День, когда оборвалась моя жизнь

Холодная вода бодрит меня, заставляя пошире открыть глаза, и взглянуть на свое отражение в зеркале. Я ужасна. Под глазами ужасные синяки от очередной бессонной ночи, впалые от худобы глазницы, серая, сухая кожа. Я редко хочу видеть свое отражение после ее смерти. А зачем? От меня остался лишь жалкий скелет, но мое сердце по-прежнему бьется, и я всеми оставшимися силами хочу это исправить. Но проделать это довольно трудно. Меня уже ловили с лезвием в руках, с горстью таблеток, и это были лишь жалкие и немногие попытки поскорее избавиться от тяготящей жизни, поскорее уйти из этого мира к ней. Мама продолжает бережно умывать мне лицо, наивно надеясь, что, благодаря воде, я стану похожа на нормального человека, которым я давно уже не являюсь. Моя ночная рубашка уже давно промокла. Довольно проблематично подставлять мою коляску к раковине и аккуратно совершать все водные процедуры. Меня посадили в коляску сразу же, как только поняли, что я не буду ходить, как меня не умолять. Я просто не хочу. Именно из-за этого я выгляжу, как парализованная обуза, неспособная ничего сделать сама. Впрочем, все так и есть, но с одним маленьким уточнением. Я могу сделать все сама, когда захочу. Но у меня нет совершенно никакого желания жить дальше. Не хочу дышать, слышать стук собственного сердца, когда сердце моей маленькой Прим навеки остановилось. Не хочу смотреть и видеть те цвета, которые видела она. Видимо, именно поэтому все вокруг приобрело один единственный стальной цвет. Мои родители с Финником все еще питают ложные надежды. Они стараются заставить меня жить, вновь показать все прелести жизни и из последних сил пытаются вытащить меня из черной бездны, воронки, куда я все глубже погружаюсь. Они думают, я приду в себя. Наивные. Я уже чувствую новый приступ уныния, боли, паники и гнева. Но шум воды неожиданно затихает, а мама катит мою коляску в комнату. Моя мать старается выбрать для меня что-то приличное из одежды для походу к этому мозгоправу. Обычно на мне простые ночные рубашки, белого или голубых оттенков, но никак не новая футболка с джинсами, которые на меня напялила мама. Зачем весь этот маскарад? — Вы готовы? — осторожно спрашивает Финник, заходя в комнату. — Ты красавица, Китнисс, — он неловко улыбается, осматривая мой необычный образ. Мы спускаемся вниз, а Одэйр осторожно пересаживает меня в машину, на которой мы и должны добраться до моего «спасителя» жизни. Я не имею понятия, сколько нам ехать, но всей душой надеюсь, что очень и очень долго. Перед глазами мелькают дома, машины, деревья, дети. У меня начинается кружиться голова от этого непрерывного калейдоскопа жизни и света, в котором мне уже больше нет места. Когда мы останавливаемся на светофоре, в поле моего зрения попадают два ребёнка — девочка и мальчик. Они радостно бегают с воздушным змеем, окрашенным в яркие цвета, который напоминает большую прекрасную бабочку. Мне приходится надолго задуматься, чтобы понять, почему мое внимание остановилось именно на них. Они так похожи на нас. На меня и Финника, тех маленьких детей, не знающих ни печали, ни горя. Мы знакомы, кажется, лет с пяти. Наши родители дружили, и мы всегда были рядом. Но потом, совершенно неожиданно, все будто отвернулись от этого прекрасного юноши с глазами моря. Его мать погибла при пожаре, а отец начал пить и уехал в другую страну. Финник остался совсем один. Сильный, но сломленный уже в десять лет. Брошенный один этому бренному миру, вынужденный справляться в одиночку. Мы забрали его жить к нам. Финнику каждую ночь снились кошмары о том, как раз за разом заживо сгорает его мать. Он кричал, просыпаясь в холодном поту, но ничего не мог с этим поделать. Ужасы прошлого упрямо цепляются за настоящее. Парень с такой нелегкой судьбой всегда был моим единственным другом, братом, тем, кто никогда не бросит. И сейчас он, пожалуй, единственный человек, на которого я все еще могу положиться. Вскоре, мы уже стоим на входе в больницу. — Давай же, Китнисс, не грусти. Скоро все наладиться, — Финник пытается меня приободрить, вновь пересаживает в инвалидное кресло и начинает движение по парапету к дверям лечебницы. Когда мы оказываемся внутри здания, в нос ударяет резкий запах медикаментов. Я, как могу, борюсь с позывами прочистить желудок. Мы не находимся здесь и минуты, а мне уже хочется убежать, как можно быстрее. Хотя, я сомневаюсь, что после полугодового бездействия я, вообще, не разучилась ходить. — Здравствуйте, добро пожаловать в Центральную Городскую Психиатрическую Больницу города Юнион*, — приветливо щебечет рыжая девушка с зелеными глазами, напоминающими свежую, весеннюю листву. — Да-да, — сконфуженно и немного неловко почти шепчет Финник. Это довольно странно, ведь он всегда находит нужные слова. — Нам нужен мистер Мелларк. — Он сейчас немного занят, но вы можете пройти к кабинету 315 на третьем этаже и подождать его там. — Спасибо, — пожалуй, слишком поспешно отвечает Финник и катит мою коляску прочь быстрее, чем обычно. В мою душу начинают закрадываться сомнения. Где мой лучший друг, который всегда приветлив и знает, что нужно сказать в любой ситуации? А сейчас он еле справился с простым вопросом про нахождение нужного нам кабинета. Мы останавливаемся у лифта, ожидая, когда он доедет до первого этажа. — Вот так, аккуратней, Мадж, — за моей спиной раздается немного обеспокоенный мужской голос. Чуть повернув голову, замечаю девушку со спутанными светлыми волосами, ногтями, обгрызенными до крови, худощавое тело и безумные глаза. Неужели я выгляжу так же, такой же беспомощной и отвратительной? Мне внезапно становится ужасно стыдно за мою слабость, я противна сама себе, но я ведь совсем не виновата, правда? Любой бы выглядел точно так же, случись с ним то же, что и со мной. Я лишь очередная, которая сломалась, не смогла выжить в этом ужасном мире и предпочла сойти с ума. Двери лифта разъезжаются в стороны, и мы, наконец, можем зайти в кабину, чтобы добраться до нужного, третьего, этажа. Светлые стены и длинный коридор со множеством людей, ожидающих своей очереди. Все коридоры одинаковые, ничем не отличающиеся друг от друга. Мы подъезжаем к 315 кабинету. На двери я замечаю табличку с надписью «Психолог». Может правильнее было «Мозгоправ»? Мы просиживаем в гробовой тишине ещё минут пять, после чего дверь кабинета открывается, и из него выходит женщина, которая поспешно направляется к выходу. — Наша очередь, сестрёнка, — ненатурально весёлым голосом говорит Финник, завозя меня в кабинет. Я не хочу смотреть в глаза этому лживому обманщику, который думает, что помогает людям. На самом же деле, он впустую треплет языком и спаивает их таблетками и галлюциногенами. — Здравствуйте, мистер Мелларк, — тихо здоровается моя мать, предпочитающая молчать до этого момента. — Я полагаю, Вы знаете, что у нас произошло. — Да, конечно, не стоит пересказывать, — ее перебивает приятный мужской голос. Наверное, мой волшебный доктор производит прекрасное впечатление на особей противоположного пола, но я смотрю лишь на светлый ламинат. Я не хочу видеть его глаза, видеть их обладателя, который будет убеждать меня, что жизнь прекрасна. Мой план до безумия прост. Ведь, если я не захочу говорить, буду сидеть, не подавая признаков жизни, они поймут, насколько это бесполезная трата времени? Мозгоправ скажет, что ничем не сможет помочь, а мама и Финник передумают возить меня в эту больницу. — Ну, мы пойдём, Китнисс. Все будет хорошо, — быстро прощается Финник и выходит за дверь, выводя за собой и мою мать. Некоторое время мы сидим в тишине. Я изучаю все тот же светлый пол, а что делает мой доктор, я даже не догадываюсь. — Я не собираюсь разговаривать с тобой как-то по особенному. Я такой же человек, как и ты. Давай для начала просто познакомимся. Я — Пит, — прерывает нашу тишину молодой человек, протягивая мне свою ладонь. Все же я перевожу взгляд, отрывая его от ламината. Большие, как я подозреваю, чуть шершавые ладони и сильные руки. После нескольких минут моего бездействия, Мелларк убирает свою руку и присаживается в соседнее кресло, стоящее рядом с моей коляской. — Я подозреваю, что ты обо мне думаешь, — вздохнув, начинает он. — Что все это — бред полнейший, что мне абсолютно нельзя доверять. Но я лишь действительно хочу помочь тебе, Китнисс. Нельзя бездействовать, сидеть, ничего не делая. После любого горя можно вновь вернуться к жизни, поверь мне. Я смотрю, он ещё и экстрасенс? Сам знает, что мне неприятно его общество. Что я не собираюсь задерживаться здесь надолго, ведь меня сюда просто привели. Так, почему же, ему просто не оставить меня в покое? — Китнисс, — мягко, почти шепотом, зовет меня молодой человек. Он присаживается передо мной на корточки, игнорируя удобные кресла, но я упрямо отвожу взгляд. Изучаю светлые стены, улицу за окном, все, что угодно, лишь бы не смотреть ему в лицо. — Пожалуйста, посмотри на меня. Давай попробуем поговорить. Я обещаю, если тебе не станет лучше, если тебе действительно будет противен этот разговор, то все остальное время, когда твои родственники будут привозить тебя сюда, мы будем просто сидеть и заниматься своими делами. Договорились? Это даже лучше, чем я ожидала. Мы могли бы сразу перейти ко второй части нашего договора, но, видимо, мне стоит выполнить первую и пережить сегодняшний день, чтобы меня, наконец, оставили в покое. Мне приходится немного поднять голову. Мой взгляд скользит по простому оранжевому пуловеру, выпирающему кадыку, выраженным скулам и пухлым губам, по светлой коже, небесным глазам и золотым волосам. Я невольно останавливаюсь на бездонных, пронзительно голубых глазах, такого цвета, как самый яркий сапфир, как небо в середине июля. Такого прекрасного цвета я никогда не видела. Прим! У моей маленькой сестренки, у моего лучика света, были такие же прекрасные голубые глаза. Два кристально чистых океана любви и заботы, сияющие своей голубизной и добротой. Но она ушла на то дно, где лучи солнца не освещают её очи, где ей не хватает воздуха и она не может дышать под давлением воды. Чувство вины вновь накатывает на меня — все из-за меня. Я начинаю задыхаться, на щеках появляются горячие слезы, которые выедают себе маленькие каналы на моем лице, чтобы продолжать свой путь дальше. — Китнисс, — осторожно зовет Пит, но его голос плывёт плавной мелодией вдалеке, за гранью моей души. — Китнисс, пожалуйста, тише. Это случилось давно, все уже в прошлом, — все же пытается успокоить меня он. — Нет, — хрипло шепчу я после длительного молчания. Это первое слово со дня ее смерти. — Нет. — Успокаивайся, все хорошо, — начинает Мелларк речь всех психологов. — Нет. Её больше нет! Она умерла! Она умерла из-за меня! — я окончательно теряю над собой контроль и начинаю кричать. — Тише, тише, все хорошо, — как заведенный повторяет Пит, прижимая меня к своей широкой груди. — Нет! Уже ничего не будет хорошо, её больше нет. Она умерла, умерла! Я не смогла ее спасти. Я не знаю, сколько продолжается этот кошмар. Мы сидим прямо на полу, его пуловер уже промок от моих, кажется, нескончаемых слез. Пит продолжает прижимать меня к себе, шепча что-то успокаивающее. Через час, может больше, я все же затихаю. В моей голове творится полный сумбур. Он ничем не может мне помочь, он не знает, каково это. Но все же, может это хоть как-то поможет мне справиться? — Спасибо, — тихо отзываюсь я, решая, что стоит его поблагодарить. Он не обязан все это выслушивать. Хотя… Это ведь его профессия, не так ли? — Все в порядке, все хорошо. Знаешь, если хочешь, то в следующий раз, я могу рассказать тебе свою историю. Для некого равновесия. Я ведь знаю почти все о тебе, но остаюсь совершенно скрытным для тебя. Если тебе, конечно, это интересно. Я лишь медленно киваю и разрешаю усадить меня в коляску, когда Пит предлагает мне подняться. Мелларк открывает дверь своего кабинета и говорит что-то спокойным голосом. Видимо, он звал Финника, ведь в следующее мгновение в кабинете появляется именно он. — До встречи, Китнисс, — улыбается мне Мелларк, когда Одэйр вывозит меня из кабинета. Я почти не помню дорогу домой. Как долго мы ехали, как я оказалась в своей постели. Мои мысли не перестают виться вокруг Пита. Он, наверняка, говорит все это и другим таким же людям, как и я. Он заучил эти фразы, и теперь они звучат вполне естественно из его уст. Она так похожа на него. Светлые волосы и завораживающие глаза. Я измученно закрываю глаза, готовая испытать кошмары еще раз, лишь бы ненадолго забыться. Я почти засыпаю, когда в моей голове мелькает одна единственная мысль. Я могу доверять ему так же, как и ей.