strange bird

2014 год, весна.       Ким Чунмён проклинает весь мир и тушит сигарету о мольберт. Быть талантливым художником чертовски тяжело. А быть талантливым художником с чистой репутацией – тяжело вдвойне. Особенно, если твой папа – мэр Сеула, и все журналисты только и ждут, как бы втянуть тебя в очередной скандал. Чунмён наливает себе вина и обречённо вздыхает – он не может срисовывать с картинки, любезно предоставленной Google'ом. Ему нужен живой человек. Ему нужна девушка, которая без всякого стеснения разденется, ляжет на эту постель и позволит себя нарисовать. Девушка, которая будет делать то, что ей велят. Девушка, которая будет держать рот на замке и не выложит всю эту историю гадким СМИ.       Чунмёну всего лишь двадцать два, и его до чёртиков бесит тема его дипломной работы, которую он сам вытащил из стопки предложенных ему билетов. "Обнажённая женщина. Реализм". Дерьмо. И что прикажете делать? Где найти натурщицу, которая бы не продалась псам из жёлтой прессы? Ведь в Сеуле вряд ли есть особи женского пола, не знающие его имя. Он же Ким Чунмён - один из самых завидных женихов Кореи, молодой гений живописи, лучший студент университета, заядлый организатор самых офигенных тусовок и просто умопомрачительный красавчик. Он - Ким Чунмён – отпрыск известного политика, и ему сулят прекрасное будущее. Он воспитан, умён и богат. Идеальный современный принц, из-за которого молодые наследницы готовы глотки друг другу выгрызть. А Киму всё нипочём: его волнует только искусство и Бён Бэкхён, его лучший друг. Собственно, ему он сейчас и звонит.       Томные гудки сменяются раздражённым голосом: - Какого чёрта, Чунмён? Сейчас полседьмого, - возмущённый Бён чуть ли не срывается на крик, мысленно проклиная друга. - Нужна твоя помощь. - Ким тихо выдыхает и берёт из пачки новую сигарету. - Подожди немного, я не хочу разбудить Чанёля, - в трубке слышны шаги и звуки закрывающейся двери.       Бён Бэкхён – сын нехилого политика, который, по совместительству, содержит несколько элитных публичных домов и занимается поставкой наркотиков. А вот малыш Бён играет в известной рок-группе и является мечтой ванильных школьниц. Как они сдружились? Чунмён и не знает. Но он точно знает, что Бэк обожает стриптиз, алкоголь, клубничное морожено и подводки для глаз. А ещё он самый негейский гей. - Вы снова встречаетесь? - на секунду Кима бросает в шок от того, что эта парочка снова вместе, ведь их отношения – сюжет для драматического софт-порно с вставками из страстных ссор. И они слишком часто расходятся в последнее время. - Спим, - коротко уточняет Бэкхён и переводит тему: - И да, я готов выслушать тебя, мой юный друг. - Хён, мне нужна натурщица, - слишком жалобно протягивает Чунмён и неуверенно добавляет: - Совершенно голая натурщица. И чтоб потом не было грязных слухов.       Ким готов провалится сквозь землю: он ещё никогда не просил о помощи, когда дело касалось прекрасного пола. До этого случая он и сам неплохо справлялся. А тут Чунмён чуть ли не умоляет Бога, в которого, кстати, не верит, помочь ему. И звонит другу-гею, который совсем далёк от женщин. Блять, да он рехнулся. - Поздравляю вас, Ким Чунмён, вы позвонили нужному человеку, - голос Бёна звучит серьёзно, и Чунмён знает – Бэк точно что-то придумал. А если учитывать последствия всех его идей, то, в конечном итоге, всё это приведёт к огромной куче дерьма. Но вот разгребать её придётся Киму. - У моего отца недавно был новый отбор, и я думаю, что одна из новеньких тебе точно подойдёт. - Ты предлагаешь мне снять шлюху в борделе твоего отца? – Чунмён делает глубокую затяжку и немного закашливается. Нет, курить он умеет, это просто осознание идеи Бэка приводит его в ступор. - Не шлюху, Мённи, а элитную проститутку, в контракте которой есть пункт о конфиденциальности клиента, – Бён чертовски доволен собой, потому что знает, что его девочки идеально справятся с этим заданием. - Ты можешь быть спокоен, твоя репутация останется чиста. Да и моя Птичка тебе понравится.       У Чунмёна сводит челюсть – какого чёрта он должен рисовать шлюху? Грязную, развратную шлюху, которая ублажает всех, кто хорошо заплатит. Ему что, рисовать больше некого? Кима передёргивает, и он прикусывает язык: ему правда больше некого рисовать. И он мысленно отвешивает себе пощёчину за вредное поведение: он не имеет права о ней так думать, ведь сам не лучше. Богатенький мальчишка с двумя пачками сигарет в день, ящиком вина в неделю и тремя сотнями номеров в телефоне, при наборе которых ему незамедлительно обеспечат первоклассный минет.       Ментоловый дым едко въедается в пальцы, и Чунмёну становится противно от самого себя: - Птичка? Странный псевдоним для проститутки. - Что бы Ким не говорил, но Бэкхён – самый настоящий сукин сын. А ещё он точно гений. - Она хоть красивая, твоя Птичка? - Красивее не найдёшь, - в голосе Бэка звучат нотки гордости. – Я пришлю её к тебе через час? - В мастерскую, - тихо уточняет Ким, и телефон начинает противно пищать, оповещая об окончании разговора.       Чунмён швыряет сигарету на пол и горько усмехается – ему бы сейчас поспать немного, а то в глазах всё плывёт. Он медленно снимает рубашку и кутается в одеяло, невольно думая о том, что Птичка – слишком странный псевдоним для проститутки.

***

      Ким Чунмён громко чертыхается: его будит настойчивый звонок в дверь. Ким наспех надевает рубашку и застёгивает несколько средних пуговиц. Он медленно тянет дверную ручку вниз и думает о том, что хуже уже точно не будет. И невольно застывает: перед ним самый что ни на есть настоящий ангел в непозволительно короткой юбке. - Привет, - шепчет Мин, пока хозяин квартиры рассматривает её с ног до головы. Он выглядит настолько смешно, что Куён невольно улыбается. Он совсем не похож на художника. Совсем.       Чунмён не может себе поверить – она до неприличия красива, и ему и правда хочется её нарисовать. У Мин по-детски хрупкие плечи и тонкие запястья, которые, кажется, могут сломаться при любом неаккуратном касании. Нет, Чунмёну чертовски наплевать на эту девушку, но вот художник в нем ликует: с красивой натурщицей легче работать. Ким скользит глазами по выпирающим ключицам, виднеющимся из-под полупрозрачной блузки, и поднимается к лицу. Мин смотрит прямо на него, а его передёргивает – её блекло-голубые глаза совсем не подходят к азиатской внешности. И его внутренний эстет не будет этого терпеть. - Сними линзы, - чётко приказывает Чунмён, приглашает рукой в дом. Он предельно строг, и ему не хочется её обидеть, но этот ледяной цвет ей совершенно не идёт. - Я не могу, - Куён усмехается и смотрит в зеркало. – Это мои глаза. - Оу, - в комнате царит неловкая тишина, - я не знал. Извини. - Бэкхён-оппа мне всё объяснил, - она полностью игнорирует его извинение и начинает осматривать комнату: стены полностью обшарпаны и где-то прикрыты картинами, с краю стоит кровать, деревянный стол, а в другой стороне комнаты находиться маленькая кухонька с каменной барной стойкой. Самая обычная студия, без всяких вычурностей. – Я рада такому заказу. В каком направлении картина? - Реализм, - тихо отвечает Ким и включает кофеварку: он жутко хочет спать. - Реализм лучше всего рисуется маслом, - девушка слабо улыбается и начинает снимать с ног туфли. – Есть идеи? - Нет, но, если ты разденешься, - Чунмён наливает себе целую кружку кофе и добавляет туда немного сахара, - мне однозначно будет легче думать. - Слушаюсь, - девушка шутливо отдаёт честь рукой и начинает расстёгивать блузку, а Ким Чунмён думает о том, что она совсем не похожа на проститутку. Совсем.       Блузка вычурно парит в воздухе из-за своей лёгкости и наконец-то достигает пола. Это всё длится секунду, но Чунмёну кажется, что эта блузка падает вечность. Он несмело переводит взгляд на Мин, которая также ловко расправляется с юбкой и теперь стоит перед ним в одном нижнем белье. У Куён россыпь родинок на животе и болезненно-бледная кожа. До ужаса бледная. Такая же, как и глаза. Её руки медленно скользят к лифчику, который летит к ногам, и Мин стыдливо тянется к резинке трусов. Такого у неё не было. Пускай она работает не так давно, но ей ещё никогда не было так неуютно, неловко и стыдно. Ей никогда не приходилось раздеваться под внимательным взглядом мужчины - все раздевали сами.       Руки застывают на бёдрах, и Куён борется с желанием одеться и уйти, пока не слышит осторожное: - Не надо. Можешь не снимать, - его губы еле движутся, растягиваясь в довольной улыбке. Чунмён отчётливо знает, что хочет видеть на своей картине. Образ выстроился сам по себе, стоило только увидеть её острые ключицы и изящную тонкую шею. - Ты можешь поднять волосы? – Мин послушно собирает волосы вверх. - Вот так просто отлично. - Но у меня нет заколки. Хотя… Подожди. - Она осторожно разгребает завалы на столе, стоящем возле мольберта, и победно протягивает вверх коробку с карандашами. – Тебе ведь сейчас они не нужны? - Нет, - Ким усмехается, глядя на то, как Мин ловко закалывает волосы карандашами, - реализм лучше всего рисуется маслом. - Вот и хорошо. - Куён поджимает губы и прикрывает рукой грудь.       Чунмён неторопливо расстёгивает на себе рубашку и подходит к девушке, тем самим заставив её нервно сглотнуть. Мин до мурашек страшно, ведь она тут для того, чтобы её рисовали, а он раздевается. У неё сердце колотит тревогу, но после неожиданно успокаивается, когда хрупкие плечи Куён накрывает белоснежная ткань. - Надеюсь, тебя не смутит то, что тебе придётся позировать в моей рубашке, - его голос насмешливо вкрадывается под кожу и заставляет краснеть. Киму смешно, ведь сейчас она похожа на загнанную птичку, которая отчаянно боится смерти. Но ведь он не причинит ей зла; он просто любит смотреть на красивое. А Куён красивая.       Рубашка тёплая, и Мин кутается в неё, запуская руки в длинные рукава – она успела немного замёрзнуть. Чунмён перетягивает в центр комнаты красное мягкое кресло и ставит напротив мольберт. Он роется в завалах, ищет нужные краски, моет кисти и улыбается – он до блеска в глазах любит это всё. Вязкий запах красок заполняет комнату, и Куён слегка закусывает губу: вспоминает художественную школу, которую посещала в детстве. Она любила рисовать птиц. Она ведь Куён, она сама птичка. - Сядь на кресло и приоткрой грудь. - Ким совсем не смотрит на неё, разбавляя краски на палитре. – Скрести ноги. Левой рукой чуть оттяни край рубашки: так, чтоб было видно ключицу, а правую положи на колено.       Голос Чунмёна звучит властно, и Мин послушно исполняет всё, думая о том, что эта поза до жути неудобная: левая рука будет вечно затекать. Ким медленно подходит к ней, и Куён ахает – она только сейчас замечает, насколько он прекрасен. У него хорошее тело, тёплые ореховые глаз, и, Куён уверена, он лучший из всех её клиентов. Он вздёргивает её подбородок и проводит рукой по спине, заставляя выпрямиться. А потом садится на стул и начинает рисовать. И Мин кажется, что прекрасней него она ещё не видела: у него сосредоточенный взгляд и выступающие вены на руках. Она закрывает глаза. Разглядывать его до жути неприлично, некрасиво, но ей хочется. Очень хочется. А вот Чунмёну становится не по себе – карандаш совсем не желает слушаться и скользит по чистому холсту как-то надрывисто, будто пытается быстрей передать на полотне всё, что видит его хозяин. Он кидает короткий взгляд на Куён и удивлённо открывает рот – она не стыдясь рассматривает его. Ким облизывает губы и возвращается к работе. Спустя полчаса он заканчивает набросок. - На сегодня хватит. - Чунмён устало трёт глаза. – Будешь чай? - Если зелёный, - Мин поднимает с пола юбку и начинает возиться с замком, - то буду. - Если чёрный, - Кима забавляет то, как его рубашка выглядит на женском теле, - то тоже будешь. Ты ведь не откажешь такому красавчику? - Подлец, - она заливисто смеётся и поправляет волосы, которые уже порядком выбились из недо-причёски. – Флиртуешь? Это противно. - Я видел тебя голой, - он закатывает глаза и ставит чайник. – Как тут без флирта? - Я видела тебя полуголым. Поверь, можно без флирта. - Ты такая зануда, - парень ставит на барную стойку две кружки. – Как тебе только в голову пришло стать проституткой? Там ведь нужно флиртовать. - Ой, больно надо, - Мин дует щёки и смотрит в окно. - Им всем бы только выебать. Какой к черту флирт?       В комнате повисает молчание, которое тут же рушит свист чайника – вода закипела. Чунмён умело заваривает чай и думает о том, что впредь надо держать язык за зубами. Это не его дело. А вот Куён становится до одури неловко. Нет, ей не обидно, не больно – ей неловко. И немного стыдно, ведь работа проститутки – совсем не то, о чём она мечтала. - Знаешь, я сегодня не хотел об этом думать, - Ким усмехается, - но всё же думал. Почему Птичка? - Потому, что я Мин Куён, - она всматривается в листочки чая, которые медленно раскрываются в горячей воде. – А Куён во вьетнамском означает "птичка".       А потом Чунмён узнаёт о том, что её бабушка была француженкой и когда-то она тоже рисовала. А ещё она слушает Шопена по утрам и отменно умеет спорить. Он улыбается – у Мин глаза горят и наполняются синевой. Они больше не такие бледные.       А Куён узнаёт, что он не очень любит зелёный чай, классическую музыку и акварельные краски: мол, они часто растекаются. А ещё он подписывает картины детским прозвищем "Сухо" и просит называть его именно так. Она краснеет – Ким улыбается и щурит глаза, которые и вовсе кажутся медовыми.       Мин Куён уходит через 10 минут, оставив после себя недопитый чай, три карандаша на столе и рубашку, теперь приятно пахнущей малиной.