Первый шаг вперед

Приходить в этот парк уже вошло у него в привычку. Иногда он идет погруженный в свои мысли так глубоко, что не замечает дороги и вполне может выйти из больницы и вдруг оказаться напротив красного клена с перекрещенными нижними ветками. Он смотрит на дерево, как на старого знакомого, кого-то, кто был безмолвным свидетелем начала и скорбящем гостем в конце. А сделав в лево несколько шагов, Кусама привычно садится на лавочку и всегда так, словно ждет кого-то. Только, к нему больше никто не приходит до самого ухода — через час, два или три. Бывает, на этом месте он засиживается до поздней ночи. И всё время он наблюдает. Без какого-либо скрытого смысла или затаенной цели. Просто смотрит на незнакомых прохожих, чьи лица никогда не запоминает, но за тот короткий промежуток времени, который они проходят в его поле зрения, пытается угадать их жизни, настроение сегодняшним вечером. Каждый день для него становится очередным кроссвордом без верных ответов. Да они, собственно, и не нужны. Куда интереснее оценивающе разглядывать человека, подмечая скомканную в руке шапку или выбившийся пучок волос, который в общей картине немало портит всю прическу. Ему нравится по одежде, по манере разговора, по походке предполагать, строить догадки о судьбах десятках незнакомцев. Он продумывает каждую из них, наполняя её деталями, подробностями и всё это — за те несколько секунд, что они привлекают его внимание. Как только они заходят за невидимую черту, сразу же словно перестают существовать. За таким занятием время бежит удивительно быстро и день исчезает, как все люди, покинувшие поле его зрения. Как, пожалуй, вся жизнь, которую он оставляет где-то там, за пределами своего сознания, стоит спине почувствовать твердую поддержку деревянных полозьев. А вечером, когда парк практически опустеет, если сильно зажмурится и сосредоточиться, то можно создать очень реалистичную видимость, что он больше не одинок, что Хиро-сан снова рядом. В такие мгновения в тумане фантазий растворяется всё: моросящий дождик, о котором прогноз предупредил только утром, вдруг передумав насчет хорошей погоды; громкие и веселые голоса компании из нескольких подростков, активно обсуждающих новый фильм и главного актера; ветер, озорной и ещё сохранивший остатки тепла; даже старый добрый клен — всё проваливается в царство Морфея, взамен появляющегося оттуда мужчины. Который почти не изменился: те же губы, плотно сжатые и глаза, в которых невозможно спрятать радость встречи и любовь, слишком сильную, чтобы быть незамеченной. Он садится рядом и молча сжимает заледеневшую руку Новаки. Тот виновато улыбается, но выглядит чересчур довольным, чтобы поверить его синему, грустному взгляду. Так может смотреть океан на осколки величественного корабля, который, вдоволь с ним наигравшись, выбрасывает на берег, а сам в это время думает: «Ведь неплохое же было судно — и ходило отлично, и красотой не обделенное. Паруса зашить бы в паре мест и хоть в кругосветку на нем отправляйся. Может зря я так, силы-то не рассчитал…». И Кусама ощущает себя океаном, нерешительно подбирающемуся волнами к безжизненному телу, которое, казалось, всего пару минут назад преданно сидело на мокром песке, ожидая появления на горизонте тайфуна во всей его моще и красоте. А теперь вдруг что-то изменилось и больше на суше уже никто не ждет. Как так могло случиться? Почему? В ярости природного ненастья, он резко подскакивает на месте, своим телом разгоняя сладкий сон. Мечтания — оставались последним местом, где он мог встречаться с возлюбленным, но теперь даже туда проникли те ужасные вопросы, которые вертятся в его голове бес конца и остановки. Ответы на которые у него есть, но они слишком неприятные, чтобы их принимать. Как страшна реальность, в которой его так же не дождались. О, как ему сейчас не хватает Хиро-сана, который ворчал бы, но укутал в теплый плед и напоил горячим чаем, напомнил бы, что скоро отходит последний поезд и одним объятьем спас бы его, спас тайфун, потерявший над собой контроль. Вдруг ощутив упадок сил, Новаки падает обратно на лавочку и устало прикрывает глаза. Надо идти. Надо ехать домой, где темные окна и пустые комнаты. Надо работать, чтобы… Продолжать жить. А это надо, для того… И снова, он не знает, как продолжить фразу. С уходом Хироки Камидзе его жизнь потеряла смысл, потому что именно этот человек и был всей его жизнью. Однажды, он сказал, что его мир вертится только вокруг Хиро-сана, а тот ответил: "Неужели твой мир настолько мал?". Но он ошибался. Замкнутый, закомплексованный, спрятавшийся по уши в своей оболочке, он просто не мог рассмотреть себя со стороны. Не мог увидеть невозможного, вредного, колючего, но безумно милого и любимого, бесконечно важного и единственного — каким его видел Новаки. И стоило ему исчезнуть, как оставшийся в одиночестве парень стал избегать совершенно безлюдных мест, чтобы в полной тишине вдруг не расслышать всё замедляющиеся удары своего сердца. Может быть, ему стоило бы перестать заниматься самогрызением, начать двигаться дальше? Но в перспективе так много вечеров и если не проводить их здесь, то с кем же? В прежнее время он был так занят учебой и работой, пытаясь догнать Хиро, что в итоге упустил столько возможностей побыть с ним и теперь, когда у него много времени, по крайней мере достаточно, чтобы почти каждый день приходить сюда, свободные минуты стали ему противны. Какая грустная ирония. Легкое прикосновение, однако пронзившее его колено болью, вырывает его из плена размышлений. Поднимая свинцовую голову, он вдруг видит цветастую конфету и маленького мальчика, который её и протягивает. — Мама, дядя вроде бы очнулся, — неотрывно наблюдая за Новаки, говорит мальчик, обращаясь, по-видимому, к прилично одетой паре, стоящей в нескольких шагах от них. И вновь переключившись на «дядю», продолжает: — Вы плохо выглядите. Мама говорит, что я тоже так выгляжу, когда мне становится плохо. Это потому что у меня кончается сахар в батарейке. У вас, наверное, тоже закончился? Вот, съешьте конфету и вам станет лучше. Мне всегда помогает! — и подсовывает угощение поближе к его лицу. Улыбнувшись, Новаки благодарит заботливого мальца и задумчиво разворачивает конфету. На вид — какая-то карамелька, а на вкус оказывается лимонной. Такой же горькой, как и его чувства, но почему ещё и приторно сладкой. Первым желанием становится выплюнуть странную гадость, но обидеть ребенка не хочется и приходиться терпеть. К счастью, родители проявляют к нему сочувствие и зовут сына продолжить прогулку. — Не грустите, дядя, — на прощание говорит мальчик. — Все печали скоро от вас уйдут. Сегодня должны падать звезды — я загадаю для вас желание! Доброй ночи и хорошего вам настроения! — быстро заканчивает он и убегает догонять отошедших взрослых. Новаки отводит глаза, на которых против воли выступают слезы. Он не хочет, чтобы эта боль проходила, не хочет забывать грусть, которая терзает его сердце. Его самый страшный кошмар с этого времени — позабыть тоску и жить дальше, идти дальше, оставив Хиро-сана в прошлом. В какой-то момент для него «забудь» стало равнозначным «исчезнет». Нет, он никогда не будет в состоянии отпустить память. Да и как? Как он может отпустить того человека, что провел всю свою жизнь в ожидании на песчаном берегу? Да, он злился, он кричал, надрываясь, обращая сотни зловещих проклятий в сторону неспокойного океана, он бросал в воду песок, стремясь уничтожить бурлящую гладь, но не смотря на всё — он продолжал ждать. И это только по его, Новаки, вине Хироки до самого конца не покинул треклятый берег. И исключительно по его заслуге, он был так счастлив, окруженный песками и водой. Он был счастлив… Эта мысль проскальзывает, но пойманная на крючок оказывается вытащена и внимательна рассмотрена. Да, в их совместной жизни было много плохого, но всё же в целом они были безумно счастливы. Любить — это прекрасно, но быть любимым — неповторимо. Нет ничего в целом мире лучше, чем разделять с кем-то это светлое чувство. Широко распахивая веки, он краем глаза замечает падающую звезду. Первую, в своей жизни. И вставая с лавочки, почти бегом отправляясь к вокзалу, он улыбается. Теперь он знает, для чего стоит ждать следующий день — чтобы любить. Всех и каждого, чтобы их чудесное чувство, выращенное за долгие годы, согретое заботой и политое горькими слезами не исчезло бесследно — его следует распределить по всему миру. Пусть все, кого Новаки будет любить завтра и послезавтра, и спустя неделю или две, пусть каждый из них будет носить в себе частичку и Хиро-сана. И тогда они никогда не расстанутся, ведь Хироки будет окружать его везде.