День, когда оборвалась моя жизнь

Два дня непрерывно льет дождь. Капли барабанят по подоконнику, а звук эхом отдается в голове. Немногочисленные прохожие спешат домой, смотря себе под ноги. Возможно, дома их ждет семья. Любимый муж или жена, маленькие дети, а может сестра или брат. Она всегда была светлым солнышком, которое могло развеять любую печаль. Ее веселый смех разливался по всему дому, даря каждому тепло и надежду, а звонкий голос постоянно рассказывал бессмысленные истории, которые заставляли улыбнуться в самый ужасный день. А теперь остались лишь уныние и тишина. Прим исчезла, умерла у меня на глазах, потухла, как маленькая спичка, которая только разгоралась в большой огонь света и тепла, так и не став им, чего я до сих пор не могу себе простить. Каждую ночь меня преследуют картинки из прошлого, но и днем не становится лучше. Дорога, сестра, визг тормозов, ее изумленный вскрик. И гнетущая тишина. Звуки исчезли для меня в тот момент, когда я увидела ее маленькое тело посреди дороги. Весь мир стал серым, тех ярких цветов, которые были на её платьях, больше нет. Лишь стальной серый. Уже который раз грудь сковывает невыносимой болью, и я с жадностью хватаю ртом воздух. Я не смогла ее спасти. На щеках появляются горячие дорожки от мокрых ручейков, которые я даже не пытаюсь стереть. Она умерла из-за меня, я должна была ее остановить! Я кричу в голос, обхватывая голову руками. Она была бы жива, если бы я успела! Дверь комнаты распахивается, а громкий звук напоминает мне об ударе бампера о детское тело, которое сейчас лежит под слоем сырой земли, совсем одно, никому не нужное и забытое, и все это из-за меня. Даже не пытаюсь взглянуть на внезапно заявившегося гостя. У меня нету никаких сил, я устала жить, устала от этого бесконечного чувства вины. Зачем я живу? Нежные и такие знакомые поглаживания по волосам заставляют меня поднять голову. Финник. Он снова пытается мне сказать что-то успокаивающее, а может вновь просит поесть. Но Одэйр ведь знает, что я даже слова не скажу, молчу уже полгода. Меня все устраивает, я не хочу ничего менять. Так зачем же он приходит раз за разом, повторяя одно и то же? Его знакомый и успокаивающий голос скользит непрерывной мелодией в моей голове, но нет тех четких слов, которые можно услышать и понять. Я сама отгородилась от окружающего мира и хочу, чтобы они перестали пытаться покорить эту стену. Я не хочу слушать, и все звуки сплелись в одну протяжную песню, под которую хоронили мою Прим. — Китнисс, пожалуйста, вставай, — все же молящий голос Финника пробивается внутрь моего сумасшедшего сознания. — Давай спустимся хотя бы на первый этаж, — но ответом ему служит лишь мое постоянное молчание. Голос превращается почти в шепот. — Ты не ела уже три дня. Пожалуйста, Китнисс. Но я продолжаю неподвижно лежать, молча надеясь, что он скоро уйдет. Через десять минут упорных ежедневных уговоров Финник покидает мою комнату. Я вновь одна, впрочем, как и всегда после ее смерти. Слышится шум воды на кухне, мама, наверное, опять моет посуду. — Она все так же молчит, — грустный голос Одэйра. — Может свозить ее к доктору? — он резко робеет, и мне приходиться приложить усилия, чтобы разобрать его слова. Неожиданная и неприятная идея со стороны друга. Мама ведь не согласится на это. — Я даже не знаю, Финник. — Что-то же должно ей помочь, правда? Разве у нас есть ещё выход? Ждать еще дольше и смотреть, как она медленно умирает, все глубже погружаясь в свои страдания? Это последнее, что мы можем сделать, миссис Эвердин. — Я не думаю, что она так легко согласится. — Если она не согласится, мы должны затащить ее туда силой. Китнисс не справится сама, а мы ничем уже не можем ей помочь. — Делай, что хочешь, Финник. У нас уже нет надежды на то, что все будет, как прежде. — Как прежде уже не будет. Но, миссис Эвердин, главное — не сдаваться. Надежда есть всегда. Мама ничего не отвечает, а мне кажется, что я вижу, как она хмурится, слишком сильно сжимая очередную тарелку. Когда у мамы было плохое настроение, или случались неприятности, Прим всегда разглаживала ладошкой морщинки на ее лбу и улыбалась так, как могла только она. А теперь мы лишись всего. Тихий скрип двери отвлекает меня от мрачных, но неизбежных мыслей. Я уже догадываюсь, что сейчас будет. Тщетные мольбы о том, чтобы поехать в психбольницу к лживому доктору, который совсем не понимает, как это — терять близких. У них наверняка есть четкие правила и вопросы, которые эти психологи задают каждому, а ещё десятки ответов и какие-нибудь таблетки, которые затуманивают твой разум, заставляя стать обузой для всех. — Китнисс, мы с твоей мамой подумали кое о чем, — неловко начинает Финник, но я продолжаю смотреть в потолок. — Пожалуйста, кивни, если слушаешь меня. Я уже знаю о чем пойдёт речь, но чтобы как-то отказаться от этой идеи, её надо выслушать. Я еле заметно киваю головой. — Хорошо, — его глаза начинают сиять, а губы растягиваются в слегка заметной улыбке. Конечно, он рад. Я ведь впервые сделала то, о чем меня попросили. Подала признаки того, что я его слушаю. — Я думаю, нам на днях стоит сходить к психологу. Ты же не против? Вы поговорите, ты сможешь ему довериться, высказаться. Ты ведь и слова не сказала со дня ее смерти. Тебе нужно рассказать о том, что ты чувствуешь, и тебе станет легче, — когда его взгляд встречается с неверующим моим, Одэйр мгновенно переходит на просьбы. — Пожалуйста, ты все ещё нужна нам, Китнисс. Ты ведь мне как сестра, я не могу тебя бросить. И твоя мать очень волнуется и переживает за тебя. Давай, хотя бы попробуем завтра сходить к психологу? Я лишь поворачиваю голову в сторону своего друга и смотрю на него глазами, в которых остается лишь боль от его предательства, и медленно качаю головой. — Китнисс, я тебя прошу, умоляю, — от отчаянья Финник сильно хватает меня за плечи, заставляя смотреть на него. — Один раз, мы просто попробуем. Но я лишь начинаю яростно вырываться из его рук, по щекам вновь начинают катиться слёзы, такие привычные, ведь я уже и не знаю, когда глаза были не красными, а лицо сухим. Финник старается удержать меня, прикладывая все больше усилий, а его пальцы больно впиваются в мои плечи. Боль меня не останавливает, я продолжаю с ожесточением рваться прочь. Я чувствую себя загнанным в угол зверем, и из моего горла вырывается ужасный крик. В нем невозможно разобрать слов, фраз, это — вой израненного животного, которого ждет неминуемая смерть. Я вновь и вновь кричу, плачу, вырываюсь и сдаюсь, но не могу решить, что же мне делать. Я успокаиваюсь лишь через пару часов. Голос осип, глаза опухли от непрерывных слез, но и они уже закончились. Я медленно киваю, принимая решение, которое навсегда изменит мою ужасную и испорченную жизнь.