***
- Ты дома? – Куён смотрит на открытую входную дверь, не решаясь войти. - Да, проходи, - Чунмён виновато улыбается и рукой приглашает внутрь. – Бэк сказал, что у тебя вроде аллергия на никотин. Вот проветриваю. - Не стоило, - Мин поджимает губы и снимает туфли. В комнате пахнет свежим кофе и разбавителем для эмали – Ким покрасил окно. А ещё чувствуется еле уловимый запах ментоловых сигарет, от которых Куён с озверением тащилась лет так в пятнадцать. Она тогда скуривала полпачки в день и целовала соседского мальчишку взасос. А потом детство кончилось. Эта студия – собрание всех запахов её прошлого, которые вызывают лёгкое покалывание в горле и ностальгическую усмешку. - Будешь чай? Я купил зелёный, - Чунмён весело машет ярко-синей пачкой в руке. - Я же не могу отказать такому красавчику, – Мин тихо хихикает и закусывает нижнюю губу. - Ты флиртуешь? – Ким глупо улыбается, поджигая конфорку. - Ничуть. Я не умею флиртовать, - Куён закалывает карандашами волосы и ищет взглядом рубашку. - Но ты флиртуешь. Мин принимается снимать платье, пока Сухо ставит чайник. На ней сегодня чёрный комплект от "Victoria's Secret" – очередной подарок Сехуна. Такой красивый, что не оценит разве слепой. Или же Ким Чунмён, которому интересней заваривать чай. Куён надевает рубашку и вдыхает едкий запах стирального порошка. - Как прошел день? – Чунмён ставит перед ней вазу с конфетами. - В компании очередного клиента, - Мин суёт в рот первую попавшую шоколадную конфету и пошло облизывает пальцы. - Но вот этот по-особенному заёбывает. - И чем же? – Чунмён старается не обращать внимание на проделки Куён. - Он со мной не спит, - она досадно дует губы, а Ким взрывается громким гоготом. Ему до чёртиков смешно, и он еле-еле останавливается. - То есть я тебя тоже заёбываю? – Чунмён всё так же хохочет, натыкаясь на вопросительное лицо Мин. – Ну я ведь тоже с тобой не сплю. - Ты меня рисуешь, - шепчет Куён, и всё вокруг замирает. Чунмён знает, что это блядское "рисуешь" - интимнее сотни "спишь". И Мин тоже это знает. Ведь "нарисовать" – это значит навеки запечатлеть чью-то душу на чистом холсте и в своей памяти. И от этого становится так неловко, что они минут пять сидят и пьют чай молча, изредка ловля взгляды друг друга. А потом, краснея, отворачиваются. Как грёбаные школьники. - У меня машина сломалась, - обречённо выдаёт Куён, от чего они оба начинают смеяться. Чёрт, это самое незначительное, что она может сейчас сказать. - Я отвезу тебя, - Ким ослепительно улыбается и щёлкает Мин по кончику носа. - Буду признательна, - Куён в ответ растягивает губы в улыбке и потирает нос ладошкой. И сам чёрт не понимает, что сейчас происходит, но им просто хорошо – сидеть на кухне, пить чай и вести себя как школьники. Часы громко пиликают, оповещая, что у них осталось всего 2 часа, а значит им не помешало бы поторопится. Мин молча садится в кресло, а Чунмён принимается смешивать краски. И выглядит сейчас просто потрясающе – даже лучше, чем когда заваривает чай. Ким выляписто мешает цвета наугад и многозначно хмурит брови. Такой серьёзный, что Куён хочется смеяться – громко, яро, пронзительно. Смеяться так, чтобы он смотрел только на неё. Но Мин только ёжится и мысленно отвешивает себе хорошенькую оплеуху. Ким Чунмён всего лишь её клиент, с которым она не спит. Ким смотрит на неё украдкой – так, чтобы не дай Бог заметила. Смотрит, закусывая губу, и мешает краски, которые, к слову, совсем не смешиваются, дают разводы и нечёткие цвета. Хотя какие, блядь, цвета, когда Куён упрямо сдувает пряди с лица и поправляет ворот рубашки. И чертовски заводит. Её хочется поцеловать, но Чунмён только хмурит брови и мысленно разбивает себе нос. Мин Куён всего лишь его натурщица, которую он рисует. Чунмён сцепляет зубы, а потом приоткрывает рот, стараясь дышать глубже. Он подходит к ней сзади и поправляет положение рук, выбившиеся пряди, краи рубашки, а у Куён сердце скатывается вниз по желудку и к самим ногам. Блядский Ким, чьё дыхания до чёртиков сбивчивое и вырывается лёгкими вздохами. А Чунмён, случайно задевая рукой ключицу, обжигает пальцы и изо всех сил старается не загореться весь, ведь Куён – словно раскалённый уголь, что ему бескомпромиссно впихнули в глотку. Блядская Мин, чьё тело – коллекционный сборник его личных фетишей. Настенные часы отбивают чечётку, и Ким, чертыхаясь, отходит от Куён и садится за мольберт. Он списывает всё на лунный гороскоп и магнитные бури, пока Мин твердит себе, что это всё из-за хронического недосыпа и переизбытка секса. Чунмён вздыхает и принимается за работу, стараясь смотреть на Куён как можно реже. Нет, он совсем ничего не чувствует, просто Мин так же сдувает волосы и ёрзает в кресле. А Куён отводит взгляд и старается слушать противное тиканье часов. Нет, сердце по-прежнему в груди, просто Ким так же громко вздыхает и кусает губы. Во всём виноваты гороскоп, недосып, магнитные бури и перетрах, но только не бабочки, которые невесомо касаются стенок желудка. Причём у обоих.***
Чунмён вытирает тряпкой кисть и поджимает губы – на сегодня хватит. Он так заработался, что совсем не заметил, как обляпал краской новый свитшот и превысил лимит на полчаса. А разве с такой натурщицей не превысишь? Она не шевелится, не спрашивает чепуху и не норовит взглянуть на свой портрет – мечта художника. Правда, последнее немного задевает. Киму хочется, чтобы его похвалили. Чунмён поднимает взгляд и понимает, что хвалить его, впрочем, не за что. На полотне большая, разноцветная клякса, что отдалённо напоминает женский силуэт. - Эй, мне кажется, что мы немного задержались. Вот, доплата, - Ким вытягивает из кошелька стодолларовую купюру и протягивает на край стола. Мин молча забирает деньги и принимается переодеваться. - Ты обещал меня подвезти. - Куён наспех надевает лифчик и принимается за платье, застёжка которого злосчастно заела. - Без проблем, - Чунмён снимает с себя свитшот, бросает его на край кровати и надевает рубашку, только что снятую с Мин. Рубашка снова пахнет малиной, и Ким усмехается – у него ещё с детства аллергия на малину. Вот такая вот ирония. А потом вспоминает, что сам он соткан из сигарет, на которые у Куён такая же чёртова аллергия. Чунмёна пробирает на смех, потому что он совсем не верит в параллели, судьбу и гороскоп, но сейчас, стоя в распахнутой рубашке, ему чертовски хочется верить. - Мне, конечно, приятно лицезреть твоё тело, - Мин всеми силами пытается расшатать бегунок, - но не мог бы ты одеться? - Смущаешься? – Чунмён подходит к ней сзади и помогает застегнуть молнию. - Не ожидал. - А чего ты ожидал? – на вылет бьёт Куён, а Ким не знает, что ответить. И вправду, а чего он ожидал? Чунмён застёгивает пуговицы и накидывает на себя пальто. Сейчас он до жути похож на писателя из новой книжки Бегбедера*, где Оскар Дюфрэн* пьёт, нюхает кокс и материт весь Парижский бомонд. Такой вот грандж-бой с вечным похмельем. Вот только на художника он не похож. У художников всегда есть ради для кого жить, а Чунмён этим похвастаться не может. - Идём? – Ким смотрит на себя в зеркало и стискивает зубы. В ответ Куён только кивает и аккуратно вскальзывает лодыжкой в туфлю. А у Чунмёна мимолётно срывает крышу.***
Ким едет слишком быстро – настолько, что Мин вжимается в кресло и смотрит на пролетающие мимо витрины. В салоне тихо играет музыка, и Чунмён готов поклясться, что с того момента в квартире Куён не промолвила и слова, не считая адреса. А чего он собственно ожидал? И имеет ли он право вообще чего-либо ожидать? Чунмён и сам не знает. Он просто посильнее выжимает педаль и старается об этом не думать. - Ты едешь так быстро, что вывески превращаются в одну сплошную неоновую ленту, - Мин смотрит в окно и улыбается. – На Рождество мои соседи украшают таким лентами дом. Знаешь, мне даже не нужен свет в комнате, ведь эти ленты освещают всё-всё. - Любишь Рождество? – Ким немного сбавляет скорость и открывает окно. - Я могу закурить? -Да, - Мин кивает и закрывает глаза. - Для меня Рождество пахнет ментоловыми сигаретами. И это сейчас так правильно. - Правильно? – Чунмён щурит глаза и не верит своим ушам. У Мин ведь аллергия. - Правильно, - тихо шепчет Куён, - если тебе это нравится. А потом Мин рассказывает о том, как в детстве она была ещё тем сорванцом, и Ким готов слушать это часами, ведь у Куён глаза блестят не хуже тех рождественских ленточек. Так блестят, что Чунмёну хочется послать к чёрту все звёзды, которые он когда-либо видел до этого – они жалкие подделки. Чунмён спорит с ней о том, что кофе лучше, чем чай, а потом заявляет, что Куён чертовски права – она отменно умеет спорить. А Мин победно хихикает, перескакивает с одной темы на другую, и в машине становится так уютно, что Чунмён совсем не замечает, как стрелка спидометра стремительно падает. Ким паркует машину возле двухэтажного дома и наклоняется к Мин. Приехали. Он медленно проводит большим пальцем по её губам, переходя на скулы, а потом резко убирает руку. Чунмён не имеет право, но это всё, что он может себе позволить. Куён касается пальцами своих губ и прикрывает глаза, мысленно давая себе пощёчину. Мин знает: всё, что Чунмён делает, – правильно. Слишком правильно, ведь ей это нравится. Куён распахивает глаза. - С мартовскими птичками сложней всего, - Мин усмехается, постукивая пальцами по панели, - ведь они слабые. Их легко сломать. Она смотрит ему прямо в глаза и шепчет: - Я мартовская. Мин Куён уходит, оставив после себя пустое пассажирское кресло, вереницу спутанных мыслей и чётко-проведённую грань "художник|проститутка".