати. Скрип-скрип. - Нужно смазать колеса. Полный паралич нижних конечностей вкупе с левой рукой - знатно Аффлека тогда придавило уже упавшего, вместо груди было месиво из костей и крови. Черт знает, как выжил, поклон докторам, только вот с тех пор дышит с хрипом, на теле - жуткие шрамы, передвигается на коляске. Лекарства не проблема, но все понимают, что долго так не протянуть. Химия уже из ушей льется не только у Бена, но и Кавилла - успокоительное и успокоительное несколько раз в неделю стало уже образом жизни. - Как ты? - Все нормально, правда. Раньше были приступы, что-то эдакое накатывало, смывая волной, заставляя биться, кричать, ненавидеть. На запястьях до сих пор как отметки шрамы - не то порезы, не то царапины, не то следы от наручников, которыми приковывали к кровати. В глазах - сдержанная боль. Ему бы в могилу - каждая секунда как яд по венам, сжигает изнутри, разъедает капилляры, впивается в мышцы. Уставший, осунувшийся, измученный бесконечно текущим временем. Оба они такие, заложники своего положения. Когда Генри наклоняется, ставя капельницу, Бен тихо шепчет: <<Пожалуйста>>. В каждом мимолетном касании - просьба, во взгляде - крик, мольба, в голосе - приказ; бесконечные клятвы, что все будет хорошо ни к чему не приведут ни одного из них. - Мы все рождены только чтобы умереть. - Не говори глупостей. Слова забирают дыхание, время - волю, смысл, Генри - все остальное, помимо жизни. Несправедливо, но сил на возражение не остается, Бен прикрывает глаза, желая уснуть и не просыпаться. Кавилл облокотится на спинку стула, сжимая в руках ладонь Аффлека - очередное пустое обещание. Они рыли себе могилу все эти годы, так что там достаточно места для них обоих.