Джай
— Ты чего хмурый, будто наелся тухлых слизней? — гогочет Гэб, то и дело зыркая по сторонам. Район бывшего Отречения не самое любимое место бесстрашных, ни патрулировать, ни на вызовы сюда ездить никто не хочет. Последнее время вообще все ни к черту, а еще и патруль в таком районе, что не расслабишься — и на растяжку можно нарваться, и на компанию нелегалов… — Иди на хуй, Гэб, я не разделяю твоего припизженного настроения… Если тебе Иви дала, это вовсе не значит, что теперь все должны вокруг видеть розовых пони! — Да я только помочь хочу, брат, — смущенно треплет свой непослушный чуб мой друг, а мне ну так паскудно на душе, что даже волком выть не помогает, пробовал. — Ты вряд ли сможешь… Будь начеку, я жопой чую, не все тут гладко, — я заметил в разбитом окне мелькнувшую фигуру. За нами явно следят, возможно, попытаются заманить в ловушку, нужно особенно осторожно следить за всеми передвижениями изгоев… На Гэба я вполне могу положиться, лучшего напарника у меня не было, только Люси… Но она не в счет. Она девица и… Как же тяжело о ней думать, так тяжело, будто грудина становится каменная и пригибает к земле, не разогнуться. Не могу я понять этого, ну никак! Она же почти уже была у меня на крючке и сорвалась! Она была уже моя, моя была! И ушла, порвала, выбрала красавчика… Черт возьми, как она могла, как? Я ведь… — Джай, осторожно! — вдруг крикнул Гэб, и вслед за этим я сразу же услышал автоматную очередь. — Что, доложи! — короткий приказ, но я уже и сам увидел бесстрашного, бегущего за парнем в развивающемся плаще, под которым… пояс смертника! Да твою же мать, вот как жопой чуял, что не будет сегодня спокойной вылазки! — Гэб! На нем взрывчатка! Не приближайся к нему! — а сам я уже выворачиваю удаляющемуся преступнику наперерез, переулками, благо этот район мы исходили вдоль и поперек. — Я держу его в поле видимости, он бежит в центр, надо доложить остальным, чтобы перехватили его и не пускали в многолюдные места! — кричит мне в рацию Гэб, да я и сам понимаю, что надо перехватывать, но блин, как же не хочется вот так ни с хуя подорваться из-за какого-то идиота. Хоть бы понять, что он хочет, какие намерения, тогда можно было бы определить его маршрут! — Вызывай подкрепление, я буду его преследовать! — Машины уже в пути, будь осторожен! Да уж, осторожен… Когда это мне помогало? Сколько ни осторожничай, все равно всего не просчитаешь, во всяком случае у меня никогда не получается. Зачем я только повелся на предложение этого урода, что предложил отомстить Ризу? Сказал, что он один из нас, прятал морду в капюшоне, а я и поверил. Ненависть совсем отшибла мозги, напрочь. Я следил за Ризом долго, к нему невозможно подобраться незаметно! Он будто… жопой чует всех вокруг и знает, кто и что сейчас сделает… Как близнецы в свое время! Кто они вообще такие все? Неужели все безупречные, как потом выяснилось? Идрис-то уж точно, сам сознался, крыса. Что-то вынюхивает, высматривает… И Люси ему поверила… Как она могла, она же… Так хотелось думать, что она любит меня, даже несмотря на то, что я изменил ей, что на самом деле не так уж и серьезно. Но простила, снова приняла, готова была уже вернуться! И сорвалось! Черт, думать об этом невыносимо совершенно! Этот чувак в баре тотализатора сказал, что он все берет на себя, нужно только собрать людей и напасть. И я… готов был убить Идриса на глазах Люси. Готов был и убил бы, суку! Но не смог… Урод, слабак, тряпка! А все эти вечные ценности бесстрашных — честь, совесть, благодарность! К кому, к этому пройдохе, что обманом проник во фракцию? Люси сказала, что он вытащил меня с того света, а Джил подтвердила, что если парень безупречный, то он действительно мог помочь, все сходится. А это значит, что я… обязан ему? Да хрена с два! Никому я не обязан, я не просил его меня вытаскивать! Мне все равно… и на хуй ничего больше не надо… — Стой! Стой, урод, стреляю на поражение! — легкие уже давно печет, но с выносливостью у меня никогда не было проблем. Смертник полез куда-то на верхотуру, вот придурок, думает от бесстрашного уйти по крышам, где вообще ум у этих изгойких долба*бов? Что-то последнее время они активизировались, обнаглели совсем. И афракционеры с дружинниками все чаще выступают против бесстрашных, сколько стычек уже было. Все им не дает покоя, что мы живем фракциями, а они нас вроде как обслуживают. Их бесит, что за все что мы получаем бесплатно, им приходится платить и только потому, что они хотят жить свободно, без оглядки на человеческие качества. «Купленная свобода — санкционированное рабство!» — орут они на своих сходках. Хотят отмены фракций, а я вот даже и не знаю, как жить-то без них вообще? Бля, че не нравится — пусть за стену валят, в этом смысле кочевники даже как-то больше уважения вызывают. Они хоть не взрывают жилые дома в знак протеста, как эти уроды. Вот куда он лезет хуеблядкий болван? — Стой, говорю, блядь! Я все равно… догоню и уебу на хуй! — а он срать хотел, да и я быстро понял, что на все эти угрозы уходит много сил. Автомат назад, и карабкаюсь за ним по выступам и старым лестницам, цепляясь и подтягиваясь. Он уже наверху и тотчас же мимо меня пролетает булыжник, с хороший старенький монитор… а, это он и был, черт, ну надо же, твою мать! Следом летит еще какая-то хрень, и, распластавшись по стене чтоб не задело, мысленно обещаю ему самую изощренную расправу, от выдавливания зенок, до паяльника в жопу… До верха осталось пару раз подтянуться, я выудил автомат и полоснул очередью по уроду, чтобы перестал швыряться, пидор. — Гэб, твою ядреную мать, подкрепление где, бля? — гаркнул я в рацию, и расслышал удаляющиеся по крыше шаги. — Я вижу тебя, Гилмор, не упусти его, мы уже рядом, ща обложим со всех сторон, не уйдет! — Ок, преследую его дальше! — поднимаюсь на крышу и понять не могу, куда этот хуесос делся. Ага, вокруг грязь и пыль, спасибо дождик прошел, намешав из бетонной крошки отличную смесь, на которой видны все следы. Осторожно, стараясь не особенно шуметь, я пробираюсь по следам, сначала он бежал, потом замедлился. Ага, остановился, оценив обстановку, решил… На поверхности крыши, в том месте, где она частично обрушена, четкие следы, будто он оттолкнулся и… прыгнул? Но куда, до следующей крыши добрый десяток метров и внизу нет… Сильный толчок едва не отправил меня на асфальт, но я смог сгруппироваться и удержаться на поверхности, резко отпрыгнув от края, и сразу же оценил обстановку. Парень немедленно замахивается монтировкой, где он только ее взял, и шарахается на меня со всей дури. Ну ясен пень, уйти от придурка мне несложно, работая корпусом, пара выпадов, и я уже беру его в захват постоянно держа в голове, что у него-то пояс, а я без защиты, твою мать, мать, мать! А, может, оно и к лучшему, чем скорее все закончится, тем лучше, ну его на хрен. Изгой хрипит у меня в руках, а я все сильнее сжимаю его горло, перекрывая доступ воздуха. — Убьешь меня — подорвешься, — прохрипел смертник на последнем издыхании. — А может я хочу этого… — вышептываю зловеще, наблюдая, как краснеет его лицо. — Джай! Остановись! — к нам со всех сторон бегут бесстрашные, а я все давлю и давлю, и при этом испытываю сложное чувство, что наконец-то все правильно в моей жизни. Сейчас я убью этого идиота, за всех, за Люси, Риза и того придурка, из-за которого меня неделю держали в карцере и допрашивали под сывороткой правды, а это скажу я вам, не самая приятная процедура… — Не делай этого! — Гэб пытается оторвать меня от парнишки, и только тут я понимаю, что если сейчас убью смертника, то погибнем и мы, и Гэб вместе с нами, и все те, кто уже на крышу выскочил… Именно эта мысль отрезвила настолько, что я выпустил урода, и он сразу же обвалился на землю, кашляя и жадно глотая ртом воздух. — Да что с тобой, Гилмор! Ты чуть нас всех не положил тут! — орет на меня Итон, грозно сверкая темными глазами на бородатом лице. — Ты, вообще, будешь когда-нибудь думать что ты творишь, твою еб*ную мать? — А ты мать мою не трогай, Итон, — катнув желваками, я невольно сжимаю пальцы в кулаки. — Не твоего ума дело, ты не командир мне… — Я сейчас его обязанности исполняю, так что будь добр, — Эл тоже посматривает на меня неприветливо, но наши «дружеские» гляделки прерывает возглас Гэба. — Парни, у него бутафория! Отлично сделанная, не отличишь, но это «кукла», нет у него взрывчатки! — Что? — не могу я поверить ушам. — Так какого хрена он… Это ловушка, все быстро, сваливаем отсюда, он нас сюда заманил… Я не успел договорить. Вообще ничего не успел, даже шагу ступить, потому что взрыв сначала отбросивший меня в сторону, а потом долбанувший по ушам был такой, что я оглох, а заодно и ослеп. Все тело трясет от разливающейся в голове высокой звуковой волны и очень хотелось прекратить это, потому что я оказался почти на самом краю крыши. Еще немного и я свалился бы, потому что практически ничего не соображаю оглушенный. Собрав все остатки воли в кулак, я отползаю от так манящей бездны изо всех сил, цепляясь за мокрый бетон и чувствуя, как он просачивается между пальцев… — Все живы? — раздается громогласный рявк Итона, и на какой-то момент я понял, что прямо и непосредственно рядом со мной лежит тот самый смертник, который на самом деле не смертник. Он кажется пытается подняться, а я, оглядев крышу, понял, что не вижу разорванных тел и крови повсюду… Опять обман? — Все нормально, это шумосветовая, правда, сука, мощная, — бормочет кто-то из ребят. — Че урод-то ушел? — Нет, он тут, — выдаю я, слова слышатся, будто голову подушкой накрыли. — Тут он, жив и целехонек. И я въ*бу ему сейчас за то, что попрощался с жизнью сегодня уже пару раз точно, бл*доп*дору! Хватаю не сопротивляющегося парня за грудки и мой кулак месит это еб*ло, не контролируя ни силы, ни мощности. — Какого хрена ты делаешь? Нах*я все это надо, а? — Вы слишком хорошо живете, — выцеживает он одними губами. — Мы заставим вас побегать и оторвать свои жопы от тепличных условий… В какой-то момент парень изогнулся, веки его дрогнули, а из-под них меня накрыл полный жгучей ненависти взгляд. Я не сразу понял, что он задумал, но когда бедро обожгло едкой болью, меня взъярило это просто бешено. Ранил меня, урод, когда только нож успел достать. Я снова вдариваю ему, выбивая из уёбка дух, и даже кажется слышу тихий хруст ломающейся челюсти, остановиться просто нереально, дико и страшно, но я получаю удовольствие оттого, что вместо лица у смертника становится кровавое месиво. — Все, Джай, хватит, ты убьешь его! — пытаются вразумить меня парни, оттаскивая от ублюдка впятером, а я только стряхиваю их, и снова пытаюсь схватить его, но на пути вырастает коренастая фигура Итона. — Я сказал, хватит! — стальным голосом известил меня Эл. — Хочешь продолжать, сначала тебе придется разобраться со мной. — И разберусь, — запальчиво начал было я, но тут рядом с Итоном встал Гэб. — Тогда и со мной разберись, — от его хохмачного настроения не осталось и следа, а из левого уха течет тонкая струйка крови. — Он арестован и будет доставлен в Бесстрашие для допроса, — продолжает Элиас. — А если ты хочешь этому помешать, то нам придется арестовать и тебя, за пособничество и предательство. — Меня?! За предательство?! Да вы ебнулись тут все до единого! Вы приняли в члены фракции кочевника, оказавшегося в последствии безупречным, который обманом пролез в наши ряды, а теперь меня обвиняете в предательстве? Да вы просто мудаки, если повелись на его сказочку о помощи, он же просто крыса! А я, значит, теперь не прав? — Так парни, берите арестованного и уходим, — отворачивается от меня Итон. — Тут могут быть настоящие смертники, не дело это тут выяснять отношения. А тебе я вот что скажу Джай, — парни подхватывают избитого афракционера, заковывая его в наручники, а Итон поворачивается ко мне и подходит почти вплотную. — Если ты не доверяешь лидерам, то тебе лучше сразу податься к изгоям. Потому что если то, что о тебе говорят — правда, то оправдания тебе нет и не будет. Риз не раз спасал жизнь Эванс, он знает то, чего мы, может, никогда не узнаем, и он помогает нам в сопротивлении безупречным, а в тебе говорит исключительно ревность и задетое самолюбие. — Вы все еще увидите, что не все так просто, — выкрикиваю я разъяренно. — Безупречные всегда были нашими врагами, а он пока еще ничего не сделал для того, чтобы реально помочь, только трахает мою бабу! — Лучше заткнись, Гилмор. Просто заткнись. То, что тебя не пристукнули за нападение на своих, то что лидер не знает и не узнает, благодаря Люси, что ты ее чуть не убил, считай, что это тебе заблаговременный подарок на Рождество. Я бы лично шкуру с тебя спустил, да только знаю, что ты это делаешь от недостатка ума, в ином случае мы сейчас с тобой тут не мололи бы языками. Так что просто заткнись, понял? Мы сверлим друг друга глазами, и где-то в глубине души я понимаю, что он прав. Понимаю… но не могу принять. Вот просто не могу и все. Риз нам помогает… То же мне, помощник! Все равно буду следить за ним, пусть только попробует связаться со своими, мало ему точно не покажется… — Хорошо. Я все понял. Пошли уже отсюда. — У тебя все штаны в крови, это твоя или этого придурка? — заметил мое ранение Итон. — Это он меня ранил, ниче, все нормально, — уже гораздо спокойнее отвечаю Элу, однако внутри все клокочет. В одном Итон прав, оказаться за решеткой не хочется, совсем. Я под сывороткой рассказал все как было, сказал, что не хотел убивать, только напугать, и Кнопку я никому и никогда не позволил бы тронуть… Но кто ж знал, что все выйдет настолько из-под контроля. Я подверг Люси опасности, и самое паскудное в тот момент я хотел, чтобы ей было максимально больно и плохо. Хотел… И ей было, я знаю, что она все дни и ночи напролет сидит на чердаке и к своему красавчику не бегает… Но отчего-то это не вызывает ожидаемой эйфории, да и радости тоже особенно не добавляет. Снова в груди разросся тяжкий камень, а нога заболела так, что ступить на нее было невозможно. — Давай, вот так, — Гэб забрасывает мою руку на свое плечо, заставляя меня опереться на него и так идти было, конечно, гораздо легче. — Какой же ты сказочный долбаёб, Джай, — качает головой бесстрашный. — Тебя понять можно, но то что ты делаешь… Это хуйность, Гилмор… — Что ж ты тогда возишься со мной? Послал бы меня на хер и любимкался со своей фифой! — Ты мой друг, — пожал плечами Гэб и моя рука плавно повторила его движения. — Я тебя не брошу и всегда поддержу, только гораздо лучше для всех будет, если ты врубишь свои мозги на полную катушку и увидишь, что к чему… Нога разболелась невыносимо, и даже регенерация не помогла, когда мы, наконец, добрались до драгстера. Что к чему я и так вижу, Люси бросила меня, но и к красавчику тоже не ходит. И отчего-то мне настолько мерзко от этого, что очень хочется ебн*ть себя башкой в стену и больше ни о чем не думать…Люси
Стальная махина состава, с рокотом на всю округу скользит по ленте рельс, набирая свой ход, пока я подбираюсь к последнему вагону, дверь которого со скрежетом отодвигается и мужская рука помогает мне влезть внутрь. — Ух, пасиб, — отдуваясь бурчу я знакомому бесстрашному, поставившему меня на ноги и отправляюсь в конец вагона, осторожно оглядываясь. Не дай боже тут… — Куда намылилась на ночь глядя, уж не в Эрудицию ли? — хмыкает Итон, когда я сползаю на пол рядом. — А то ты не знаешь? — тут же огрызаюсь в ответ. — Опять одна шляешься, предупреждал ведь! Мало тебе было… да не шарь ты глазищами, нет его тут. Ну да, после нападения подпольщиков, нанятых Гилмором, атмосфера в нашем коллективе переменилась кардинально. Джексон рвал и метал, согнал всех дознователей поднимать личные дела, вычислять преступников и проводить опознания, так как среди афракционеров были и бесстрашные, подозреваю, только из-за того, что в этом деле фигурирую я и отвертеться теперь перед лидерами будет сложно. В Бесстрашие мне пришлось вернуться, патрули и работу никто не отменял, а вот Ризу лучше оставаться в Эрудиции до полного восстановления. И без того проблем навалом. Да и на Гилмора не улыбается как-то нарваться, чтобы не прибить ненароком. Чувство обиды глодало нещадно, ведь Джай был мне не просто родным человеком, а еще и напарником, с которым на заданиях мы шкурами срослись и оттого горько и тошно, но доверять я ему больше не могу, поэтому пришлось перейти в другой отряд. Сдать — я его не сдала, не смогла, не раз он мою жизнь спасал, закрывал собой и это немаловажно, но что делать дальше? Ми тоже молчит, ведь Гилмор в итоге очухался и пытался помочь, получив ранение. Удушающий спазм сдавливает горло, мешает наполнить легкие кислородом. Чем его накачали, какой дурью… или чем похуже, что он так озверел и готов был пойти на убийство? Ведь не ущемленное самолюбие его так сожрало, подтолкнув к уплате монетой расправы. Да и глаза… какие же пустые и безжизненные были его глаза, по-настоящему безумные, словно он не ведал, что творит. — Как там мой новобранец, говорят, очнулся и идет на поправку? Очнулся. Господи, очнулся! Четыре дня без сознания, ни на что не реагировал, думала сдохну от нервняка… Сами перевозить Риза побоялись, могли только навредить лишним перемещением и ожидали медиков в такой страшной тишине, что я не решалась вздохнуть поглубже. Трой тогда прилетел с машиной в рекордное время, и все равно боялась, что не довезем живым. До сих пор колотит от воспоминаний. Всё как в какой-то туманной прострации. Помню, что Мия настойчиво совала мне в зубы зажженную сигарету, прекрасно зная, что я не курю. Только лет в пятнадцать баловалась, и то, потому что было нельзя — но ведь любой запрет подспудно раздражает, подталкивая на глупые подвиги. Мой «подвиг» закончился в тот самый момент, когда мы с Иви, спрятавшись в темном закоулке Ямы решили почувствовать себя взрослыми и задымили, совершенно не заметив, как следом на огонек заглянул Виктор. Брат впервые не стал воспитывать меня занудными речами, а просто-напросто, взял и молча прижег мне «свисток» этой сигаретой, навсегда отшептав от дурной привычки… Как жаль, что нельзя так всю боль из души выжечь! А потом прибежавшие на выстрелы патрульные… Уж чего им Берман с Ми объясняли, не знаю, все внимание было поглощено долгожданными габаритами мигающих огней и врачами, сразу же принявшимися манипулировать над Ризом. Пищащие приборы, капельницы, кучи ампул, шприцы, кровь… Брат, осторожно осматривающий мои ушибы и ссадины, оттирающий с моих ладоней грязно-багряную засохшую корку, бросая тревожные взгляды. Наверное, ожидал, что начну кричать, биться в безобразной истерике, грохнусь в обморок… А я как болванчик, только глазами могла хлопать и кивать, ни слова ни выдавила. Не смогла. Даже когда Гилмор стал оседать без сознания от потери крови — ножевое ранение оказалось не серьезным, по современным меркам медицины, но глубоким. Мне тоже понадобилось пару дней лечения, чтобы зализать свои раны — Трой бы и на неделю к койке приковал с удовольствием, но Сью встала за меня горой, шикая на мужа, чтобы он не препятствовал, как братец выразился «страдать над избитым мужиком». Другие мысли братца озвучивать не возьмусь, особенно те, которые не были произнесены вслух. Хочешь-не хочешь, а фракция накладывает свой отпечаток, хоть давно уже и не превыше крови. Но раз этот «кочевник» меня спас, то это уже совсем другое дело! Тем более, что к послушанию я склонности не имею на генетическом уровне. Зато Гилмора вытолкал взашей из фракции, стоило только тому оклематься и рискнуть приблизится к моей палате. В клинике Ризу сделали экстренную операцию и запихнули в ренкапсулу. Врачи сказали, что состояние из-за травмы головы стабильно тяжелое, но жизни в целом ничто не угрожает и остается только ждать. Он приходил в сознание сперва короткими урывочками, чуть приоткрывая мутные глаза и тут же проваливался в беспамятство. Врачи утверждали, что процесс восстановления для его состояния, идет на удивление быстро. А, да! У безупречных есть уникальная способность к самовосстановлению. Он очнулся в тот момент, когда я была в реанимации. Держала за руку, сжимая холодные пальцы, звала его мысленно, надеясь, что Риз услышит. А он лежал, такой спокойный, бледный, больше похожий на манекен. Только правую бровь и пухлую нижнюю губу расчеркивали затянувшиеся шрамики. И тут у него ресницы дрогнули. Глаза распахнулись, неторопливо сначала оглядев потолок, потом он перевел взгляд на меня, разлепил сухие губы и улыбнулся. Его чуть не убили из-за меня, а он улыбается и смотрит так, будто перед ним самое прекрасное в мире создание! А потом я испугалась и сбежала в патруль, да. Не смогла смотреть ему в глаза… уж слишком высокую цену — в его жизнь — я чуть не заплатила за свои чувства. Да и какому мужчине будет приятно, чтобы над ним сострадальчески рыдали и жалели? И внутри поселились своя боль и чувство вины, собственные, непохожие на остальные. А еще глупая, невыносимо одинокая пустота… — Как прошел патруль? — понаблюдав за мной с усмешкой, поинтересовался Эл. — Есть новости о Уотерсе? Нашли хоть что-нибудь? — Ничего, — качаю я головой, растирая лицо ладонями и украдкой зевая. — Вообще ничего, как в воду канул. Весь район, да и остальные какую неделю прочесываем, каждую щель и канализационные люки проверили — ничего. Время следующей жертвы прошло, но мне кажется, он затаился и чего-то выжидает. Эл чертыхается сквозь зубы, задумчиво трет заросший бородищей подбородок, а я не знаю, что мы можем еще сделать. Мы практически не вылезаем из рейдов, обшарили все возможные места, где мог укрыться убийца, но все тщетно. Мысленно мне тоже не удалось его уловить ни разу. — Лидеры говорили, что есть неизвестные нам проходы за стену, может, он все же сбежал? — Неа, не может, — заверяю я бесстрашного. — Он следил за мной, специально показался, чтобы мы смогли установить его личность. Он расчетливый игрок, Эли, понимаешь? Такие не отступают, а просто выжидают подходящего момента. Скоро Уотерс проявит себя, и кто-то погибнет. Нам необходимо это предотвратить, но… — И как? Что ты предлагаешь, Люси? Использовать тебя как наживку, да? Забудь об этом, я сказал. И только попробуй сама сунуться, под арест отправлю! Как я потом должен буду отцу твоему в глаза смотреть, если тебя выпотрошат? — Мне не пойдет отрезанная мочка, — мрачненько отшутилась я. — Эл, но это хорошая возможность. Если все как следует обмозговать, подготовится, нацепить передатчик, запастись антидотом от парализатора, то может получиться. А так, скольких он еще убьет? Общественность уже голосит, дружинники постоянно сцепляются с бесстрашными, хорошо, пока мозгов хватает, не хвататься за огнестрел. Но скоро пойдут настоящие бунты, если ничего не предпринимать. — Куча бесстрашных круглосуточно патрулирует город и прочесывает улицы, и ты хочешь мне сказать, что мы ничего не придпринимаем? — возмущается Итон, осаживая мою прыть и строго сверля глазами. Да понятно, что никуда он меня не пустит, но попытаться-то стоило. Может, Билли этого и ждет, а нам надо его как-то обыграть. — Диспетчеры сканируют видеозаписи со всех уличных камер. Ориентировки на него распространены по всему городу. Особые отделы тоже не сидят сложа руки, знаешь ли. Стоит только Уотерсу промелькнуть где, как мы об этом узнаем. Больше ничего мы не можем сделать, кроме как ждать информации. — Ладно, не ори ты так, поняла я все. С полигонов есть новости? — Пока затишье, нападений больше не было. Вот это-то и странно! Отец отправил к порталу боевой отряд и безупречные больше не дают о себе знать, наверняка, что-то затевая. А нам, полным недобрых предчувствий снова остается только ждать-ждать-ждать в неизвестности… Это невыносимо просто!Мия
В Яме сегодня ужасное оживление. Приехали бесстрашные с полигонов, делятся впечатлениями, горюют о погибших, разминаются. Стоит гвалт и мерный гул голосов, и вот такую Яму я люблю, нежели входить в гулкое безлюдное помещение, выдыхать парок изо рта, из-за вечной сырости и холода, и пытаться справиться со всеми своими страхами и печалями самой, потому что нет ничего прискорбнее одиночества. Иногда я думаю, почему нет слова, противоположного «одиночеству» по значению… Как сказать, что ты не одинок одним словом? Сколько ни пыталась придумать — не вышло. А вот «одиночество» есть, и значит оно не то, что нет никого вокруг, а то, что это такое чувство, его нельзя объяснить, наверное, как и любовь… Тьфу, ну куда меня понесло? Хорошо, что Яма наполнилась живыми голосами, что теперь можно будет снова чувствовать себя среди своих… Однако, как только я оказалась в толпе и чьи-то руки схватили меня, моя реакция, совершенно бесконтрольная, не заставила себя ждать. Потому что этот кто-то получил в нос… — Эй, ты офанарела, малявка?! — заорал кто-то самым любимым на свете голосом, и в ту же минуту я узнала Анишку, зажимающую нос ладошкой. — Ты чего брыкаешься, как давно нееб*ная лань? Или своих уже не признаешь? — Нишка! — заорала я на всю Яму и бросилась ей на шею. — Как же я скучала! — Да я уж вижу как ты скучала, носяпку мне покоцала, проп*здушка, — добродушно промямлила сестрица, обнимая меня одной рукой. — Ну рассказывай, с какого х*я ты на людей бросаешься? Или твой, растатуированный по самые гланды, красавчик чего учудил? — С Колином мы расстались, Нишь, — опустила я глаза, чтобы она не заметила ничего такого в них. — И я больше не хочу ни с кем встречаться. И говорить об этом тоже нет особого желания. — Ну и ладно! Мне этот бл*допидр твой никогда не нравился. Пойдем, что ли, налижимся, пока мои спиногрызы не нарисовались, иначе не будет у нас никакой жизни! — сестренка увлекает меня в сторону бара, высматривая кого-то, думаю, что Кевина. Наткнувшись на него взглядом, Нишка закрыла голову руками и бочком-бочком стала двигать к выходу, чтобы ее невзначай не заметили и не пресекли попытки к бегству. — Что, строит тебя муженек? — насмешливо спрашиваю я, пока мы закоулками добираемся до бара. — Паранджу еще не носишь? — С тех пор как стал командовать западным полигоном я, вообще, редко его вижу, так что тут ты пальцем в небо попала, — пробурчала Анишка, усаживаясь на высокий стул и заказывая себе выпивку. — Вот приехали на побывку, а через неделю снова туда… Мальчишкам только в радость покататься, а мне, честно говоря, надоело жить в горах, один геморрой… А Тами где? Я рассказала, что Тамилка у нас гоняет новобранцев на более высокие посты, поведала историю Люси, которая крутит с красавчиком кочевником, под уже довольно нетрезвые возгласы Нишки, и вечер должен был закончиться очень даже здорово… Но тут я увидела Бермана. Он почему-то был один, сидел в дальнем темном углу и вертел в руках стакан. В мою тоже не очень ясно соображающую голову полезло, что я даже спасибо ему не сказала, за то что он поехал со мной в ту подворотню, где чуть не убили Риза с Люси. — Погоди, сейчас приду… — бросила я Нишке и стала сползать с высокого барного стула. Сестра насмешливо провожает меня взглядом, пока я не очень-то ровной походкой направляюсь к мужчине. Все-таки человек жизнью рискнул, мало ли что могли сделать эти ублюдки, вон как Риза отходили… Берман, видимо, был чем-то очень обеспокоен или удручен, потому что пока я к нему шла, он ни разу не поднял глаза и не заметил, как я приблизилась. — Эй, — позвала я, — можно я сяду? Он чуть ли не вздрогнул и уставился на меня пустым взглядом, правда, сразу же, как только узнал, скупо улыбнулся. — Что, еще кому-то из твоих друзей нужна помощь? — негромко спросил он у меня, а я отчего-то вдруг смутилась. Вспомнила, как металась по штаб-квартире в поисках хоть кого-нибудь, кому можно довериться, и никак не могла сообразить, кого же взять с собой в качестве группы поддержки. И когда я зашла на очередной круг по Яме, удачно врезалась в широкую грудь Бермана, который вышел узнать, почему Риз до сих пор не вернулся. Когда я рассказала все, мужчина не колебался ни минуты, а подхватил меня под локоть и потащил к гаражам. Его сосредоточенность и даже некая невозмутимость отчего-то вселили уверенность, что мы со всем справимся, что бы там ни случилось. А то, что случилось плохое, стало понятно, когда Риз не вышел на связь. Уже подъезжая, мы услышали звуки потасовки, а когда увидели, что эти ублюдки сделали с Ризом… Берман удивил меня уже постфактум, когда я пришла в себя и успокоилась, осознав, что ни Люси, ни ее красавчику ничего не угрожает. Пока мы ехали, я судорожно пыталась то зажимать рану Гилмору, который тоже там засветился каким-то боком, то пихать Люси сигарету, от которой она отмахивалась, то бросать обеспокоенные взгляды на Риза, который, вообще, не подавал признаков жизни. И подумать о том, как же нас все-таки выручил Берман я смогла только позже, когда уже все закончилось. После того как мы прибыли в Эрудицию, я осталась с Люси и не заметила, что Бермана рядом нет. Он оставил нас и уехал, полагая, что мы захотим провести ночь в Эрудиции, как и вышло, а у меня больше не было возможности сказать, как я благодарна ему за все, что он для нас сделал. Он без промедления, оценив обстановку, ввязался в бойню, ему, видимо, тоже досталось, потому что я заметила у него на лбу багровый шрамик, и на руке до сих пор повязка в районе запястья. Он действовал как профессионал, настоящий бесстрашный, хоть и не должен был, потому что мы нарушили все, что можно было нарушить — режим, субординацию, приказы… Конечно, немного подбешивает его стремление опекать и наставлять, но сейчас разве это важно? Неблагодарность всегда считалась одним из самых некрасивых поступков бесстрашных, посему я просто обязана поблагодарить его за помощь… — Нет, — мотнула я головой. — Просто хотела сказать «спасибо», что помог, не оставил в беде… Слова как-то неожиданно кончились. Берман смотрит на меня, как-то уж совсем безразлично, будто это не он бережно вынес меня из здания, чтобы я не лежала на бетоне, и не он тревожно вглядывался мне в лицо, спрашивая, что случилось и почему я такая взволнованная… Первым порывом было извиниться, развернуться и уйти, но мне показалось это не очень вежливым. — У тебя все в порядке? — присела я на краешек стула, напротив него. — У меня все нормально. Я принимаю твою благодарность и надеюсь, ты тоже не оставишь меня в беде, если мне когда-нибудь потребуется твоя помощь. А теперь я хотел бы остаться один. Спокойные слова, как оплеуха, хлестанули по ушам, а мой не совсем трезвый мозг никак не мог взять в толк, он что, посылает меня? Вот так просто? Хочет быть один? — А как же поговорить? — полезла я к нему, хотя внутренний голос подсказывал, что сейчас делаю хрень. И лучше всего уйти. — Как же неразделенное одиночество и желание общаться с нами, с молодежью? Вот она я, вся рассыпалась в благодарности и, даже, несмотря на то, что послана, жажду поговорить. — Слушай, малявка, — Берман вдруг грубо рыкнул и со стуком поставил стакан на стол. — Я достаточно терпел твоих капризов, выполнял все твои поручения, и готов был пойти на контакт, даже в какой-то степени это было забавно, но сейчас я хочу побыть один, что тут непонятного? Или тебя обязательно надо послать матерно, чтобы ты поняла, что сегодня я не настроен на детские визги! — Так, и что тут, вообще, такое? — строго спрашивает Анишка, подходя к нам сзади. — Ми, у тебя все в порядке? — Нишка! — перекрикивая музыку и общий гомон, раздается голос Кевина от входа. — Ты куда делась, а? Почему я должен бегать за тобой по всей фракции? — он заметил нас и направился прямиком к нашему столику, а Берман злобно выдохнул и встал со своего места. — Ага, вот и группа поддержки. Ну теперь, я надеюсь, тебе не будет скучно, — он уже готов был уйти, когда Кевин поравнялся с ним, и нахмурился. — Берман? Ты? — Здравствуй, Кев. Давно не виделись. А я тут, видишь, твоих дам развлекаю. — Рад был тебя увидеть, жаль что в такой день, — негромко проговорил Кев, пожимая Берману руку. — Ничего, я уже ухожу, не хочу вам мешать, — мужчина кивнул нам всем и пошел к стойке расплачиваться с Иви, а я только и могу, что ресницами хлопать. — Как вам удалось, курицы, пристать к человеку в день смерти его жены, а? — хмуро спрашивает Кев, провожая Бермана взглядом. — Нишка, ну ладно Мия, она маленькая, но ты-то должна его знать, Хелен дружила с Тами… — Точно, бл*дь! — хлопнула себя по лбу сестрица. — Это ж муж Хелен, и правда! Ми, а чего ты пошла-то к нему? Ми… Мия, ты чего ревешь-то? Слышь? Ты меня не пугай! Кевин ступай отсюда, тут видишь какие дела творятся! Ми, быстро рассказывай, что случилось! От Анишки удалось отбиться с трудом. Ругая себя на все корки за то, что не смогла сдержаться при ней, зная, что моя грубоватая и несносная сестренка совершенно не выносит моих слез, я сбежала от них с Кевином в тату салон, где в свободное от инициации время подрабатывает Яцуко. Не скажу, что мы дружим, скорее просто общаемся, ведь когда-то в салоне работала Анишка, которую потом сменила родственница Яцуко. Вот мы с ней и тусовались время от времени среди растатуированных парней и девчонок, особой дружбы не возникло, но и неприятия тоже вроде как нет. Бесстрашная, увидев мое зареванное лицо, сразу же кивнула на подсобку, и там я просидела, пока волна беспокойства Анишки не была погашена ее мужем, который, в конце концов, забрал ее в апартаменты спать. Думать о том, что произошло не хотелось. От переживаний я совсем протрезвела и дала себе слово, что больше никаких возлияний. Во всяком случае пока. На душе было погано оттого, что, с одной стороны, вроде бы все верно, а с другой… И на что я понадеялась, что на меня обратит внимание этот великовозрастный мужчина? Который спустя несколько лет все еще скорбит о своей погибшей жене? Да и вообще, глупо думать о том, что между нами может что-то быть, он… совершенно не такой как другие. Парни в моем окружении все пустые и недалекие, поверхностные и привыкшие, что все само идет в руки, а Берман не такой… Он другой. Не мой. — Вот ты где! — я аж вздрогнула от резкого возгласа и, подняв глаза, облегченно выдохнула. — Я ищу ее по всей штаб-квартире, а она отсиживается в подсобке. — Чего случилось-то, Люс? — спрашиваю подружку, уж больно обеспокоенно она выглядит. — Слышала, как Нишка с Кевином орут, что ты плачешь и испугалась, — засмеялась Люси, тряхнув волосами и присаживаясь со мной рядом, опираясь на оббитую мягкой тканью стену. — Потому что если девочки Тревис плачут, значит, точно не к добру. Мия, — она поджала губы и посмотрела на меня укоризненно, — я думала, что после клуба ты оживешь, и вроде бы так и было, ну что опять случилось? — Ничего, Люси, правда. Я… просто сглупила, а последнее время нервы ни к черту. — Точно ничего? Поговаривают, что с тебя Берман глаз не сводит… — Так. Стоп. Я тебя очень люблю, подруга, но про ЭТО мы говорить с тобой не будем, идет? Тема парней закрыта бессрочно, особенно, что касается меня. А между тем ты мне так и не объяснила толком, что произошло в той подворотне. Как там оказались оба парня, с которыми у тебя что-то есть… ну или было, — быстро поправилась я, понимая, что Люси начинает закипать. И боже упаси меня от священного Эвансовского гнева. — Риз нашел меня, чтобы поговорить… — Ну да, бегал по Яме и твердил, что ты в опасности. Это уловка или он и правда что-то такое почувствовал? — Не знаю. Мне кажется… Я сбежала от всех, но потом сама его позвала, невыносимо было больше терпеть его равнодушие… — Ааа, эти ваши… мысленные штучки, — поддела я бесстрашную, но глядя на ее нахмуреное лицо, выставила руки вперед. — Ну прости, для меня это так необычно. Так и что дальше… — Он пришел… Сказал, что любит меня, а я ушам не могу поверить… Столько времени ходить вокруг да около, а потом в один присест взять и огорошить… Я иногда совсем его не понимаю… А иной раз кажется, что роднее его никогда никого не будет… — Ан ами се лямур*, — дурашливо протянула я, чувствуя, как ко мне возвращается хорошее настроение. — Очень смешно… — покачала головой Люси, пряча улыбку. — Я сначала растерялась, хотела… послать его, но он начал меня целовать, и я… — Молодец, парень! — восхитилась я. — Ему повезло, что он не видел тебя в действии, иначе, мне кажется, он не решился бы, вот так с наскока… — Знаешь… Он сказал, что раньше он никогда не понимал, что значит любить. А вот теперь понял. — Еще раз молодец, и язык подвешен. Ну и что же дальше! — А дальше на нас напали эти обдолбыши, и теперь я… мне страшно смотреть Ризу в глаза. Страшно и стыдно, что он пострадал из-за меня… — Стой! Ты что, хочешь сказать, что ни разу не навестила его? — Ну, конечно, навестила! — возмутилась Люси. — Правда… тогда он еще не совсем был в сознании. А когда пришел в себя… Наверное, надо бы сходить к нему, но мне… не по себе и я… наверное, боюсь, что он… — Какая же ты дуууура, Люс! — протянула я медленно, поражаясь своей подружке. — Такой парень, просто хватай и беги, а ты, мало того, что нос воротишь, так еще и бросила его на больничной койке! А что если он подумает, что ты не хочешь его видеть из-за этой драки, в которой он оказался проигравшим? Ко всему прочему, еще и это прибавляется! — С какой это стати он будет проигравшим, если его трое, ТРОЕ, Мия, держали, а… остальные избивали его… — Во уроды… — ошарашено протянула я. — И что, не нашли никого? — Пока нет… — А каким боком там Гилмор-то оказался? Он-то что там забыл? — Он… слушай, ты только… не говори никому, ладно? Он сначала с ними был. Напал на Риза. Но когда понял, что обдолбыши не отпустят нас, тоже ввязался в драку, уже защищая нас, за что его и ранили. — Во дурак… — еще больше обомлела я. — Всегда знала, что Джайка псих, но чтобы так… — Он был под чем-то, ты погоди, с этим надо разбираться. Джай придурок полный, но он не подлец и не садист, тут явно что-то не то… — Даже сейчас ты его защищаешь, — нахмурилась я. — Люси, его отправлять отсюда надо подальше, чтобы научился думать головой, а не х*ем и не жопой! — Отправить мы его всегда успеем, ты лошадей-то не гони! Тут что-то не так, Джай идиот, но он бесстрашный, пусть даже и немного свихнувшийся от ревности… В общем, так, ты пока никому ничего не говори. По официальной версии, он прибыл к месту драки и помогал нам отбиваться. Под сывороткой он сказал, что знает этих парней, и что вступал с ними в контакт, и даже был у них разговор о том, что надо бы проучить чужака, но он не хотел его убивать и вреда особого тоже не хотел причинить, а уж тем более мне. Так что пока его оставили, и даже допустили до работы среди нас. И ты тоже не выступай. — Да я-то чего, мое дело маленькое, — пробурчала я недовольно. — Всегда знала, что Гилморы немного психи, вот только не думала, что до такой степени. А к своему красавчику ты сходи, он уж, наверное, думает, что ты опять к Джайке переметнулась… — Ми, ну что ты… — А ты на его месте что подумала бы? А? Такой парень, говорит, что любит… Люси покосилась на меня, глубоко вздохнула и уронила голову на колени. — Черт, как же все сложно! Ладно. Ты права, надо сходить к нему. Обязательно.Люси
Откладывать визит к Ризу было невыносимо больше. Собравшись духом, я все-таки поехала к нему, кусая губы от волнения. Добравшись до Эрудиции, я обнаружила, что Риза из клиники уже отпустили и пошла искать его комнату, старательно унимая взбесившееся сердце. Конечно, он обиделся за то, что я давно не приходила, отговариваясь патрулями… А я боюсь увидеть немой укор в позолоченных глазах, ведь сказать-то он не скажет, ни за что не обвинит, но от этого раздирающего душу ощущения мне еще больше хочется просочиться сквозь стену или испариться. Из-за меня, только по моей вине он попал в беду… Как простить себе это? Как с этим жить? Дверь открылась сразу же, стоило мне постучаться, будто он за ней все это время и стоял. Собрался куда-то? Или ждал, почувствовал? Долгие несколько секунд он прожигал меня пристальным взглядом, будто не знал что сказать или что делать. Колеблется? Жалеет о том, что признался? Или сделал это под влиянием внезапно накатившего желания? Как понять? Что ж так быстро привыкаешь все знать наперед и единственный человек которого хотелось бы узнать ближе, полностью закрыт и непонятно ничего… Особенно нехорошо становится после разговора с Мией, и что уж там скрывать, от ее мыслей. Подружка всегда честная и открытая, говорит правду в лоб, но она так им восхищалась… Стыдно признаться, я подумала уже было, что она сама к нему питает… чувства. Однако ничего, кроме беспокойства за мою судьбу, я в ее мыслях не узрела, поэтому теперь оставалось только гадать, насколько Ми оказалась права. Вот чего он смотрит и молчит? Расстроен? Переживает? Винит? Обиделся? Сердце подскочило к горлу и ухнуло в живот. От милого, обычно такого спокойного и уравновешенного человека, кажется, и следа не осталось. Единственное, что я отчетливо чувствую — это сильная напряженность, застыл каменным изваянием. Если сейчас треснет мне этой дверью по носу — даже не сильно удивлюсь! — Привет, я тебе вещи привезла, — нервно теребя ногтями несчастный ремешок сумки, выдавила я вымученную улыбку, чувствуя, как губы предательски искривились. Сумку из моих рук он забрал и, не глядя, швырнул в кресло, а сам отошел от двери, у которой я так и осталась мяться. — Проходи. За вещи спасибо. Ты что-то еще хотела? — Хотела узнать, как ты. Я очень испугалась, Джай он… — Ты хочешь к нему вернуться? — вернуться к Гилмору?! Он это серьезно? За кого он меня принимает? Значит, все-таки Мия как в воду глядела. Понимаю, что обижаться на него нечестно, но… мне, что ли, легче всех? — Зачем ты так… — я просто не знаю что еще сказать. Я вообще ничего не понимаю. Этот человек… Какой он, что он хочет, о чем думает и как возможно вообще делать такие предположения, обращаться со мной вот так, будто я в чем-то перед ним виновата. — Ты обещал мне, что не оставишь меня, а сам опять отталкиваешь… — За все то время, с тех пор как я пришел в сознание, я видел тебя только пару раз. Так кто кого оттолкнул? — Я не могла раньше, у меня патрули и… — запнулась я, понимая, что оправдываться глупо. Но молчать никак нельзя… надо сказать что-то, объяснить… но я боюсь сорваться и наговорить вовсе не того, что следует. А страшное осознание, что Гилмор, зная меня как облупленную, специально выбрал именно такую действенную месть, чтобы я мучилась сожалениями и чувством вины, терзаясь угрызениями совести, и, сука, ни на секунду не забывала об этом, начинает непроизвольно злить. Черт, и что, теперь этому позволить встать между нами? — Риз, прости, я знаю, что все это из-за меня случилось. Ты серьезно пострадал, чуть не погиб и мне… невыносимо больно было видеть тебя таким. Я понимаю, что ты злишься и винишь меня, но я не хотела, чтобы все так обернулось… — старательно изучая пол под ногами, сдалась я. Молчит, разглядывая мою макушку, только несдержанное дыхание слышно. — Со мной все в порядке, ты это хотела узнать? — голос глухой и сдержанный. Я просто поверить не могу, что после того, как он признался мне, что любит, обнимал, целовал так нежно, он теперь опять, снова меня отшвыривает как ненужную тряпку… И что делать теперь? Сердце дрожало в груди, и дыхание застревало в горле от волнения, от непонимания, от его близости… Я просто не могу смотреть на такое спокойно-безразличное выражение лица, вот только отчего ладони у него сжимаются в кулаки до побелевших костяшек, а дыхание рвется на едва сдерживаемые хрипы? — Риз… — я подошла и повернула к себе его лицо. — Скажи мне, все дело в том, что я к тебе не приходила или случилось что-то еще? Я не могу знать, что ты думаешь, поэтому тебе придется сказать мне, потому что если ты не скажешь, я выйду за эту дверь и больше не буду задавать тебе никаких вопросов. Никогда. Его позолоченные глаза скользят взглядом по моему лицу, и становятся все мягче и теплее с каждой минутой. Но я вижу, в нем идет непонятная мне борьба. Чего и с чем? Он что-то узнал или… ему невыносима мысль, что он пострадал из-за меня, и теперь больше не хочет иметь со мной дела? Душа медленно обмирала от воцарившейся тишины. — Не хочешь говорить? Ты сказал, что любишь… Это были пустые слова? Заставил меня поверить себе и теперь жалеешь? — Люси, все очень серьезно, — он отвернулся, отошел, и я только вижу как ходит ходуном его спина, будто он собирается с духом, чтобы сказать мне, что все это была всего лишь игра… Отчаянная попытка спрятаться от реальности. — Ясно. Можешь больше ничего не говорить. Когда это необходимо, я понятливая девочка, — от тяжкого разочарования и отчаяния, я даже сама от себя не ожидала, что могу так быстро и стремительно двигаться. — Люси! — слышу я вслед, беда только в том, что я почти оглохла и ослепла, но это было к лучшему — не так остро чувствовалась больная тоска. Из глаз брызнули слезы, застилая взор, а я побежала куда-то наугад. Ага, вот он, кажется, проем, коридор, створка, за которой моя гостевая комната… Дверь хлопает, ограждая меня от всей этой бесконечной неопределенности. Я. Больше. Так. Не. Могу. Это невыносимо — любить человека и совершенно не понимать, что, вообще, происходит… Сколько я просидела на кровати, не в силах даже лечь, будто любое прикосновение может просто ввергнуть в пучину отчаяния, не понимая, что я вообще тут делаю и как мне быть дальше, не знаю. Размытый взгляд безразлично смотрел в темноту, а слезы текли, текли, текли… И казалось, будто они инеем застывают на щеках. И так тихо было… только глухо ступали шаги по коридору. Дверь открылась, обдав по ногам холодком. Я и так знаю кто это, но не уверена уже ни в том, что хочу продолжать этот разговор, ни в том, зачем он пришел. Губы отчаянно задрожали, словно и хотят что-то сказать, но не в силах, и я так сильно закрылась, сжавшись в маленький комок, что кажется вокруг меня увидеть можно тот самый защитный кокон, в который я так хотела спрятаться — лишь бы это загнанное ощущение исчезло. Риз неторопливо подходит ко мне и остановился, нависая, как мне показалось, огромной тенью. — Уходи, пожалуйста, — тонким, не своим голосом прошу его. — Я не готова сейчас услышать, что твое признание было ошибкой… — Люси, я никогда не врал тебе и никогда не хотел сделать ничего, что принесло бы тебе боль. Но последнее время только этим и занимаюсь, как я вижу. Поэтому, я хочу попросить тебя об одной вещи, — Риз присел на корточки передо мной и взял пальцами мой подбородок, легонько приподнимая лицо к себе. — Объяснять будет долго. Просто откройся, и я покажу тебе… — Мне страшно, — чуть ли не впервые в жизни, я выдавила из себя фразу, которую ни одному Бесстрашному не решилась бы сказать. — Не хочу говорить тебе о том, как сильно я люблю тебя. Хочу показать. Глаза его, то удивленно округляющиеся, если что-то непонятно, то пытливо прищуривающиеся, в ответ на что-то интересное, сейчас похожи на два темных озера, полных теплоты и нежности до краев, уголки губ изгибаются в чуть волнительной улыбке, а мне так хочется дотронуться до него. Пальцы, машинально перебирающие край покрывала, как-то сами собой осторожно потянулись к его лицу, которое всего за несколько дней зарастает густой черной бородищей по самые скулы, делая его черты жестче, желая дотянуться, прикоснуться. Теперь, когда он перестал хмуриться и упрямая складка, появляющаяся между бровями, исчезла, словно приняв какое-то решение, он опять стал совсем другим. Решиться открыться ему — это как прыгнуть в открытый океан, бушующий огромными волнами. Что тебя там ждет, как будешь из него выбираться… Риз перехватывает мою ладошку, поглаживающую его щеку, и, мимолетно прикоснувшись к ней губами, соединяет наши руки. Я чувствую тепло в середине ладони, будто его свет перетекает в мою душу. Кто же ты? Чего хочешь? Ты думаешь у нас получится? «Люси, ничего не бойся. Просто закрой глаза и смотри», — обволакивает меня мягкий голос, и я погружаюсь в него, будто в теплую перину, она затягивает, поглощает и мне становится нестерпимо хорошо, просто до восторга. Я будто все глубже ныряю в глубину и дышать по идее должно становиться сложнее, но все происходит наоборот, я набираю в легкие полную грудь воздуха и вдруг… я вижу. Вижу его, всего, полностью, до капельки… Все его переживания, сомнения, мысли, эмоции, которые он так пытается сдерживать и контролировать, чувства, страхи, и… Это невероятно, исключительно, странно видеть, до того это кажется прекрасным! Непередаваемая эйфория моих собственных чувств, таких родных и знакомых, отражаются в нем, я вижу их, ощущаю всем своим существом. И теперь мне понятно, как люди находят друг друга. Это свет, тепло, мелодия которые слышны и чувствуются только нам двоим в унисон, переливаясь и мерцая сплетают невидимую нить от одного человека в другому, и привязывают, накрепко, заставляя сердца биться в одном ритме, видеть, ощущать одно и то же, будто два разрозненных человека становятся единым целым. Это чудо… настоящее чудо! Он всего лишь боится за меня, боится и не мог объяснить, что поддавшись своему чувству, он упустил из вида опасность, а теперь винит себя в этом. Ну что же ты… Риз, ну ведь разве в тебе дело? Ну, конечно, нет! Никогда, никаких сомнений, ведь я так люблю тебя, ты не можешь этого не чувствовать! Ведь чувствуешь, правда? Теплый шар, разрастающийся в груди, становится все больше, окутывает меня нежностью, и я ощущаю на своих губах мягкое прикосновение этого света. Я открываю глаза, обнаружив, что Риз целует меня, легонько прикасаясь к губам, трепетно, а у меня по щекам текут слезы так обильно, просто целыми водопадами, что становится неудобно. — Я ответил на твои вопросы? — тихо спрашивает он, чуть шевеля губами всего в миллиметре от моих. — Более чем, — выдохнула я и, наконец, сделала то, о чем мечтала так долго. Обняла, притиснувшись так близко, так крепко стиснув его в объятиях, зарываясь носом в его шею и вдыхая любимый до умопомрачения запах, зажмуриваясь, как маленькая девочка, встретившая того, о ком так долго грезила. Его руки оплетают меня в кольцо, грудина высоко вздымается, втягивая в себя воздух, будто все это время он не решался вздохнуть. — Никогда, никаких сомнений, Дей Идрис! Обещай мне, что никогда не будешь сомневаться во мне! Пока мы вместе, все можно решить, нам нельзя разделяться! — Ты тоже это понимаешь? — будто не веря своим ушам, вышептывает он, обдавая мое ухо теплым дыханием. — Люси… прости, я не думал… я, правда, очень испугался, что невозможность контролировать эмоции приведут к тому, что… — Не надо! Слышишь? Ты же сам понял, что дело не в нас, а в том, что сделали с Джаем. С этим еще надо разбираться. Но я хочу, чтобы ты даже не думал, что я могу предать тебя, ясно? Дей… — отстраняюсь и заглядываю ему в глаза. — Я люблю тебя, Дей… — пробуя, как на вкус его настоящее имя, я вновь заглядываю с затаенной нежностью ему в лицо, поддавшись ближе, чтобы осторожно провести кончиками пальцев по полоске свежего шрамика на губе. А потом эти теплые губы приоткрылись, касаясь моих пальцев и прошептали: — Я знаю, — и поверить самой себе сложно, что все это — наяву. Что снова можно прикасаться к нему, чувствовать его тепло… видеть любовь в этих бездонных, в обрамлении темных ресниц, позолоченных глазах. Риз оглаживает мою щеку большим пальцем, стирая влагу, притягивает меня к себе и захватывает мои губы, на пределе нежности и нетерпения. Прихватывает поочередно, лаская, втягивая и сминая, и я просто растворяюсь в этом поцелуе. После того, что он показал мне, я больше не могу ни в чем сомневаться, я увидела все, что было нужно и этот уровень доверия просто поразил меня своей глубиной. Он именно такой, каким я узнала его в лесу, за стеной, именно тогда он был настоящим, а суровая действительность Бесстрашия сострогала с него прежнюю открытость, заставила его защищаться и загораживаться всеми барьерами и стенами, которые он выстроил вокруг себя. Нежность, всепоглощающая, щемящая сердце, затопила меня, пальчики заплясали, цепляясь за туго свитые мышцами мужские плечи, и чтобы вдохнуть пришлось разорвать такое необходимое единение губ. — Иди ко мне, — тяну я его, заставляя приподняться только за тем, чтобы обхватив меня теснее и опуститься рядом на кровать, позволив мне перебраться на себя сверху. Его губы в нескольких дюймах от моих. Поцеловать их запоем, жарко и страстно, легонько прикусив ему губу и тут же загладить языком свою резкость. Сжать коленками его бедра, поддавшись навстречу под тяжестью мужской, крупной пятерни, безропотно устроившейся на пояснице, чтобы притиснуть к себе еще ближе. Пройтись ладошками по плечам, крепко оплестись руками вокруг шеи, запутаться пальцами в волосах на затылке, нащупав подушечкой еще один свежий шрам и осторожно погладить. Светлый, нежный, чувственный… мой. Только мой. Никому тебя не отдам. — Люси… Я люблю тебя, — шепчет он, и сердце стремительно разгоняется, неся по телу дрожь возбуждения. А в следующий же миг реальность отступила куда-то, перестав существовать, потому что сильные руки запрокинули мое лицо, а припухшие губы лихорадочно заскользили влажной дорожкой по щеке, подбородку, шее… Прикрыв глаза и с трудом сдерживая рвущийся стон, изгибаясь в этих настойчивых объятиях, все мое существо отзывается на каждое прикосновение, отдаваясь почти забытой, долгожданной ласке и наслаждению… Отдавая ему себя. Отдаваясь и требуя большего, требуя его всего, немедленно… И руки тут же нетерпеливо заерзали по его одежде, перетекая с плеч на широкую грудь, вниз, по напряженному торсу, расчерченному кубиками пресса, к краю футболки. Потянуть, сдернуть, не глядя отшвырнуть прочь, освобождая горячее тело от мешающей ткани. Риз убирает с моей шеи пряди волос и прижимается губами к бьющейся под кожей венке, нежному местечку за ушком, судорожно вдыхая. Ладони его поглаживают бедра, подхватывают под ягодицы, чтобы притиснуть к себе еще сильнее, почти до боли, возвращаются, скользят на призывно выгнувшуюся спинку, мягко забираясь под одежду. Сладко вздыхая, я чувствую на своей коже прикосновение пальцев, поглаживающих и рассыпающих жаркие мурашки в каждую частичку тела и отстраняюсь, давая Ризу возможность избавить меня от майки. Глубокий вдох с присвистом, перетекающий в жаркий шепот, кадык резко дернулся, сглатывая слюну в пересохшем горле. Обнажив заострившиеся от желания бутоны сосков, он целует их трепетно, изучая, один за другим, никуда не спеша, будто борясь с собой и с собственными инстинктами, ловит губами, лаская языком и втягивая, покусывая, срывая с моих губ отчетливые постанывания. Пальцы впиваются в сильную спину, оставляя там отметины полукружий ноготков. Ох, пожалуйста, прошу, только не останавливайся! Его глаза блестят из-под припущенных ресниц, губы приоткрыты в мягкой улыбке, а по натренированному телу катится легкий озноб, покрывая кожу капельками влаги. Терпкий запах возбуждения сводит с ума. Подчиняясь приказам его рук, я оказываюсь опрокинутой навзничь, подмятой под тяжелое тело и прижимаюсь бедрами к нему, полностью ощущая желание мужчины, и от этого натиска возбуждения срывает все тормоза напрочь. Скорее же, скорей. О, боже, сердце сейчас остановится… Какие-то секунды, и пальцы отстегивают пряжку ремня, дергают тугую пуговицу и тянут флажок молнии вниз. Глаза его распахиваются, позволяя утонуть в потемневшей радужке, а с губ слетает низкий стон, когда пальчики забираются внутрь, проходятся по всей длине, лаская, легонько сжимают член… Черт, да он везде безупречный! Риз вздрагивает от каждого касания, почти задыхается, закусывая губу, выронив еще один стон и глухое хриплое: «Люси, девочка моя…» Взвинченное тело треплет крупной дрожью. Тебе же нравится, да? От его близости кружится голова, дрожат коленки и перехватывает дух, а россыпь поцелуев по лицу, плечам, груди, рассылает по крови новые волны озноба, вынудив изгибаться в пояснице. Где-то внутри зарождается, остро вибрируя, это дикое, сладкое предвкушение. Томительные пульсирующие спазмы удовольствия свиваются тугим вихрем внутри, пока крупная ладонь гладит живот, спускается ниже, протискивается между бедер прямо поверх брюк, касаясь самых нежных мест… — Лусия! — знакомая хрипотца в грохочущем из коридора голосе, вышибает из меня и душу, и все томление, оставив только один-единственный вопрос: а дверь заперта? — Люси! Ты здесь? — и громкий стук кулачища в дверь. Фууух… Боже ты мой, постучал! С тех пор как я подросла, без стука ко мне входить особо никто не решается. — Люси! — Папа?! — ужом выползаю из-под тяжелого горячего тела, спрыгиваю с кровати и замираю на полпути к двери, опомнившись. — Папа, ты приехал? Подожди, я сейчас… — Давай, собирайся, жду тебя в конференц-зале. Разговор есть! — прогремело строго и послышались удаляющиеся шаги. Сердце, укатившееся в пятки, не желает возвращаться. Я перевожу ошалевший взгляд на Риза, тихонько и нервно хихикая в ладошку. Выругавшись сквозь зубы, он перекатывается на спину и лежит, раскинув руки. Смотрит в потолок, старательно дыша глубже и выравнивая сбитое дыхание. Твою мать, как же повезло! Снова мы увлеклись, чуть не прозевав все на свете. А мой отец в гневе, пострашнее обдолбанной толпы отморозков будет!