Проиграй меня

Миюки был искренне рад, что Крис-семпай взял на себя присмотр за питчерами-первогодками. Каваками тренировался с Мияучи, а на лучшего кетчера оставили Тамбу, только вернувшегося после травмы и успевшего получить дэдболл в челюсть на тренировочном матче. Уже совсем скоро должно было начаться последнее лето для третьегодок Сейдо. Тренировки становились все напряженнее, погода все жарче, а игроки все серьезнее и сосредоточеннее. Они не хотели пропустить ни одного момента, ни одной секунды, ведь это был их последний шанс сыграть по-настоящему, показать все, на что они способны. Отношения с Тамбой у Кадзуи и так были не очень, а в нарастающем напряжении управлять асом становилось сложнее с каждым днем. Но ему хотя бы не приходилось справляться с пылом двух идиотов, постоянно нарывающихся на неприятности. Миюки был искренне рад, что Крис-семпай взял на себя присмотр за питчерами-первогодками. Искренне, но ненадолго. Буквально его радость длилась три дня, пять часов и три минуты до момента, когда на утренней тренировке, он услышал, как Савамура выясняет у Такигавы, что ему еще сделать, «чтобы стать сильнее», а потом с громкими восклицаниями убегает за Фуруей, который в этот раз оказался шустрее. Крис-Юу, заметив взгляд кетчера, удивился такой реакции, ведь Миюки из всех третьегодок относился к нему лучше всего. В следующий момент Кадзуя не поймал форкболл Тамбы — мяч врезался в защиту и отскочил в сторону. Миюки и сам не понял, что это было за чувство, и поспешил отмахнуться от него и сосредоточиться на тренировке, но оно снова напомнило о себе вечером. Фуруя оказался совершенно неприспособленным к жаре и запланированная с ним тренировка закончилась на полчаса раньше, поэтому кетчер позвал побросать Савамуру. Конечно же, он сделал это ради команды, ведь скорее всего Эйджуну придется выйти в первых играх летнего турнира, а не потому что этот проклятый питчер крутится вокруг Криса уже пятый день подряд. Вовсе не потому, что каждый вечер, когда они идут из ванной всем скопом, он без устали рассказывает о том, какой Такигава замечательный, и не потому что уже три дня Савамура ни разу с ним не разговаривал. — Э, я лучше с Крис-семпаем потренируюсь, он сказал, что половит сегодня, — ответил на весьма щедрое предложение Эйджун. Миюки чуть не придушил его, но взял себя в руки. Беспечно рассмеялся и объявил, что играть Савамура будет не с Крисом, а с ним, поэтому они должны полностью привыкнуть к способностям и особенностям друг друга. — Ну ладно, — пожал плечами питчер. Миюки вытерпел всего девять подач. На десятой он уже знал, что эта тренировка закончена и возобновляться не будет. Потому что никто долго не выдержит восхваления и болтовни о другом человеке, даже если он сам прекрасно понимает, о чем речь, в чем достоинства этого человека, за которые им по праву стоит восхищаться. Все дело в Савамуре. В том, как он выстраивает предложения, в том, какое у него выражение лица, как он улыбается, и как у него блестят глаза. Совершенно очевидно, что Крис-семпай достоин восхищения, а вот Савамура идиот. Бестолковый и рассеянный болван, ничего вокруг себя не замечающий. Миюки вернул ему мяч после десятой подачи. Так вернул, что Эйджун, чуть не свалился с ног, ловя его, и сквозь перчатку почувствовал силу, с которой этот мяч был брошен. Две секунды он удивленно смотрел на Кадзую, а Кадзуя прожигал его сердитым взглядом. — Миюки-семпай? .. — от удивления первогодка даже вспомнил о вежливости. — На сегодня все, устал от твоей трескотни, — хмуро объявил кетчер, встал и ушел снимать защиту. — Эй! Всего десять! Ты же обещал! — кричал ему вдогонку Эйджун. — Миюки Кадзуя! Кетчер резко остановился, повернувшись к нему полубоком. — Савамура, — его взгляд выражал такую ярость, что невольно ее можно было спутать с ненавистью, — заткнись. * В тот вечер Ре-сан так и не решился зайти к Курамочи. Он сослался на скорое приближение турнира, на то, что нужно отдыхать больше, больше сосредотачиваться на учебе, на самом же деле ему было противно признавать, что он дал себе слабину, что позволил слабости завладеть собой. Ему попросту было страшно. Он убеждал себя, что все нормально, что все идет как обычно. Курамочи ведет себя как раньше, ни словом ни жестом не намекая на произошедшее, а значит можно спокойно подыгрывать ему и притворяться, что все действительно по-прежнему. Но страх, окутывающий границы мыслей, все повторял, что эта комедия не продолжится долго. При этом предсказать, когда она закончится, невозможно, потому что закончить ее может только Йоичи. Что он и сделал одним вечером, когда остался наедине с Реске в ванной. Горячая вода и пар расслабляли, но не взгляд Курамочи. Только сейчас Ре-сан понял, насколько искусно его кохай умеет скрывать свои чувства. Ведь он много раз смотрел на него так до этого, но Реске не находил в его глазах никакого интереса. Точнее, он не искал его, а теперь, когда понял, что скрывается в темных зрачках, оцепенел от собственной глупости. Разве можно было не заметить этого раньше? От этого взгляда хотелось немедленно прикрыться. Отвернуться, уйти и не чувствовать его на себе, но Ре-сан не был тем, кто сдается так просто, поэтому он заставил себя выдержать эту пытку. Он заставлял себя улыбаться, прищуривать глаза и всем своим видом говорить: «Я знаю, о чем ты думаешь». — Ре-сан, зайдешь сегодня, — Курамочи намеренно делает эту паузу длинной, желая еще немного понаблюдать, как его противник мучается в предсмертных муках, — поиграть? — Почему бы и нет? — беззаботно отвечает Коминато. — Я как раз новую игру недавно купил. Он замолкает и все еще не может отвести от Курамочи взгляда, потому что тот, не дает ему этого сделать. Едва заметная насмешка в уголках глаз будто говорит: «Да, ты уже очень давно хочешь попасть в мою комнату. И игру ты подбирал долго и тщательно, специально для меня. А эта беззаботность в твоих словах всего лишь уловка, всего лишь попытка обмануть меня, которая, кстати, не удалась. Ты хочешь, чтобы я поиграл с тобой сегодня, не так ли, семпай?» Эта насмешка раздражает, и в то же время гордость Ре-сана не настолько ничтожна, чтобы он отказался от такого вызова. Что бы ему не говорил взгляд Йоичи, его взгляд всегда будет прямее и жестче, и если шорт-стоп говорит ему: «Я хочу тебя», то он скажет: «Я отдеру тебя до звезд в глазах». Такой ответ Курамочи восхищает, но не оставляет удовлетворенным. Ему нравится решимость Ре-сана, это то, что нравится ему в Ре-сане больше всего, но в то же время он с мучительным удовольствием ждет того момента, когда сможет сломать его. Когда заставит его молить о пощаде и желать лишь одного: сдаться. Через полчаса они уже в пятой комнате. У Реске мокрые волосы, впрочем, как и у Йоичи. Свисшая на лоб челка до утра не будет тронута. С прядей капает вода, оставляя на футболках мокрые следы, но им нет до этого дела. Намного важнее, что Маско ушел на ночную тренировку, Савамура куда-то запропастился, и в комнате темно и никого нет. Намного важнее, что на предложение о том, чтобы включить свет, они оба чуть не рассмеялись, потому что даже не старались придать голосу хоть какую-то правдивость. Намного важнее, что в этот раз они не сели так близко друг к другу, как обычно, просто боясь, что одного соприкосновения плечами хватит, чтобы разрушить весь этот театр к чертям и наплевать на правила морали. Все-таки они хотели оттянуть этот момент. Протянуть мучительное ожидание еще на пару минут. Курамочи — для того, чтобы удовольствие от процесса было еще больше, Реске — из-за того, что все-таки не был готов сдаться так просто. В начале третьей партии шорт-стоп поставил игру на паузу. Ре-сан продолжал всматриваться в экран, внутренне готовясь к тому взгляду, который он уже чувствовал на себе. Йоичи едва смог не выдать через голос застрявшую в горле усмешку: — Ре-сан. Коминато отложил джойстик и только потом поднял взгляд на кохая. Волосы были холодными, потому что еще не высохли, но все остальное тело охватил жар. «Действительно горячо», — подумал Курамочи, когда Реске посмотрел на него. Теперь уже ничего не могло его остановить. Едва ли слабое сопротивление Ре-сана можно считать угрозой, хотя бы потому что через десять секунд он уже изо всех сил прижимается к нему, активно отвечая и на поцелуй, и на ласки. Хочется еще сильнее вжать его в пол, еще больше прикасаться к нему, довести до экстаза, чтобы у него остались силы только на то, чтобы шептать «Йоичи…». В какой-то момент шорт-стоп обещает себе, что, черт возьми, сделает все, что угодно, чтобы услышать его стон. А Реске потерял голову. Если можно было вообще назвать его состояние такими словами. Ведь каждая мелочь, каждое его движение было продумано, выточено, идеально сфальсифицировано в нужный момент, чтобы Курамочи понравилось, чтобы он захотел еще, чтобы он потерял контроль над собой и превратился в зверя, желающего лишь одного — утолить жажду. Ре-сан уговаривал себя оставаться отстраненным, держать себя в руках, но чувствовал невероятное наслаждение от осознания того, как сильно на самом деле Йоичи его хочет. Он проводит по спине ногтями и хватает за волосы, кусает губы и залезает под майку, упрашивая себя остановиться и одновременно раздумывая, если он обхватит шорт-стопа ногами, ему это понравится? Через две секунды Реске убеждается, что Йоичи это нравится, и продолжает упрашивать себя остановиться, но напрасно. Потому что каждое действие Курамочи — это тоже продуманный шаг, направленный на то, чтобы Ре-сан забыл, почему нужно останавливаться. Каждое его прикосновение — это удачная попытка отвлечь его, заставить хотеть продолжения. Каждое их действие — это ответ на действие другого, и пытаясь обмануть друг друга, они обманывали самих себя. В конце концов, какая разница, что ты не выиграл спор, если наказание такое приятное? В какой-то момент Ре-сан вспоминает об этом. Одергивает себя, возвращая контроль, потому что он не привык быть проигравшим, даже если это касается чувств. — Хочешь отвлечь меня от игры, в которой не можешь выиграть? — спрашивает он с ехидной улыбкой, приподнявшись на локтях. Курамочи лишь ухмыляется, не озвучивая ответ, который и так ясен: — Разве не наоборот? Разве не ты боишься проиграть сейчас? Неожиданно дверь с грохотом открывается, и в комнату врывается Савамура. — Ненавижу тебя, Миюки Кадзуя! — красноречиво здоровается первогодка. Не включая света, он подходит к своей кровати и падает на нее, еще с полминуты, что-то бурча в подушку. — Бакамура, что с тобой? — интересуется Курамочи, весьма недовольный тем, что ему пришлось отстраниться от Коминато-старшего. — Что со мной? — повторяет питчер. — Со мной все отлично! Мне интересно, что с этим придурком очкастым происходит! — Бакамура, что за голос? Ты что, ревешь? — Старший брат! А ты что здесь делаешь?! — удивляется питчер. Реске бросает на Курамочи взгляд и с усмешкой отвечает: — Поиграть пришел. — Чертов Миюки! — продолжает Савамура, даже не обратив внимание на ответ. — Я вообще с ним больше на поле не выйду! Этот козел… аргх! Ненавижу! — на этом слове в комнату вошел Маско и включил свет. К этому времени Ре-сан благополучно уселся на кровати напротив койки Эйджуна, а Курамочи встал, прислонившись к рабочему столу. — Савамура-чан, что-то произошло? — поинтересовался любитель пудингов. Реске посмотрел на Йоичи и недвусмысленно указал на шею. Шорт-стоп взял со спинки стула полотенце, с которым ходил мыться, и начал якобы сушить волосы, а потом оставил полотенце на шее, ненавязчиво прикрывая оставленный засос. В это время Савамура делился с Маско своими душевными страданиями. — Я пошел, — объявил Ре-сан, вставая, — похоже, сегодня уже не повеселимся, — последние слова и улыбка семпая смутили Йоичи. — Я пройдусь с тобой, — проговорил он и вслед за Коминато вышел из комнаты. — В моей комнате Джун, так что там мы тоже не сможем «повеселиться», — через какое-то время прогулки по коридору говорит Реске и, тихо посмеиваясь, следит за реакцией. Все-таки нет ничего лучше, чем смущенный и нервничающий Курамочи. — Я знаю, — хмуро бурчит шорт-стоп. Они проходят мимо туалетов, и Коминато, недолго думая, хватает его за руку и утаскивает внутрь, заводит в кабинку, закрывая дверцу, заставляет сесть на унитаз, а сам садится сверху, совершенно уверенный в том, что Йоичи именно так понравится больше. Курамочи смотрит на его самоуверенную улыбку и не понимает, где сплоховал, где принял неправильное решение, и почему, несмотря на все его усилия, в глазах Ре-сана до сих пор горит раздражающее: «Я победил». Насколько бы грязно это не звучало, ему хочется оттрахать Реске прямо в этой кабинке, только бы тот перестал так ухмыляться. — Ре-сан, и кто из нас извращенец? Коминато обвивает руки вокруг его шеи, приближается к уху и шепотом отвечает: — Ты. Потом встает, целует Йоичи в губы, открывает дверцу и уходит, оставляя шорт-стопа в гордом одиночестве. — Черт, — Курамочи ухмыляется. — Обожаю тебя.