camellia

      Адмет умерла.       Возможно, вы слышали о проблематике «потерянного поколения». Именно к такому поколению относился Джеймс. Его преследовали духи прошлого, духи войны. Чаще всего такие люди не могут да и не желают связывать себя узами с кем-либо. Джеймс знал, что у него никогда не будет семьи, не то чтобы ему не хотелось её завести, он просто не был уверен, что сможет ей что-либо дать. Совсем не материальное, а духовное, что-то настолько ему неясное, как любовь, забота, радость и смех. Он не раз слышал, что семья все меняет, но так же он знал, что ничего не изменится само по себе, ты тоже должен поменяться, иначе никак. И так же он понимал, что не изменится. Он не был злобным или жестоким, он просто не был способен любить — это не одно и то же. Стоит ему лишь слегка ослабить каменную стену своего сердца, и его сразу затопит кровавое течение военных воспоминаний, отчего люди непременно сходят с ума. Однако теперь у него есть маленькое существо. «Если пристроить его в приют, навряд ли ему будет там лучше, чем у меня…» Разные мысли проносились в его голове, но, всё же, путем недолгих логических размышлений он предсказуемо поступил.       Маленькая куколка жила в его доме вот уже несколько месяцев, но именем так и не обзавелась. Большинство времени Джеймс работал, сидел в своем кабинете и о чём-то томно думал, а за куколкой присматривала служанка, по происхождению азиатка (что довольно часто встречалось в этой стране). Имя ребенку и не особо было нужно, ребенок не говорил и даже не плакал, он словно был похоронен вместе с Адмет — ни единого звука. Служанку звали Кэтсуми, что, кажется, означало победную красоту, и не сказать, что это было неправдой — девушка действительно была очень привлекательной, однако весьма холодной. Холодность опять же не означало злобу или безразличие, дело было в воспитании. Маленькая Кэтсуми уже была поставлена перед фактом, что должна стать благородной служанкой у иностранцев, и со свойственным японцам трудолюбием к 12 годам говорила на трёх языках, знала множество вещей, которые даже в школах не преподают из-за повышенной сложности (или просто ещё большей бесполезности в реальной жизни, чем сама школьная программа). Описать её можно тремя словами: увядшая ветка сакуры. Увядшая не потому, что старая, она была очень молода, и даже моложе — 18 лет, увядшими разве что были ее эмоции и чувства, если такие имелись. Но, всё же, она была веткой сакуры, а не тополя или дуба — это уже вносит некое благородство в её образ. Длинные чёрные волосы она каждый день изящно заплетала в причудливые японские причёски, с красивыми заколками и чепчиками, ленточками и бантиками. Одежда горничной на ней была европейской, но в определённые даты она надевала кимоно; возможно, в эти ни на её родине проходили праздники, но хозяин её никогда не спрашивал. Он даже ничего ей не приказывал, она была превосходной прислугой, всегда знала, что нужно делать, что убрать, что приготовить и что сказать. Не все благородные так умны, как эта служанка. Джеймс никогда не был против ее причуд, касающихся мифологии. По всему дому были расставлены куклы, летописи, картины, вазы, веера, вещи абсолютно другой культуры. Кэтсуми верила в приметы, в доме все подушки были повернуты на юг, и даже зеркала в спальне она занавешивала на ночь, и чай из заварочного чая она никогда не наливала, если у того не была закрыта крышка. Ещё она всегда с опасением заглядывала на спящего после еды Джеймса, боясь, что он станет быком или коровой. Однако хозяина и его гостей очень развлекали фигурки, стоящие в гостиной, по особой просьбе посетителей горничная поясняла историю и значение каждой куколки. Справа от камина, на небольшом кофейном столике стояла фигурка Момотаро, а вокруг него обычно расставлялись персики. Затем гости узнавали, что это «персиковый мальчик», так как он родился из персика. На самом камине стояла фигурка очень пухленького мальчика, Кэтсуми говорила, что его имя Кинтаро и что он боролся с гигантским карпом, но это было не так интересно, как история про рождение из персика, поэтому эту историю никто так и не запоминал. Девушка рассказывала еще множество легенд, но имена героев были настолько дикими и сложными для европейцев, что, пытаясь выговорить хоть одно, те уже веселели. Также Кэтсуми любила мастерить из бумаги; Джеймсу очень нравились шаровидные композиции, называемые «Кусудама», и он даже предложил развесить их под потолком на кухне. Одним словом, служанке невероятно повезло с таким управляющим, как Джеймс, не просто повезло, их словно притянула судьба. Оба эти человека были одинаково безнадежно больны. Что-то внутри них сломалось, знаете, словно какая-то машина или, возможно, механизм, в котором всё работало идеально, и даже после поломки работало, но уже не отлично, а просто хорошо. Какую-то часть своих чувств и эмоций они оставили на определённых ступеньках своей жизни, и по своему обыкновению, они никогда не спустятся на ступеньку ниже, чтобы их подобрать, они поднимаются всё выше и выше. Иногда, идти выше это исключительно хорошо, но иногда, чтобы не погибнуть у самой вершины подобной лестницы, так и не достигнув двух-трёх ступенек до врат, нужно спускаться ниже и смотреть, не потеряли ли мы чего. Возможно для того, чтобы сделать шаг вперед, придётся совершить два шага назад, и не всегда это принято наименовать регрессом, напротив, возвращение к истокам того, что тревожит тебя, чего ты боишься, чего ты опасаешься или избегаешь, осмысление причин: такие вещи помогают лучше принять будущее, и двигаться дальше станет не только легче, но и лучше. Но эти люди не желали этого знать, а если и знали, то непременно думали, что их сил не хватит на то, что бы вернуться туда. Джеймс думал, что не в силах вернуться в кровавые бойни, Кэтсуми же просто не умела жить по-другому, с самого детства в ней убивали любые чувства. А элементарные детские девичьи желания просто пресекали. Вот что получается, если лишить человека детства в детстве — он всегда будет взрослым. Если в Джеймсе осталось детство, он помнил, как правильно дурачиться и искренне радоваться глупым вещицам, то Кэтсуми нечего было помнить, ведь подобные чувства в ней никогда не рождались, а если и рождались, то, не успев вырасти, были убиты строгими надзирателями и учителями. До появления Адмет дом был погружён в прострацию, словно в вакуум, барьер из безмолвия. Женщина с ребенком ворвались в этот «организм» как инфекция, полностью перевернув привычный ход вещей, но даже после смерти девушки остался тот туман абсолютного спокойствия на всём происходящем. Словно под наркозом — реакции нет.       Однажды утром принцесса проснулась. Она никогда не плакала, в свои шесть месяцев она уже выглядела уставшей, уставшей от всего. Слышны шаги. Это Кэтсуми пришла, чтобы пойти с нами в ванну, нас помоют, красиво оденут и причешут. Затем мы пойдём на кухню, где нам дадут постную кашу, безвкусную. После мы пойдём в гостиную, где на полу будут расставлены странные вещицы, горничная будет учить нас говорить.       Несмотря на то, что у Кэт (так называют Кэтсуми на европейский лад) прибавилось работы, ей нравился ребёнок. Наблюдая за ней, она словно видела не рождённую себя, или родившуюся, но с другой судьбой. Она знала, что не сможет правильно воспитать кого-либо, она понимала, что с ней всё делали неправильно, потому что она не чувствует счастья. Но они не могли нанять учителя или няню, ведь никто не должен знать о существовании этого ребёнка. Из этого могут вырасти серьёзные проблемы.