История одного гуля

      Тихие стоны и шуршание одежды разносились по комнате, вместе со звуками жарких несдержанных поцелуев.       Миюки осторожно опустил Эйдзюна на ковер, заставляя спиной коснуться теплой поверхности. И ведь ему было не страшно, когда он почувствовал под своей майкой чужие ладони, которые нежно поглаживали его. Все ласки возлюбленного были такими приятными и подходящими именно в этот момент, что совсем хотелось расслабиться и потеряться в этом удовольствии.       Однако, когда чужие пальцы дотронулись до ширинки его штанов, что-то в нем переломилось и, вцепившись дрожащей рукой в чужую, Савамура не понимал, что с ним происходит, перед глазами опять стоял темный образ, а все тело пробивала дрожь.       — Тихо, тихо, я же не собираюсь делать тебе больно.       И пусть головой-то это Эйдзюн понимал, но вот тело было против. Пусть и касания возлюбленного приносили удовольствие.       — Я хочу сделать тебе только приятно. Пожалуйста, дай мне к тебе прикоснуться.       Тихо шепча, Казуя нежно и успокаивающе целовал его лицо, покрывая каждый кусочек кожи нежной лаской. Но все его попытки расслабиться нарывались на глухую стену.       — Прости, прости… Я не знаю, что это со мной…       Чувствуя, как по щекам скользят слезы, Савамура не мог сам себя понять. Почему он хочет и не может? Ведь вот она, его любовь, отвечает ему взаимностью и хочет его… А он дрожит в страхе и ничего с собой поделать не может. Но ведь ему так нравилось целоваться. Так почему же?       Тяжело вздохнув, Казуя таки отстранился от него и развалился рядом на спине. Было видно, что и ему это давалось с трудом, но Миюки держался. Держался ради него и для него. И Эйдзюн не мог это не ценить.       — Прости…       Савамура чувствовал свою вину и не знал, как оправдаться, или что стоит сделать в этот момент. Ведь он все такой же ничего не смыслящий в отношениях мальчишка.       — Нам некуда торопиться. Мы все преодолеем.       Повернув голову в его сторону, Миюки улыбнулся уголками губ. Однако Савамура видел всю ту бурю эмоций, что сейчас бурлила в возлюбленном. Как бы тот ни старался, глаза, даже скрытые линзами очков, выдавали его с головой.       И Эйдзюн видел ту любовь, нежность, тоску и безграничную надежду, в которую даже ему хотелось поверить.       Он не смог удержаться и улыбнулся в ответ, ярко и тепло, как только он умел. Но он посерьезнел, стоило лишь Миюки нахмуриться и осторожно повернуться на бок. В чужих движениях Савамура видел скованность, а на лице — неприкрытую боль.       Закусив губу и взволнованно смотря на возлюбленного, Эйдзюн садится и, осторожно придерживая Казую за плечо, помогает ему перевернуться.       — Ты мне расскажешь?       Савамура хоть и частенько тупил, но сейчас он хотел знать, что случилось с Миюки, и почему ему больно. И эта надежда отразилась в его глазах и голосе.       — Нет.       Сказал как отрезал, и Эйдзюн понимал, что расспрашивать бесполезно. Его либо пошлют, либо проигнорят, либо Казуя опять будет выстебывать его. Недовольно насупившись, он хоть и чувствовал легкий запах крови, но перекус ранее давал о себе знать. Он уже не хотел так сильно вонзить зубы в чужую плоть. Но вот облизать был бы не против.       Он смутился от своих собственных мыслей, где он скользит языком по открытым участкам кожи Миюки. В своем воображении он все равно не мог зайти дальше невинных ласк и не понимал, что это за барьер, который он сам для себя же и установил.       Тяжело вздыхая, Савамура прилег рядом с человеком и уткнулся носом ему в плечо, чем наверняка вызвал довольную улыбку у Казуи. И пусть он этого не видел, но знал наверняка.       Убаюканный чужим теплом и сладким запахом крови, Эйдзюн и не заметил, как задремал. ***       Когда Савамура открыл глаза, он сразу об этом пожалел. То, что он не знал, где находится, это полбеды. Куда хуже было то, что происходило вокруг.       Люди в странных масках скакали вокруг него и что-то пели. Да только из раскрытых ртов, что не скрывались под лоскутками ткани, не доносилось и звука. Но куда больше его пугали бездонные черные глаза, что виднелись из щелок масок.       Однако инстинкт самосохранения говорил в нем ясно и отчётливо, прося убираться отсюда. Куда угодно, только бы не оставаться здесь.       Как только он попытался сдвинуться, танец прекратился и люди расступились перед ним. Теперь он отчетливо видел странную маленькую гору. Почему-то сердце забилось быстрее, а грудь сдавило тисками. Горячий воздух обжигал легкие. И Эйдзюн понимал, что ему надо поднять голову, взглянуть на вершину, но что-то мешало. Савамуре было страшно и, вцепившись пальцами в штанину своих брюк, он совсем не ожидал, что кто-то подойдет к нему сзади и, схватив за волосы на затылке, дернет голову вверх.       Эйдзюн не знал, почему его тело не подчиняется ему. Почему он зажмурил глаза и дернул головой, пытаясь уйти от прикосновения. А внутри него появлялась та самая жгучая бездна, что съедает все на своем пути. И вроде такое он уже чувствовал, но не помнил.       Он жмурился до такой степени, что начал видеть красные точки, а в висках отдавало болью. Но одно он знал точно ─ смотреть нельзя, иначе что-то в нем оборвется, изменится.       — Смотри же, смотри на свой грех.       Его собственный голос, с нотками злобы и недовольства звучал у него под ухом. Удивившись, Савамура все же открывает глаза и смотрит на вершину горы.       Силуэт.       Странное чувство охватило Эйдзюна. Он не мог разглядеть человека, но почему-то был уверен, что знает его. Однако вспомнить хотя бы имя он не мог. Но стойкий запах апельсинов и тёмного шоколада окутывал его.       Чем дольше он смотрел на этот призрак, тем больший ужас появлялся в душе Савамуры, ведь за спиной незнакомца возникла тень.       Хотелось побежать вперед, но ноги не двигались. Хотелось крикнуть, но губы открывались в безмолвии. Хотелось вдохнуть, но грудную клетку разрывала страшная боль.       Отвести взгляд он не мог, так как тень за его собственной спиной с силой сжимала его лицо, не позволяя отвернуться.       И он смотрел. Смотрел и чувствовал, как по щекам текут слезы, а собственное сердце замедляется. А драма перед его глазами продолжалась.       Призрака разорвали. Так легко и непринуждённо, а после начали поедать. Но заметив его, этот убийца ухмыльнулся и кинул ему что-то под ноги.       Эйдзюн смотрел на летящий предмет и не мог отвести взгляда. И когда он приземлился ему под ноги, сердце начало набирать новые обороты. С губ таки срывается громкий крик, наполненный отчаянием и болью. ***       Савамура никогда не думал, что просыпаться от собственного крика так страшно.       Открыв глаза и сев, он понял, что все его тело пробила крупная дрожь, а собственные руки расцарапывали друг друга. Он пытался дышать полной грудью, но что-то сдавливало, не давая поступать кислороду в легкие.       Первым, кто к нему подоспел, оказался Мэй, который без лишних вопросов крепко его обнял. Сначала Эйдзюн пытался вырваться из чужих рук, все еще пребывая под впечатлением от своего кошмара. Но постепенно сознание возвращалось к нему.       Он наконец вспомнил, как надо дышать. А руки, что мертвой хваткой вцепились в плечи Нарумии, начали отдавать болью.       — Почему? Что произошло?! Мэй, я не понимаю.       Содрогаясь в истерике, которая сопровождалась громкими рыданиями, Савамура боялся снова закрыть глаза и увидеть этот ужас опять. С губ срывались всхлипы и отчаянный скулеж. Пальцами же он все сильнее сжимал футболку Мэя, совсем не обращая внимания на боль.       — Тише, тише…       Он понимал, что Нарумия испуган не меньше него, но блондин пытался его успокоить, хоть и понимал, как это бесполезно сейчас. Чувствуя, как его начали укачивать, Савамура постарался не так сильно сжимать руками чужие плечи.       — Ты не один, тихо, тихо.       Голос Нарумии начал выдавать и его напряжение со сдерживаемыми слезами. Но в какой-то момент, Мэй резко отстраняет его и несколько секунд смотрит на раны, что выделялись ярким пятном на коже. А уже через мгновение блондин зажимал их ладонями, не позволяя двигаться.       — Ай…       Савамура только и смог, что удивленно охнуть и дернуться назад, пытаясь уйти от боли.       — Миюки, быстро бинты.       Вздрогнув от чужого имени, Эйдзюн неуверенно поворачивается, все еще чувствуя слезы на своих щеках. Но, встречаясь взглядом с Казуей, ему становится еще хуже. Он никак не ожидал, что один взгляд может заставить чувствовать огромный груз вины.       Ведь Савамура истерит, плачет и чувствует себя отвратительно из-за того парня, призрак которого он видел и которого точно никогда не встречал. Странно думать о другом, когда твой возлюбленный рядом, стоит ─ лишь руку протянуть. Однако он не может.       Истерика постепенно улеглась сама собой, причем он действительно не понимал, как. То ли это аура спокойствия, которую испускал Миюки, вернувшийся с бинтами и отдавший их Мэю. То ли виноват Нарумия, который совсем не аккуратно бинтовал ему руки, будто специально нажимая на свежие порезы. Но даже так Савамура не мог посмотреть, что же он там с собой сделал, что заставило паниковать до этого еще и блондина.       Когда с перевязкой было закончено, Мэй чуть пихнул его в сторону Казуи, который сидел рядом с ним и внимательно следил. Однако Эйдзюн не мог позволить себе сейчас обнять. Он бы и Нарумии не дал к себе прикоснуться, но в том состоянии, что был, соображать уже не мог.       — Тебе надо отдыхать. Казуя присмотрит за тобой, а я за кофе. Хорошо?       Молча кивнув, Савамура понимал, что он просто задохнется в объятиях Миюки сейчас. Однако вслух он такого точно не скажет.       Когда он поднял взгляд на Казую, то понял, любимый все знает и понимает, и из-за этого его улыбка такая грустная, а в глазах море тоски.       После этого кошмара Савамура не позволял больше Миюки себя касаться и честно не смотрел, что там под бинтами. Хотя ему и было интересно, но предавать обещание, которое он дал Мэю, совсем не хотелось. ***       Когда Миюки услышал душераздирающий вопль, он уже морально был готов к худшему. Однако Казуя не ожидал, что все будет настолько плохо.       Видя такого Савамуру, он был готов отдать все свое счастье и любовь, лишь бы не видеть этого отчаяния в чужих глазах. Он не мог винить Курамочи в происходящем. Не винил и Эйдзюна. Но то, что его друг умер, теперь становилось предельно ясно.       Два оставшихся до поездки дня прошли как в тумане. Савамура отстранился от него, а от прикосновений вздрагивал и смотрел как затравленный щенок. И Миюки отступал в тень, позволяя себе со стороны наблюдать за постепенно восстанавливающимся возлюбленным. С другими Эйдзюн ввел себя иначе, от их прикосновений не уходил, а наоборот, стремился подставляться под них.       Больно.       Эта боль была куда хуже той физической, которую он испытывал, после особенно тяжелых тренировок, в спине. Раны затягивалось долго и достаточно болезненно. И, пожалуй, именно это не позволяло ему окончательно сойти сума от отчаяния.       Вот она, твоя любовь. Протяни руку и дотронься. Однако в любой момент она может рассыпаться в прах, ничего не оставляя после себя. ***       Мэй не знал, что ему делать. Ему было не менее больно, чем Казуе или Эйдзюну. И пусть он не знал о Йоичи, но он видел, как его смерть повлияла на этих двоих.       Он видел надписи, которые сам себе выцарапал Савамура на руках, и его сердце в тот момент сжалось от боли. «Йоичи». Всего одно имя, а сколько бы оно подняло проблем, если бы Савамура заметил, увидел это.       Чем больше времени проходило, тем хуже все становилось. Нарумия видел то отчаяние, что поселилось, в глазах Миюки. И видел те жалкие попытки Эйдзюна заглушить боль, причину которой он не понимал.       А когда Савамура подошел к нему и спросил:       — А есть ли у нас знакомый с зелеными волосами?       Все, что мог тогда сделать Нарумия ─ лишь посмеяться, сказав, что ярче него никого нет, и позорно сбежать.       Как выглядел тот самый Курамочи, он примерно знал, помнил с игр, да и у Миюки была пара фотографий. И он понимал, что рано или поздно, воспоминания вернутся к Эйдзюну. Но лучше поздно, когда Савамура хотя бы начнет просыпаться не от кошмаров, своим криком пугая всех.       Мэй никогда не забудет, как после очередного кошмара пытался успокоить Савамуру, который плакал и постоянно просил смыть с него кровь.       Нарумия не понимал, не знал, и от этого ему становилось еще хуже. Как помочь своим друзьям? Как вытащить их из этой бездны?       Столько вопросов было в его голове и ни одного ответа. И это пугало, заставляло и его цепляться за Эйдзюна, который позволял ему обнимать себя. В то время, как позорно сбегал от Казуи.       Незнание.       Пожалуй, хуже этого может быть лишь боль.