Наркотик, без которого невозможно выжить.

Джексон заперт в комнате. Красная краска давно высохла на его руках и, как кровь, стискивает кожу. Кисточка нервно зажата между средним и указательным пальцем, а вместе с ней дрожит и сигарета, испуская дым. Джексон постукивает ее и черные снежинки, догоняя и сталкиваясь друг с другом, ложатся на пол, с последним вздохом прощаясь с полетом. Жирные красные пятна уже высохли на том месте, но новая, стекающая с конца кисти, норовит оставить свой отпечаток. Джексону все равно. Стопы упираются в стену, сам он сидит на потрепанном кресле, доставшемся ему от родителей и, прикусывая сигарету зубами, выдыхает дым. Настолько легкий, что он сразу же летит не вниз, а вверх, сталкиваясь с потолком. Темно-красные огни мигают перед глазами. Они повсюду: на белых обоях, испачканных всевозможными пятнами, изрисованных листах, вразброс разброшенных по комнате, но больше всего рядом с креслом. Схожи с маками, расцветавшими весной, они следуют неощутимому порыву ветра. Цветы пляшут перед Джексоном, извиваясь и мелькая то тут, то там. То ли играют в прятки, то ли специально раздражают его. Оживают и вновь исчезают. Оставшейся маленький кусочек сигареты падает, за ней звонко ударяется и кисть. Джексон тянется в карман, не замечая испачканных рук. Хватается за пачку, а в следующую секунду в зубах еще один свертыш из бумаги. Медленно тлеет и пробирается внутрь, где только пепел, затухающий с каждым вздохом. Легкий дымок касается его розовых губ и растворяется в безмолвной квартире. А он так и сидит. Одну за другой втягивая сигареты. От этого становится лучше. От одного понимания, что та желчь, что внутри, бывает еще противней, еще омерзительней. Горло уже не чувствует жжение. Джексон уже не чувствует ничего и лишь смотрит прямо перед собой. Стук, а после щелчок разламывает прижившуюся тишину пополам и осколками ударяет Джексона по голове. Он стонет, вот только не от боли, а от голоса, пробирающегося сквозь толщу смога. — Твою мать, Джексон Ван! Какого хрена ты тут устроил? Джексон не сразу может разглядеть лицо Марка. Лишь его фигура, окутанная туманом и быстро направляющаяся к окну, пролетает мимо него. Плотная ткань штор хрустит под действием резкого движения, словно листы бумаги, высохшие от воды. Ночной свежий воздух врывается в тихую квартиру и сливается в танце с табачным дымом. Марк поворачивается к Джексону и смотрит на него. А тот так же одаривает его взглядом. — Подойди, — вместо приветствия просит и протягивает руку. Марк берет ее, этим самым марает свои пальцы в краске. Он садится ему на колени, как маленький мальчик, и обхватывает шею. Джексон весь пропах сигаретами, но нотки родного запаха все так же спрятаны под несколькими слоями. — Смотри. Тебе нравится? Джексон кивает на стену, а точнее на холст, опирающийся на нее. Марк поворачивает голову и узнает себя: белоснежная кожа, полуопущенные веки, красные, как огонь волосы и приоткрытый рот, в немом стоне от удовольствия. — Господи, Джекс! — даже не восхищенно, а разочарованно кричит Марк и встает с колен. Рисунок подхватывают руки, и он уже летит в конец комнаты, сначала беззвучно, а потом с треском ударившись об пол. Последние его слова, сломанная душа. Джексон наблюдает за холстом. В его глазах нет ни удивление, ни возмущения. Он усмехается, но ничего не говорит и вновь подносит сигарету к губам. Последний раз втягивает дым и бросает ее. — Не сердись на меня. — Джексон встает и заводит свои руку за спину Марка. Прижимается плотно к его телу, чувствуя тепло исходящее от него. Проводит носом по шее, удостоверившись, что он не пахнет ни кем другим и удивляется, что так же окутан запахом сигарет. Шепчет: — Я же тебя… — Заткнись, — Марк грубо отталкивает его, сводит брови к переносице и медленно возвращает свой теплый взгляд. Между ними несколько сантиметров, которые быстро преодолевает Джексон. Он молчит, хотя хочет закончить предложение, но вместо них вырывается слово: — Прости, — белоснежные волосы Марка вновь возвращаются в прежний цвет — красный. Это пальцы Джексона блуждают на затылке и подталкивают лицо вперед. Тяжелые вздохи вырываются из груди, как вновь запорхавшие птички в поисках свободы. Пальцы скользят по телу, без определенной цели, но с явным энтузиазмом, залезая уже под одежду и спускаясь вниз. Глаза закрыты, с губ срываются только вдохи, Марк падает в кресло и окидывает голову назад. Джексон следует за ним, зажимая колени бедрами и преграждая путь расставленными руками. — Прости меня, — вновь просит он, когда губами прикасается к тонкой шее. — Я виноват, — отрывается и снова припадает к Марку. Пальцы спускаются к пуговицам на рубашке и медленно расстегивают одну за другой. — Постой, — Марк судорожно вздыхает и кладет свои руки поверх джексоновских. — Я не хочу. — отстраняется и мотает головой в поисках выхода, но он словно в мышеловке, откуда ему не выбраться. Три, четыре, пять, осталось еще несколько пуговиц, которые уже с треском вырывают из рубашки. Они катятся по полу и постепенно замедляют свой ход. — Прекрати! — уже повысил голос Марк, пытаясь достучаться до Джексона. Он брыкается, задыхается и бьется кулаками. Но настырные губы не желают оторваться, спускаясь к животу. — Джексон! — отчаянно кричит Марк и тот наконец-то останавливается. Его зрачки расширенны, он замер, словно неожиданно вышел из транса. Джексон падает то ли от толчка, то ли от обессиливания. Он лежит на холодном полу. Без чувств, без сил, без цели встать и выбраться из комнаты. Вокруг него порванные листы с рисунками, по левую сторону валяется холст, разорванный в клочья. Джексон смотрит на него. Не высохшая краска растеклась в разные стороны, три полосы от ногтей отделяют части лица. Он медленно поворачивает голову в противоположную сторону. Марк на стене, Марк на листах, он повсюду. Марк. Марк. Марк. Джексон закрывает глаза. — Прости, — проносится в тихой комнате, где лишь рисунки, одно кресло и плотно закрытые шторы.