Примроуз

      Я вскакиваю от такой неожиданной новости. Мое тело переполняет злость.       Что они возомнили из себя? Да они… да он… он поставил меня в такое ужасное положение! Я не могу отдать своего утенка ему. Просто потому что он – мой лучший друг. Просто потому что он всегда был для меня братом. В конце концов, может быть, он просто вымещает на ней свою злость?! Может его просто задела новость о моей беременности?! А если Прим узнает… никто не может причинять моей малышке зла. И я буду воевать с ними, пока не почувствую, что чувства Гейла к моей сестрёнке – это истинная любовь. Я приеду во Второй Дистрикт, я буду жить там, пока не пойму. Зачем он так поступает с ней? Я понимаю, наш солнечный утёнок, может стать наивной жертвой для такого опытного охотника, как Гейл, но ведь это так подло, мстить мне с помощью моей сестры. И если я вдруг узнаю, пойму или даже почувствую, что его слова – это не правда, я тут же силой приволоку Прим домой. И даже новость об их помолвке не встанет у меня на пути.       - Алло! Китнисс, ты меня слышишь? – я слышу тихий голос сестры.       - Да, - откликаюсь я. – Почему ты мне ничего не сказала раньше? Зачем ты так поступила со мной? – кричу я.       - Успокойся, - так же прикрикивает она. – Мы вообще хотели сразу же к вам приехать и сделать сюрприз. Могла сказать спасибо, что я вообще уломала Гейла позвонить тебе.       Её уверенный тон, её твёрдые обвинения… Черт возьми, она научилась выводить меня из себя.       - Спасибо? Спасибо, сестрёнка! – говорю я, не сбавляя тон. – Значит так, завтра вы приезжаете к нам первым рейсом, и мне плевать, что там у Гейла с работой, но как минимум неделю я не буду сводить с вас глаз!       - Но…       - Никаких «но»! – я не даю сказать Прим. – Завтра мы с Питом придём на вокзал, и, если этот Хоторн хоть что-нибудь выкинет… - я говорю твёрдым и злым голосом, но слышу чей-то крик с другой стороны телефонной трубки.       - И тебе привет, Кисскис! – раздаётся голос Гейла, и это в конец выводит меня из себя.       - Я все сказала! – говорю я и со всей силы скидываю телефон со стола.       Сейчас, именно в таком состоянии мне как никогда необходим Пит. Его сильные руки так успокаивающе действуют на меня, только они могут вернуть мой покой. Без своего мужа я бы не смогла выжить. Все это время он находился рядом со мной, помогал во всех трудных ситуациях. Ближе него у меня никого нет, и я научилась дорожить его любовью. Все эти долгие шесть лет я пыталась справиться с собой. Те смерти, что проносились прямо передо мной, долго возникали перед моими глазами, и я не могла сделать этот шаг. Мне потребовалось время. Долгое время, прежде, чем я поняла, что наша жизнь может быть светлой. Прежде чем я почувствовала то, о чем говорил Аврелий. Почувствовала, что воевала не зря. И тогда я поняла, что тянуть больше нет смысла. Я решилась стать матерью, ради него. Наш ребёнок растет в моем организме вот уже двадцать недель. Двадцать недель страха и ужаса. Двадцать недель счастья и сладкого предвкушения. Я не знаю, как бы я жила эти недели, если бы не Пит. Каждый день, в любое время суток, он всегда был рядом со мной. Все мои капризы безоговорочно выполнялись им, все мои стрессы были мягко сглажены его объятьями. Он оберегает меня даже от самой себя. Не дает замкнуться в себе после страшного кошмара, не дает плакать, когда я вспоминаю о Прим. Он рядом… и сейчас он мне просто необходим.       Я спускаюсь по лестнице и уже слышу, как он опять что-то печет. Выпечка теперь больше, чем просто хобби. Теперь выпечка – это единственный способ вырвать себя из мира ложных воспоминаний, не позволить себе напасть на меня. Я всегда настораживаюсь, когда вижу, как Пит мнет тесто. Конечно, я понимаю, что он давно научился держать себя в руках. Но мне больно думать о том, чего это могло ему стоить. Мне страшно думать о том, что смог сделать с ним Сноу. Но муж всегда быстро находит способ меня успокоить. Поменяв тему разговора, или просто нежно улыбнувшись в ответ, он рассеивает все мои сомнения, и я прекращаю беспокоится, я знаю, что он держится ради меня.       И вот сейчас, он знал, что я буду говорить с Прим. Знал, что в непосредственной близости там окажется мой старый приятель. И от давней ревности он, наверняка, не мог себя сдержать. Обычно кулинария – крайний случай, Пит старается справляться один. Но этот дивный запах… он не похож на те, что бывали прежде. Он праздничный. А значит, Пит действительно решил порадовать меня.       Только от этого мое настроение повышается. Только одним запахом Пит может успокоить меня. За это время мы научились быть проницательными. Мы научились доверять мелочам.       Я спускаюсь по лестнице и ступаю на первый этаж. Вдыхаю сладкий запах полной грудью и от удовольствия автоматически хватаюсь за живот. У меня такая привычка. Чуть что-нибудь необычное происходит со мной, будь то запредельная радость или сковывавший страх, я удерживаю руки на своем животе. И от этого мне также становиться легче.       Я захожу на кухню и смотрю на широкую спину, решаю, что не буду его звать. Лучше тихонько подкрасться. Пит очень любит, когда я неожиданно дотрагиваюсь до него. Я ступаю на носочках, очень боюсь выдать себя. Шаг за шагом я оказываюсь ближе к своей цели и вот мои руки нежно смыкаются на его талии. Пит едва заметно вздрагивает, а после замирает. Я чувствую, как улыбка расцветает на его губах. Он не поворачивается ко мне, а лишь немного наклоняется, чтобы я смогла расслышать то, что он шёпотом говорит:       - Как поговорили? – спрашивает он.       - Ты сам все слышал, - тяжело вздохнув, отвечаю я.       Пит поворачивается ко мне и также охватывает меня руками. Сердце тут же перестаёт бешено стучать, мне в этот же момент становится спокойно. Но мой муж напротив, насторожен. Он внимательно рассматривает мое лицо, заботливо проводит по нему руками. И удостоверившись, что я уже пришла в себя, он все–таки проверяет, просто не может оставить все вот так.       - Все в порядке? – его нежный, бархатный голос, словно музыка для моих ушей. Он спрашивает меня об этом каждый раз, когда я нуждаюсь в его помощи. У меня уже не осталось сомнений: он чувствует меня. И для того, чтобы мой муж понял, что у него нет поводов бояться, я отвечаю: - Конечно, - и нежно-нежно прижимаюсь к его губам.

***

      Мы стоим на вокзале, а летний ветер приятно ласкает наши спины. Через десять минут скорый поезд из Второго должен приехать. И я уже не могу ждать.       Все мое существо разрывается от десятков эмоций. Радость за мою сестру, страх за утенка и неприкрытая злость. Я злюсь на Гейла за то, что день изо дня он мне, по сути, врал. Говорил, что у них все в порядке, что ничего нового не произошло, умалчивал о самом главном.       Они расписались неделю назад в одном из местных ЗАГСов. Никто не знал об этом, они просто решили никому не говорить. Вряд ли Прим поступила бы так, будь сейчас наша мама жива. Она не дожила два года до ее замужества. Уверена, мама бы порадовалась за их счастье, а не метала так, как я.       Мысли о её смерти окончательно выводят меня из себя, и я чувствую, как по моему телу пробегает нервная дрожь. Это не скрывается от Пита, и он тут же обнимает меня.       - Хей, ты чего? Все хорошо, - он успокаивает меня, но его слова так и не производят на меня должного эффекта.       Я беременная. И я боюсь. И это самое опасное сочетание в жизни. Но тем не менее, Питу удалось привести меня в себя. Его руки ложатся на мой живот, а его тёплое дыхание приятно щелочей мою шею. И пусть я повернута к нему спиной, я все равно чувствую блаженную улыбку на его лице. Не знаю, почему он улыбается, но он так делает всегда, когда его руки касаются нашего малыша.       Я пытаюсь держать себя в руках, но под звуки приближающегося поезда это становится невозможным. Я могу только гадать, как я отреагирую на возвращение Гейла. И тем не менее я приближаюсь к платформе на твёрдых ногах.       Вот поезд замедляет свой ход, вот перед нами останавливается один из вагонов. Мы стоим в самом начале платформы, через пару вагонов от нас виднеется почерневшая крыша локомотива. Я нервно держу руку Пита и смотрю, как люди покидают свои места. Конечно, было глупо идти встречать их вот так, но узнавать их посадочное место было мне не по силам.       И вот я мотаю головой, но никак не нахожу знакомых очертаний. Ни слева, ни справа я не вижу их, и я уже готовлюсь закатывать истерику. Люди расходятся, я же смотрю по сторонам, но ни Прим, ни Гейла я не вижу.       Я чувствую, как что–то рассыпается внутри меня, и вот я проклинаю Гейла последними словами и тяну руку Пита за собой, как вдруг он останавливает меня, слегка сжимая мою ладонь. Я раздраженно поворачиваюсь к мужу и собираюсь выместить всю свою злость именно на нем, но вижу, как его взгляд устремлен к самому краю платформы. Подражая примеру Пита, я так же смотрю туда и только присмотревшись замечаю две до боли знакомые фигуры.       Они не видят нас, но не потому что находятся от нас слишком далеко, а потому что летают в какому-то своем мире. Гейл поднимает Прим на руки, а она пытается сопротивляться. Но осознав, что из окон своего мужа ей не выбраться самой, она начинает смеяться, весело откидывая свою голову назад. Мы были слишком далеко, но на секунду мне показалось, что я могла слышать её заливистый смех. И как бы мне не хотелось полюбоваться этой идиллией ещё дольше, я не смогла больше сдерживать себя.       - Прим! – Мой голос эхом разносится по платформе. Я вижу, как светлая макушка поворачивается ко мне, я чувствую, что она меня видит.       - Китнисс, - вторит она мне, и мы синхронно срываемся с места.       Цокот её каблучков, топор моих ботинок. Все кажется таким волнительным перед встречей с той, которую я не видела два года. После похорон мамы она не хотела приезжать сюда, а в последние месяцы у нее просто не было возможности. И вот сейчас мы бежим друг другу навстречу, и она, наверное, слишком сильно сжимает меня. От её неожиданно крепкой хватки, я чувствую дискомфорт в области живота. Но лишь по истечении какого-то времени я позволяю себе прервать объятья.       - Осторожнее, – шутливо говорю я. – А то ты нас задавишь.       В ответ сестра звонков рассмеялась, а я заметила, как к нам подошел Гейл. Мне было страшно. Я боялась, что мои опасения подтвердятся. Но до чего же громкий из меня вырывается вдох, когда я встречаюсь с Гейлом глазами.       Он выглядит счастливым. Даже очень. С его губ не сходит счастливая улыбка, а в глазах плещется такой знакомый огонёк. Он перебрасывается с утенком загадочным взглядами, наверняка, много значащими для них.       Приятное облегчение растекается по моим венам, и всю дорогу домой я пытаюсь отгонять от себя тревожные мысли.

***

      Моя спина болит после приёма гостей. Накрытый стол, чистая посуда, вкусная еда – все это слишком тяжело для меня. Конечно, в каком-то смысле я получаю удовольствие от этого, особенно когда делаю это ради Прим. Но хозяйство – это моя слабая сторона. А тем более теперь, когда нас стало двое я позволяю капризничать себе. Я позволяю собрать всех на веранде, с расчётом, что потом никто не захочет пойти гулять. Я позволяю себе накрыть поменьше посуды, чтобы потом было меньше мыть. И вот, когда наши мужчины отправились «покурить», хотя никто из них не курит, мы остались с сестрой один на один.       Я невольно волнуюсь, зачем они ушли? Я понимаю, былые споры остались в прошлом, но ведь всем известно, что им не зачем было выходить покурить. Может быть, хотели оставить нас вдвоём?! Что ж, за это спасибо. А то под их чуткими ушами, было очень трудно контролировать себя. Всякий раз, когда разговор заходил о чём–то личном, я осекалась посредине слова. Мне было неуютно, когда я знала, что меня слушает Гейл. Я боялась его обидеть. И поэтому не хотела хвастаться хорошей жизнью.       Но теперь они ушли, а передо мной сидит Прим. Она повзрослела. Светлые локоны спадают с её плеч, причудливо обновляя изящное личико. Её голубые глаза кажутся теперь ещё больше, а светлые ресницы завораживают своей длиной. Её фигура очень женственна, её походка плавна, но со временем в ней появился какой–то стержень, выделяющийся из нее в виде стальной осанки и достаточно пышной груди. Она смотрит на меня так породному, так, как могла смотреть только она. Мне совсем не хочется называть свою сестру утенком, кажется, что та девочка, у которой торчал хвостик рубашки, это уже не она. И все-таки… что-то детское и девчачье все ещё скрывается в её глазах. Все то же озорство излучает она, все также заставляет меня улыбаться.       Мы удобно расположились на диване, её голова нашла на место на моем плече. Мы разговариваем о всяких пустяках, стараясь отложить разговор о самом главном. Она боится, потому что думает, что я буду её ругать. Я боюсь, потому что вообще не люблю разговаривать на такие темы. Но рано или поздно разговор сводится к тому, в какой день была их свадьба, и я уже просто не могу себя сдержать.       - Скажи мне, Прим. – осторожно начала я. – Чье это было решение, проводить тайную свадьбу?       Я старалась, чтобы мой вопрос позвучал ровно и повседневно, чтобы не вызывать беспокойство у Прим. Я не хотела, чтобы сестра услышала в нем скрытые намёки, на которые я пыталась ей указать. Но она стала слишком проницательна, чтобы понять, к чему же все-таки я вела. Она подняла голову и пристально вгляделась в мои глаза, словно искала в них подвоха, но видимо, все-таки нашла.       - Я знаю, что ты думаешь, Китнисс. Ты считаешь, что он не любит меня, а я бегаю за ним по пятам. Но это не так. Я бы никогда не вышла за муж за человека, который бы не любил меня. И пусть бы это хоть тысячу раз был Гейл, но я должна быть уверена в нем, - моя сестра объяснялась очень легко и доверчиво, что я не вольно начала верить её словам. – Да, меня также мучили сомнения, у меня ведь тоже есть глаза. И поверь, Гейлу пришлось не сладко, когда он пытался переубедить меня. Я была непреклонна, - мы обе издаём звонкие смешки. – Я могу за себя постоять. – эти слова утенка были строги, она говорила их твёрдо. И оттого тоскливее становится наше настроение и воспоминания прошлого тут же сковывают нас. Я невольно прокручиваю в своей голове те моменты, что закаляли Прим. Те времена, что делали её сильнее.       Мы молчим, нет смысла ничего говорить. Мы и так понимаем, о чем задумались. О том, как рано нам пришлось стать детьми, о том, как рано мы встали на ноги. Я вспоминаю всех в этот момент. Всех, начиная с самой первой смерти, что происходила на моих глазах и заканчивая похоронами мамы. Я вспоминаю каждого, кого потеряла, кого не уберегла. Тех, кто спасал меня ценой своей жизни, я больше всего боюсь их забывать. Потому что это - то что мы должны помнить, потому что иначе жить нельзя. Иначе все, что мы делали стали бесполезным, дети станут умирать вновь. А это не должно повторяться. И в доказательство этому сидящая передо мной сестра.       Она – это то, ради чего я воевала. То, ради чего вообще завязалась война. Ради детей, ежегодно умирающих на Играх, ради детей, что не могли прожить достойную жизнь. И теперь, когда мы добились этого, и дети стали большими, я могу сказать, что весь этот ужас я пережила не зря. Что её счастливые глаза и глаза тысячи таких же детей должны были загореться.       Иначе… какой вообще смысл жить?!