Встречи на перекрестке миров

Чужие судьбы - Они не могут понять, бездельники, что рабочий день врача начинается в девять часов утра и не заканчивается практически никогда! Я деградирую с этими мишками-коалами и тупоголовыми тушканчиками. Хоть в коме с умным человеком побеседую, познавательно! – так говорил один из тех, кого Квентин Дорак встречал на Перекрестке Миров. Слова про безразмерный рабочий день он услышал, еще будучи послушником, и со временем понял, что труд священника тоже не заканчивается никогда. И даже если сознание затуманено болезнью, даже если душа путешествует по мирам Ожерелья, исповедь принимать иногда приходится и там. В первый раз юный послушник Квентин боялся Перекрестка, принявшего вид палаты в лазарете. Здесь всё было непривычно, не так, как в Олларии. Слишком много белого, слишком много света… и только резкий запах лекарств, наверное, во всех мирах чуть-чуть похож. Квентин терялся в догадках, попал ли на тот свет, или просто видит сон, или сходит с ума. А собеседник тоже принял его за сумасшедшего или порождение больного сознания. - Какая Кэртиана, тушканчик, какая Оллария? – картаво вопрошал эр Андрей Евгеньевич. – Игроманией в крайней степени наслаждаемся? Имя-то какое странное, и одежда, и зачем ему эта рамка со стеклами на переносице… - Не знаю, что значит игромания, эр Андрей, но простудой и жаром я страдаю часто, - ответил Квентин, на всякий случай отступив на пару шагов к стене. – Лекарь от этого пиявки ставит. - Коновал твой лечащий врач, мне бы выйти из комы, я бы послал его на ночное дежурство! – возмутился эр Андрей. – Кровопускание устарело еще в каменном веке, даже мой безмозглый дровосек Лобанов так не лечит! Странный это был сон – они говорили каждый о своем, спорили время от времени… Квентин убеждал, что нельзя людей именовать такими прозвищами, как эр Андрей, а доктор Быков ему обещал, что с ходом жизни он изменит свое мнение. И рассказывал о тяготах жизни здешних лекарей и «подвигах» их нерадивых учеников. Из этого разговора, впрочем, Квентин почерпнул немало полезного. О вреде кровопускания и необходимости чистоты в лазарете он составил трактат, объяснив сие тем, что в видении ему являлся святой Дамиан, покровитель лекарей и страждущих.Это и правдоподобнее казалось, и карьере способствовало. Теория же о множественности миров пока признавалась сомнительной. И рассуждать о ней – удел съентификов, а не священнослужителя. * - Бесполезно слишком резко переубеждать людей в том, во что верили еще их деды и прадеды. Тем более вы, мистер Квентин, выбрали профессией утешать ближних, а не разочаровывать… Новый собеседник слушал Квентина спокойно, поглаживая огромного белого кота с черной мордочкой. Эта встреча состоялась где-то года через два после первого путешествия на Перекресток. Два года чувствовать себя здоровым – для Квентина это было воистину счастьем. Отказ от пиявок все-таки пошел на пользу. А если бы молодой священник не поспешил в такой холодный зимний вечер принимать исповедь у страждущего грешника, то и еще дольше не испытывал бы боли в горле и жара. Но все равно в бредовом сне недуг отступал. А новый собеседник был не прочь потолковать с нежданным гостем. Наверное, и сам пребывал между сном и явью – судя по сонному выражению лица и мечтательной улыбке. - А вы сами, эр Вэньли, верите в нерушимые принципы? – спросил Квентин. – Сегодня я исповедовал грешника… он нарушил почти все заповеди, но в полной уверенности, что действовал ради славы Талига и всеобщего блага. - Похоже, во всех мирах находятся желающие причинять людям добро против их воли. С этим ничего не поделаешь. Хотя никто не запрещает попытаться. Вам, мистер Квентин, повезло. Вы не военный, - Вэньли снова погладил кота, и тот довольно заурчал. – Вы можете действовать во благо людей, не принимая решений о жертвах. Если наяву исповеди принимал Квентин, то сейчас он мог исповедоваться сам – рассказывать о Талиге и агарисских изгнанниках, об интригах при дворе, о том, что всё чаще верить не получается даже себе. Что только в бреду или в другом мире получается быть собой. Из той комнаты – скромной, захламленной и тесной, но по-своему уютной – уходить не хотелось. Но ведь это путешествие еще не последнее… Квентин надеялся, что когда-нибудь сможет снова осторожно пройти мимо сваленных в стопки книг и тетрадей, сесть в кресло, греть руки о чашку с горячим напитком . «Чай с коньяком». В Кэртиане такого нет. Непривычно. Но внутри разливается приятное тепло, становится легче на душе… Однако труд на благо Талига не оставлял времени для любых путешествий, будь то реальных или вымышленных. * «Вот так и проходят дни. Знаете, я уже не удивляюсь ничему. В любом мире, во все времена, поступки людей очень похожи. Немало воды утекло с тех пор, как я в последний раз видел вас. Вы бы, наверное, меня не узнали. Немало выпито шадди, немало пролито крови. Вы помните меня стройным юношей, пылким, с горящим взором. Сейчас я похудел и постарел, избавился от многих иллюзий. Впрочем, всё это неважно…». Недописанное письмо летит в камин. Кардинал Дорак не может позволить себе быть влюбленным. Его удел – выслушивать исповеди о чужой любви. Даже в болезненном бреду. …Никогда не засыпающий город грехов. В этом шуме и грохоте чувствуешь себя, будто крестьянин, в первый раз попавший на городскую ярмарку. Будто сами по себе движутся экипажи, спешат туда-сюда люди в причудливых костюмах и с волосами слишком ярких, неестественных цветов. В этом водовороте так легко растеряться. - Осторожно! Вы же так под колеса попадете! – сильная рука схватила Квентина за плечо, резко уводя со слишком оживленной дороги. - Вам не стоило беспокоиться, эр, - ответил Квентин, обернувшись. – Мне здесь ничего не грозит, ведь и вас, и это место я вижу только во сне. Создатель, и бывает же такое совершенство! Нет, только в снах… Будто один из легендарных Борраска посетил грешные земли – златоволосый, синеглазый, необыкновенно сильный и необыкновенно спокойный. - Любопытно. Вы не производите впечатления эфемерности или галлюцинации, - равнодушно сказал блондин, крепко держа Квентина за плечо. – Да, есть теория, что весь существующий мир только сон, который может прерваться в любой момент. Но это теория религиозная, наука говорит совсем другое. И я бы посоветовал вам верить в науку и не бросаться под колеса. - Уверяю вас, у меня не было намерения покончить с собой, - Дорак едва скрывал раздражение от высокомерного тона собеседника. – Я священник, и моя вера запрещает самоубийство. Я оказался здесь случайно. - И вы ищете приключений? – блондин, видимо, воспринял его слова по-своему. – Они у вас будут. Пойдемте. Такой властный тон наводил на мысль, что этот человек – представитель местной знати. Но все равно, Квентин не ждал, насколько шокирующей окажется правда. Не мог даже представить себе, что правитель государства может пить вино в кабаке и исповедоваться случайному знакомому. Впрочем, как выяснилось, первый консул Амой не был чужд авантюр – и пребывая под влиянием веществ, как сейчас, и на трезвую голову. Полутьма бара, в которой лица людей похожи на маски. Приятный вкус вина – сладкий, но с едва ощутимой горчинкой. И тихий голос, звучащий мелодично и печально. - Я заметил его в подворотне… представляете себе, как бывает мерзко и тошно жить, если в поиске приключений забредешь в места, где не ступала нога приличного человека? Парень отбивался от целой толпы противников, и эта ярость, эта жажда жизни что-то всколыхнула во мне самом, - Ясон Минк не спеша сделал пару глотков вина, наслаждаясь вкусом и ароматом, и продолжил: - Я спас того дикого монгрела. Лучше бы прошел мимо. Лучше бы нам никогда не заметить друг друга. - Отчего же? – полюбопытствовал Квентин. – Спасти жизнь человека – поступок благородный по меркам всех миров. Ясон усмехнулся. - Ну-ну. Монгрел решил меня отблагодарить. Как вам такое – парень, у которого нет гроша за душой, решил отблагодарить правителя планеты! Своим телом. Знаете, святой отец, здесь это не грех… Квентин слушал, не решаясь перебить. Рассказываемая таким спокойным и почти безразличным тоном, история этой любви была как яд, постепенно заполняющий кровь. В воображении возникали образы. Неверный свет ламп во временном «пристанище для любви», и обнаженное сильное смуглое тело, и золотистые пряди волос, щекочущие кожу. Абвений и смертный, золото и металл, Север и Юг. Всё, что никогда не свести воедино и что так или иначе тянется друг к другу. Притяжение и ненависть. Вечная борьба. Так всегда было и так всегда будет – те, кто привыкли к власти, стремятся к ней даже в любви. Полная откровенность. Бесстыдный рассказ о жарких ночах, о попытках сломать и подчинить – и вдруг отчаяние в темно-синих глазах, и такой знакомый взгляд, такие знакомые интонации: - С этим ничего не поделаешь, я проклят. * … - Ничего не поделаешь, я проклят. Я привык к мальчишке, думал, что смогу вложить в его упрямую башку свой опыт и свои знания о жизни, - с горечью рассказывал Рокэ Алва о том, почему вынужден был отослать оруженосца. – Как видите, ничего не получилось. Дурацкая мечта о великой Талигойе оказалась для него важнее. Что ж, это его дело. Кардинал Сильвестр слушал молча. Он бы рассказал, что на самом деле проклятий от Создателя нет, что во всех мирах каждый носит дар или проклятие в самом себе… Да только ничем и никого эта истина не утешит.