fall out boy - my song know what you did in the dark.mp3
- Будешь за меня болеть? Джинхван слышит Ханбина не сразу - через несколько секунд, только после того, как Ханбин начинает капризно дуться и пытаться дотянуться до него ногой из своей кабины; Джинхван слышит музыку и рев толпы, слышит крики завлекал, слышит, как падает на землю чей-то побежденный сьют - огромный человекоподобный робот с кабинкой внутри, в такой же вот-вот влезет Ханбин. - Прости, - говорит Джинхван виновато и трет мочку уха. - Слишком громко. Буду, конечно, из самой высокой точки арены. Ханбин улыбается довольно и гордо - механики закрепляют его ноги в экзоскелете, а Джинхван смотрит снизу вверх с улыбкой - немного встревоженной и потерянной. - Я буду в порядке, - говорит Ханбин, когда последнее крепление почти до боли прижимает его ногу к экзоскелету - чтобы ни на миллиметр не сдвинулась. - Выиграю - и куплю тебе вкусностей. Джинхван фырчит, отмахивается, пряча в воротнике потрепанного свитера - в художественных дырках, с торчащими нитками, - улыбку. - Лучше потрать их на апгрейд сьюта, а у меня - диета. Ханбин пытается было что-то ответить, но в гараж заглядывает координатор - ни единой эмоции на лице, микрофончик у рта, длинные светящиеся ногти; говорит, что у Ханбина - минутная готовность, а Джинхван слышит с арены - в проигравшем сьюте был совсем мальчишка, и он проиграл. Ханбин, ударив по кнопке, закрывается в кабине - и кабина плавно поднимается внутрь сьюта, большого, красивого, хромированная сталь с алыми вставками, на спине две буквы - B.I и под ними приписка - be immortal. Джинхван кричит Ханбину, чтобы он не возвращался без победы, и ханбиновский сьют показывает большой палец - и на счет "ноль" вылетает на арену. В гараж завозят проигравшего - искореженный сьют, смятая кабина; мальчишка в ней был в броне, но и она не помогла - металл залит кровью. Восстановлению не подлежит - в паспорте сьюта и, возможно, родителям мальчишки; Джинхван, поднимаясь в смотровую башню, сжимает пальцы на подлокотниках своего кресла-коляски, самого обычного, без автоматики, прошлый век - он и сам, наверное, тоже. А Ханбин на арене, в сьюте - даже без брони, а противник - тот же, что у того мальчишки. Джинхван не понимает, зачем Ханбину понадобилось в это лезть; ремонтировать старый отцовский сьют, продавать машину, чтобы привести сьют в божеский вид, а потом идти в нем на арену, где груда металла вокруг тебя иногда не спасает, а наоборот. Джинхван был в школе, когда в сьюте на арене взорвался приятель его отца, и тогда он думал, что это - нормально, и все знают, на что идут, сражаясь на арене; потом погиб его отец - когда Джинхван начал тренироваться в учебном сьюте, чтобы затем выходить на арену наравне с ним. Тогда Джинхван подумал, что это - его обязанность, победить за отца. И в первый свой чемпионат он действительно выиграл - зато во второй его кабину смяли, как бумажную коробчонку, а Джинхван попал в чертово кресло-коляску. Джинхван не понимает, за что сражается Ханбин - потому что это круто? потому что можно получить денег? потому что он хочет отомстить? Джинхван не понимает, а Ханбину и не надо, чтобы его понимали - его встречает рев толпы и огромный сьют, больше ханбиновского почти на половину, и ничего, в общем-то, хорошего это не предвещает. У Ханбина нет брони, а у Джинхвана нет ни надежды, ни веры - зато они есть у Ханбина, и он хочет подарить их Джинхвану. Чтобы его улыбка была хотя бы на градус искренее. Ханбин пропускает несколько ударов, и его сьют едва стоит на ногах - в ушах Ханбина звенит, в глазах звездочки; он едва удерживает равновесие, чтобы потом потерять его, уворачиваясь от нового удара - противник придавливает его сьют к земле, втаптывает в землю, будто целясь в кабину Ханбина. Джинхван подается вперед, ближе к стеклу смотровой башни - его сердце почти не бьется, воздух в легких не задерживается; сьюту Ханбина отрывают руку - значит, экзоскетелет пронзает током, и Ханбин кричит от боли. И это - первый его не тренировочный бой. В кабинке сьюта противника - натренированная с пеленок девчонка, и это, наверное, будет Ханбину обидно - если он выживет. Ханбин стискивает зубы, когда новый удар оглушает его, когда в глазах на секунду темнеет; он пытается подняться, но его пинком отталкивают к ограждению, и сьют Ханбина вспахивает землю. Он едва успевает подняться, чтобы отскочить от нового удара, и, снеся чужому сьюту голову, попасться снова в огромные металлические клешни, нащупавшие кабину; стенки вокруг Ханбина начинают сминаться, сжиматься, прорываться, и скоро его руку зажимает между пластинами обшивки. Ханбин пытается вырваться, но экзоскилет поврежден; он едва нащупывает кнопки, чтобы внешние камеры показали смотровую башню - Джинхван просил не возвращаться без победы, а Ханбин не вернется вообще. Но экзоскилет противника замирает - и Ханбин улавливает момент. Он не видит, что происзодит в кабине противника - но чужой сьют не двигается, а Ханбин просто отталкивает его от себя, чтобы наброситься, отрывая железные руки, ноги, вскрывая защиту вокрг кабины - чтобы лишить сьют электричества. Ханбин не видит, что там, внутри - но на экране в его кабине, показывающем все, что происходит снаружи, он, кажется, видит, как на сьюте минают несколько лампочек - будто отсчет, - и сьют взрывается, отбрасывая Ханбина, ударяя с такой силой, что он просто теряет сознание. Победивший сьют - B.I, полыхающий теперь у края арены.***
Лба Ханбина касаются прохладные ладони, а ему все еще кажется, что он в огне, что сьют с каждой секундой накаляется изнутри, слышит снова и снова взрыв в ушах, пока в этот шум не врезается тихий, мягкий голос, зовущий его по имени. - Ханбин, Ханбин... - и он открывает глаза, почти слепнет от безумно яркого света, ворчит и пытается закрыть глаза руками. - Ну вот, очнулся. Джинхван рядом, держит пальцы Ханбина в своих, сплетя осторожно, невесомо касаясь губами; руки Ханбина в ожогах и ссадинах, а кожа Джинхвана нежная такая, и дыхание будто залечивает - и боль почти не чувствуется. Вокруг - белая палата с огромным окном, в которое видно море, горы совсем вдалеке, падающих в воду чаек. Джинхван - в новом кресле, красивом, обтекаемом и, наверное, легком совсем, с кнопками и рулем - шариком под ладонью, куда захотел, туда и повернул. Удобненько. - Где мы? - спрашивает Ханбин - хрипло, неуверенно, и Джинхван отвечает такой же неуверенной улыбкой. - В клиническом центре моего дяди, - говорит смято - и отводит взгляд. - Тебя выпустят скоро, даже переломов нет. Ханбин пытается сесть на постели, выпутывает ладонь из пальцев Джинхвана - и смотрит удивленно. - Клинический центр? Дядя? Откуда у тебя дядя? Сколько я в бессознанке был... - Несколько часов, - Джинхван пожимает плечами. - Тебе сделали операцию, а завтра сделают еще одну - чтобы залечить ожоги. Дядя... Замолкает, откидываясь на спинку кресла - выдыхает, чуть надув щеки, поводит головой неопределенно. - Он нашел меня во время твоего боя. У отца был брат, но они никогда не пересекались, сколько себя помню. А он, оказывается, основатель этого центра. И он предложил вылечить меня. Ханбин только брови приподнимает - ни одна мыщца больше не движется; смотрит на Джинхвана прямо, колюче, и тот под взглядом неосознанно сжимается и прячется. - И что он за это хочет? - Н-ничего, - говорит Джинхван тихо. - И за твое лечение тоже. - Сколько раз я тебе говорил, - чеканно, словно автоматная очередь, - Чтобы ты не доверял рандомным мужикам и не велся не бесплатный сыр? Кто из нас старше, блин... Джинхван опускает голову совсем - будто на его плечи опустили что-то большое, тяжелое, и он пытается выдержать, не шататься, не уронить; он знает, что Ханбин прав, что глупо это все - с полпинка довериться "дяде", появившемуся из ниоткуда и пообещавшему его излечить. Но Джинхван поверил в чудо, когда Ханбин смог, наконец, победить тот сьют. Поверил в чудо и этому "дяде". - Поверь мне, - просит Джинхван, - хотя бы разок. У меня просто нет другого выхода. И у тебя тоже. Ханбин вскакивает, срывает больничные простыни - ноги неувренно подгибаются, когда он встает на теплый пол босым; бросается к Джинхвану и, положив ладони на плечи, заглядывает в глаза. - Как это нет? - встряхивает почти зло. - Какого черта я рисковал там жизнью? Я выиграл, пусть и такой ценой, я выиграл и буду выигрывать и соберу эти чертовы бабки, чтобы оплатить операцию... Но Джинхван качает головой и, скользнув пальцами по рулю, отъезжает от Ханбина, сбрасывая его руки со своих плеч. Качает головой - молчит и едва-едва сдерживает слезы. - Почему? - требовательно - и почти беспомощно; Ханбин опускается на койку - и только теперь замечает парочку битых пикселей на оконном стекле. Смешно. - Потому что твой сьют уничтожен, - шепотом. - Потому что я не хочу видеть, как тебя втаптывают в землю, даже если затем ты разрываешь противника, будто поддавался ему потехи ради. Потому что мой отец погиб на той арене, а я там стал почти овощем. Вот почему, Ханбин. Джинхван не дожидается ответа - он разворачивается немного неумело к двери, которая разъезжается перед ним плавно, и исчезает в коридоре; Ханбин рассматривает пиксельное море, чаек, слушает тишину палаты и все еще шумящий в голове взрыв. В углу - одежда, чистая и, в общем-то, не его, но размерчик подходит; Ханбин одевается, находит в тумбочке рядом с койкой ложку - и ударяет ей со всей силы по оконному стеклу, по которому тут же идут трещины, под которым плывет изображение. В клинике его не держат и не бегут за ним, сломя голову. Он только у ворот на мгновение оборачивается - но ни в одно из окон не разглядеть, что внутри. Первое воспоминание Ханбина о Джинхване - это прохладная ладонь на плече, и осторожная улыбка; в этой улыбке - ни жалости, ни сострадания, только вера в то, что Ханбин справится - пусть без семьи. Вместо отца с матерью у Ханбина - отец Джинхвана, который погибает через несколько месяцев; старшая сестра Джинхвана и сам Джинхван, поддерживающие его, даже если это всего лишь тренировка в сьютах, даже если это игра в баскетбол за "кубок трущоб" - классную флягу, которую кто-то нашел на кладбище сьютов, из нее не пьют, просто передают от победителя победителю. Джинхван был тем, из-за кого Ханбин захотел владеть сьютом - огромной человекоподобной машиной, управляемой изнутри; Джинхван еще до этого рассказывал - про экзоскелет, который передает импульсы человеческого организма в процессор, и каждое движение, которое делает человек в экзоскелете, повторяет сьют - вплоть до мелкой моторики, если, конечно, сьют оснащен хорошим ПО и кистями. Джинхван объяснял Ханбину строение и механику сьютов, даже давал забираться в свой тренировочный - и потом убегал от сьюта, норовившего ухватить его за капюшон; Джинхван - маленький и легкий, и Ханбин, поднимая его что в сьюте, что без, не понимал, как вот оно может быть будущим лучшим пилотом. Ханбин так и говорил, что Джинхван будет лучшим - и они делали брофист, потому что Джинхван хотел, чтобы Ханбин был лучшим тоже. Последнее воспоминание Ханбина о счастливом Джинхване - закрывающаяся кабина, через которую было видно теплую улыбку и яркие глаза, полные уверенности в то, что у них все получится. Из больницы Джинхвана выпустили почти через полгода - и о выписке Ханбин помнит только то, как толкал кресло-коляску, пока Джинхван рассказывал сестре про какие-то глупые упражнения, которые якобы должны были помочь ему встать хотя бы на костыли. А еще - как сестра Джинхвана плакала, положив голову на его колени, а он улыбался - и глаза его больше не светились. И никогда больше не загорались.***
- Грузи его, грузи! Да не сюда, бля, грузи, туда кидай... Ай, еб твою мать, я его могу тебе на кончик хуя поставить с этим краном, а ты не можешь бросить сьют на землю нормально, неуч. Ханбин иногда думает, что Дживон - удивительный человек; он с земли на пальцах умудряется объяснииь парню, сидящему за рулем тягача, куда перенести эту "хуевину" и как "перевыебать" ее так, чтобы она не мешала другой "хуевине". И потом поворачивается к Ханбину и лыбится ярче полуденного солнышка. - Ну, как делишки? Пойдем в фургончик, матушка приготовила что-то безумно вкусное. С Ханбином Дживон почти что не матерится. Они едят что-то простое и правда вкусное, правда, Ханбину сложно понять, насколько безумно оно вкусное; он не чувствует вкуса и ковыряется в тарелке, пока Дживон при семье рассказывает какие-то байки, чтобы повеселить их и Ханбина немного; потом, когда все расходятся, оставив им пива, Дживон подается к Ханбину поближе - и говорит тихо и просто. - В общем, твой сьют мы припрятали. Сомневаюсь, что денег с победы хватит, чтобы его починить, но если своими силами делать что-то, может, и получится, - Дживон поджимает губы. - Железяки - не проблема, проблема экзоскелет и электроника, а Юнхён с Донхёком, сам понимаешь, за так не работают... Ханбин кивает скорее на автомате - отправляет в рот кусочек бекона и смотрит в окно - там, за ним, горы уничтоженных, смятых в кубы сьютов; за ними иногда приезжают, чтобы переплавить, превратить потом в автомобиль или другой сьют. Но сьютов всегда больше. - Сьют твоего противника мы тоже спрятали. Тебе стоит взглянуть, Ханбин. Тот сьют - одна тушка и покореженная кабина; Дживон забирается на него, легко балансируя на гладких боках, тянет Ханбина за собой - и заставляет залезть в кабину. - Ты еще не слышал последнюю сплетню? - Дживон тычет в какие-то кнопки на стенке сьюта - внутри конструкция совершенно другая, и экзаскелет почти не поврежден. - О том, что пилота этого сьюта вытащили обезглавленным? Ханбин вздрагивает - смотрит на Дживона недоверчиво, кусает губы. - Официальная версия - одна из деталей конструкции экзоскелета просто перерубила ей шею, - Дживон поворачивает к Ханбину небольшой экранчик - и на нем появляется пилот сьюта, девчонка, с длинной белой косой, тонкая совсем, но сильная, не дрогнувшая даже тогда, когда ее тело пронзило током; кабина целая, экзоскелет тоже, только на шее Ханбин замечает тонкий ошейник, на котором словно секунды, гаснут лампочки. Когда гаснет последняя лампочка, голова девушки падает на ее колени - и сьют замирает. Ханбин поверить не может - просит отмотать, пересматривает, снова и снова, но видео от раза к разу не меняется. Пилоту отрезает голову тонкими лезвиями, выдвинувшимися из спинки экзоскелета, ровно по линии ее ошейника. - Ч-чья она, - нервно бормочет Ханбин. - Кто ее спонсоры, хозяева, откуда-то ведь она взялась... - Она так же, как и ты - была зарегестрирована соло, без спонсоров и команды, - Дживон пожимает плечами. - Она выиграла все бои один на один до этого, Ханбин, и я не думаю, если честно, что ее убили потому, что в ней разочаровались. Разве что она не решила покончить с собой таким изощренным методом. - Глупости, - Ханбин вздыхает. - А сейчас эта штука?.. - Не работает. Мы уже пошарили в этом сьюте и нашли механизм, но отследить сигнал, включивший лезвия, нереально, - Дживон помогает Ханбину выбраться, а потом перебрасывает ему веревку - и велит тянуть. - Ну, думаю, никто не возражает, если мы сопрем этот классный экзоскелет... Когда Ханбин возвращается домой, слышит голоса из кухни - тихие, растерянные; сестра Джинхвана что-то роняет, бормочет торопливо, ворчит на смех - Джинхван дома. Он в том навороченном кресле, в простой белой рубашке и светлых джинсах; рядом с ним сумка, в которую сестра пытается упаковать домашней еды, и Джинхван отговаривает ее - у него лекарства, строгая диета. Они замечают Ханбина, когда он входит в кухню - и Джинхван просит Ханбина выйти с ним и, взяв Ханбина за руку, выезжает на крыльцо - это кресло слушается его куда больше, чем то, древнее. Вечереет совсем, становится прохладно, и Ханбин находит на крыльце в кресле-качалке плед, укутывает им Джинхвана; тот молчит долго, кутаясь потеплее, разглядывая силуэты веток в сумерках – и Ханбина украдкой. - Это эксперимент, - говорит потом вдруг, опустив голову. – Они разработали лекарство, большой курс лечения, наконец получили деньги для того, чтобы начать лечить – вероятность исцеления больше семидесяти процентов, в отличие от обычной операции. Ну… так мне сказали. Ханбин молчит, качает только головой, когда Джинхван поднимает на него взгляд – и снова прячет его под челкой. - Мне сразу сказали, что я никогда не встану на ноги, - улыбается слабо, сжимая пальцы на подлокотниках кресла. – И если этот курс не поможет – то так тому и быть? Джинхван, помедлив, направляет кресло к Ханбину – и тот чувствует, как в руку утыкается холодный нос. - Пожалуйста, Ханбин, - бормочет Джинхван чуть слышно. – Не злись на меня? Со мной все будет хорошо. - Я не злюсь на тебя, - Ханбин, выдохнув, зарывается пальцами в джинхвановские волосы, перебирает, ерошит – вечно мягкие, пушистые. – Я просто не могу им верить. Кто верит черт знает откуда взявшимся дядям? - Сестра его знает и помнит. Она говорит, что он хороший. - Хороший… - фырк; Ханбин, опустившись перед Джинхваном на колени, обнимает его осторожно за пояс – и сидит так долго, слушая, как бьется сердце, пугливо и неуверенно. Только почти спустя пять минут кивает и спрашивает: - Тебя ведь можно будет навещать?.. Ханбин вместе с Джинхваном едет обратно в клинический центр – помогает довезти вещи, подняться в приехавший за ним фургончик; они молчат, не смотрят друг на друга, только за руки держатся, и на прощание Джинхван целует Ханбина в уголок губ, шепчет, чтобы не скучал и заглядывал почаще, когда захочет, Ханбину можно. Джинхван не говорит, что ему страшно, но Ханбин понимает – и долго-долго обнимает Джинхвана в холле, пока вокруг бродят врачи, медсестры, пациенты; он говорит, что будет осторожнее и больше не даст себя так размазывать, а Джинхван улыбается слабо, носом тычась в ханбиновскую шею. Его уводит высокий медбрат, весь в черном под будто слегка прозрачным белым халатом; говорит Ханбину, чтобы тот приходил завтра, лучше после двенадцати – после утренних процедур, а в лифте осторожно касается волос Джинхвана, отвлекая его от мыслей. - Джунэ, - зовет медбрата Джинхван и поднимает голову, глядя снизу как-то совсем серьезно; в глазах, кажется, ни единой искры. – Какой реальный процент того, что я смогу ходить? Джунэ растерянно улыбается, когда лифт останавливается на предпоследнем этаже – огромная палата со всеми удобствами, здесь же – процедурная за прозрачной стеной, аппараты и снаряды. Почти уютно, но на вкус Джинхвана – слишком футуристично. Джунэ улыбается и думает, что Джинхван слишком умный, чтобы его смогли вот так завлечь в этот эксперимент; думает, что он, наверное, и правда совсем потерял надежду, раз согласился, а может просто хотел уберечь того мальчика – чтобы не лез в эти чертовы бои сьютов. - Меньше шестидесяти процентов, Джинхван, - отвечает Джунэ. – Мы даже не знаем, действительно ли подействует во второй раз. - Всего лишь второй, - Джинхван хмыкает только – а Джунэ, отведя его в комнату за прозрачной стеной, надевает на голову Джинхвана легкое металлическое кольцо – почти нимб, - и приклеивает датчики к вискам, шее, рукам. – Ну, видимо, сейчас им важнее то, что в моих мозгах, правда? Под металлическим кольцом покалывает немного – и Джинхван закрывает глаза. - Просто верь, что у тебя все получится, - Джунэ касается его плеч ладонями. – Это все, что тебе осталось.