Жизнь не бывает легкой

Он смотрит на меня оценивающим взглядом, человек, с которым несколько часов назад я соединилась на всю жизнь. Мы впервые остались одни и мы еще не сказали друг другу ни слова. Его взгляд проникает сквозь складки одеяла, сквозь мою длинную сорочку, добирается до сокровенных мест моего тела. Он как будто раздевает меня, да, вот подходящее слово. И хотя на мне ночные одежды, кажется, что я лежу перед ним обнаженной. Стоит тишина, которой, наверное, не было со дня сотворения мира, невыносимая, тягучая тишина. Сейчас он сделает то, что все мужья делают со своими женами. Я знаю это, я к этому готова. Но он не торопится заявлять на меня свои права. Он продолжает смотреть и смотреть, как будто не может решить, стоит ли вообще иметь со мной дело. Я не могу больше справляться с волнением и нервно сглатываю, издав какой-то странный звук, что-то среднее между стоном и хрипом. Это приводит его в движение. Он подносит руку к моей сорочке и начинает расстегивать пуговицы, медленно, одну за другой. Его пальцы совсем близко к моему сердцу, слышит ли он, как сильно оно бьется? Когда его ладонь прикасается к моей обнаженной коже, я вздрагиваю. Его руки такие холодные, почти ледяные. Он проводит пальцами по моей груди, животу, спускается все ниже и ниже. Так вот что чувствуешь, когда тебя касается мужская рука. Ничего нежного нет в его прикосновениях, мне даже делается больно. Неужели он этого не замечает? Нет, он продолжает щипать меня, грубо, почти с яростью, всё убыстряя темп. И вдруг он внезапно останавливается и отдергивает руку. На его лице такое выражение, будто он только что наткнулся на слизняка или что-то такое же мерзкое. Совсем как тогда, в нашу первую встречу, когда он почти вбежал в мои покои и вдруг остановился как громом пораженный. И кстати, что это за запах, который преследует меня с момента, как мы легли в постель? Сначала я думала, слуги небрежно убрали наши покои или это какие-то здешние травы издают подобный аромат. Я было уже собралась завтра распорядиться, чтобы этого больше не было. Теперь же я искоса взглядываю на мужчину, делящего со мной ложе, и с ужасом понимаю, что эта вонь идет от язвы на его ноге, кошмарной, незаживающей раны. И что, мне придется каждую ночь вдыхать эту мерзость? Конечно, я ведь теперь его жена. А с его лица по-прежнему не сходит брезгливое выражение. Хватит, с меня довольно. Еще не понимая, что делаю, я отодвигаюсь все дальше и дальше от него, к краю кровати. Единственное, что мне сейчас нужно, это глоток чистого воздуха. Я потеряю сознание, если не получу его. Я поворачиваюсь на другой бок, спиной к своему мужу, и каким-то шестым чувством вижу, что он делает то же самое. ******* На следующее утро я медленно прихожу в себя. Как ни мало я знаю о подобных вещах, одно мне известно точно. Король так и не сделал меня своей женой. Он не захотел сделать меня своей женой. Я вызываю у него отвращение. По правде говоря (наедине со своими мыслями я осмеливаюсь на эту дерзость), он и сам не больно-то привлекателен, вовсе не прекрасный принц из девичьих грез. Но я бы покорилась ему, стерпела бы его ласки, как и полагается хорошей жене. Так меня учили, такое я слышала с самого детства. Жена да покорится мужу своему. Таков заведенный самим богом порядок вещей. Да, но как ей быть, если ее покорность не требуется, если этот самый муж вовсе не проявляет к ней интереса? В глубине души я не особенно удивлена тому, что случилось. Я знала, что так и будет, знала, что мне не дано пробудить любовь или хотя бы интерес мужчины. Любого мужчины. Все обиды, все тревоги, что поселились в моей душе с того самого дня, как я впервые осознала, что я уже не маленькая девочка, но девушка, готовая разделить брачное ложе, ныне громко заявили о себе. Я почти перешагнула тот рубеж, после которого девица на выданье становится старой девой, и вот, наконец, кто-то проявил ко мне интерес. И не важно, что этот кто-то до меня был уже трижды женат, что его интерес ко мне носил чисто политический характер, что, возможно, это была не самая подходящая для меня партия. Все равно, у меня появился шанс создать семью, стать такой, как все. И с первого часа нашей совместной жизни мой муж дал мне понять, что мне не дано стать такой, как все. С ужасом я понимаю, насколько я здесь одинока. Мне некому довериться, некому рассказать о томящих меня страхах, не у кого попросить совета. Конечно, у меня теперь целый штат прислуги, фрейлин, капелланов, даже жонглеров и музыкантов. У меня свой двор, какой и полагается иметь английской королеве. Сотни людей специально отобраны для того, чтобы выполнять любой мой каприз, предупреждать малейшее желание. Все они готовы служить мне в надежде получить милость и награду. Но это все не в счет. И склоняются они не передо мной, а перед моей короной. Горничные убирают мою постель, ставят свежие цветы в вазы вместо старых, уже завядших (недолго же простояли мои свадебные букеты). Я выбираю наряд, в котором сегодня предстану перед двором, перебираю свои новые драгоценности, кивком головы выражаю свое согласие, да, это ожерелье подходит к цвету моего платья, да, эти туфли с пряжками как раз то, что нужно. Знают они или нет? А если не знают, то, может быть догадываются? Что означает их молчание – почтительность перед своей госпожой или скрытое сочувствие? Или презрение? Как бы то ни было, я скорее умру, чем выдам свою тайну. Леди Брайан представляет мне моих фрейлин, знатнейших дам и девиц королевства, которые будут теперь всюду сопровождать меня. Всем своим видом они показывают, какая это великая для них честь – находиться здесь, при моей особе, дышать со мной одним воздухом. Разумеется, я ведь теперь первая дама в этой стране. Я должна все время напоминать это себе, потому что на самом деле никакого превосходства перед ними я не чувствую. Леди Брайан – само достоинство, кажется, придворные манеры она впитала с молоком матери. И она выглядит такой надежной, такой… уверенной, знающей, что и как нужно делать. На мгновение у меня возникает искушение во всем ей признаться, откровенно поговорить с ней, попросить совета. Но я вовремя останавливаю себя. Время детских излияний прошло. И господин Эрлекен не зря предостерегал меня от излишней доверчивости. Он знал, что говорил. Эти придворные ведут бесконечные интриги друг против друга, у каждого нож за пазухой. Все мои дамы наверняка принадлежат к какой-либо из этих проклятых фракций. Нет, я не буду такой наивной, чтобы дать им почувствовать свое превосходство передо мной. Я ни перед кем не обнаружу свою слабость. И вообще нужно отвлечься от этих мрачных мыслей, взять себя в руки. Куда только делось мое стремление поскорее освоиться со своим новым положением? Я любезно улыбаюсь фрейлинам и повторяю про себя их имена, чтобы быстрее их запомнить. «Леди Рочфорд, ваше величество», - высокая белокурая дама приседает передо мной. Рочфорд? Где-то, когда-то я слышала этот титул. «Вдова Джорджа Болейна», - поясняет мне леди Брайан. Того самого, что был казнен со своей сестрой по обвинению в самом ужасном из всех возможных грехов? Эта женщина была его женой, и теперь она снова здесь, чтобы служить мне, как некогда служила той, другой Анне. Я не могу удержаться, чтобы не взглянуть на леди Брайан. Она чувствует мой невысказанный вопрос и кивком головы отвечает на него. Затем, когда леди Рочфорд отходит в другой конец комнаты, чуть заметно наклоняется ко мне и тихо говорит: «Остерегайтесь этой женщины, мадам». Одно, по крайней мере, ясно, госпожа Болейн не та особа, на которую можно положиться. Она мне не друг. А кто, интересно, здесь мне друг? ******* «Лорд Кромвель просит принять его, ваше величество». Я слегка вздрагиваю, услышав это имя. Господин Эрлекен сказал, что это самый влиятельный человек в стране после короля. И еще он сказал, что я здесь во многом благодаря его стараниям. Что же, раз так, мне необходимо разрешить эту аудиенцию, хотя бы чтобы выразить ему свою признательность и заручиться поддержкой. Взглядом я выражаю свое согласие, и милорд входит в мои покои. Я немного удивлена, когда он предлагает поговорить наедине. Значит, это не простой визит вежливости, он хочет сказать мне что-то важное. Нехорошее предчувствие овладевает мной. Я предвижу, что наш разговор не несет мне ничего приятного. Почему-то мне очень неловко в присутствии этого важного и серьезного господина. Боже мой, когда же наконец я избавлюсь от своей проклятой застенчивости? Когда же почувствую себя настоящей королевой? Но господину Кромвелю, кажется, тоже слегка не по себе. Он одаряет меня улыбкой (довольно фальшивой, должна сказать) и наконец приступает к делу. «Мадам, я пришел к вам по довольно деликатному вопросу. Я должен предостеречь вас, чтобы вы ни в коем случае не пытались противопоставить себя его величеству, не пытались идти наперекор его воле. Напротив, вам следует всеми силами стараться заслужить его расположение». Что я слышу? Я пыталась противостоять королю? Оказывала ему неповиновение? Где? Когда? У меня такого и в мыслях не было. В недоумении я смотрю на своего собеседника. «Милорд, я не понимаю, каким образом я могла оскорбить его величество», - начинаю я, но слова замирают у меня на устах. Я понимаю, что он имеет в виду. Этот человек все знает. Знает о моем позоре, унижении, знает, чем закончилась моя первая брачная ночь. Король рассказал ему. Ну разумеется, он же его доверенное лицо. И неизвестно, в каких выражениях, с какими подробностями! Боже мой, какой позор. От стыда я готова провалиться сквозь землю. Огромным усилием воли я подавляю подступающие к горлу слезы. Если в довершении ко всему я еще и разрыдаюсь, это будет конец, полный и окончательный провал. А Кромвель продолжает говорить, как важен этот брак для нас обоих, для него и для меня, что мы теперь союзники и я должна сделать все от меня зависящее, чтобы король остался доволен своим новым супружеством. И постепенно у меня в душе рождается гнев. Гнев против короля, который так со мной обошелся, против брата, который только и ждал случая поскорее сбыть меня с рук, но прежде всего против этого человека, который присвоил себе право решать мою судьбу и теперь в награду что-то от меня требует. Почему они все считают, что это моя вина, что с самого начала все пошло не так? Видит бог, я хотела как лучше. И я хотела, да, хотела понравиться его величеству. Но мне никто не сказал, как это сделать. И теперь он меня ненавидит, хотя я не знаю, за что. Но хуже всего то, что этому чужому человеку известна моя тайна. «Если бы ваше величество обнаружили, что беременны…» Очевидно, в моем взгляде было что-то такое, что заставило его замолчать. «Простите, что я говорю о таких интимных вещах, но вы теперь королева Англии, у вас нет и не может быть ничего личного». Я больше не могу сдерживаться. Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного. Мне необходимо выговориться или я сойду с ума. Но что во имя всего святого я могу сказать? И прежде чем хоть сколько-нибудь обдумать последствия своих признаний я говорю: «Как же я могу обнаружить, что беременна, если король так и не лишил меня невинности. Я не дева Мария». Он не очень удивлен, услышав это. Так я и знала, ему все известно. А слова сами срываются с моего языка, прежде чем я могу удержать их: «Я делаю все, чтобы понравиться его величеству. Но раз вы говорите, что у меня теперь нет ничего личного, я отвечу – это не очень приятно. И его нога, она издает такой ужасный запах, мерзкий, она воняет, это отвратительно. Вы меня понимаете?» От волнения я не сразу замечаю, что давно уже говорю на родном языке. Сейчас он в ужасе от меня отшатнется. Как я могу так отзываться о его государе, о своем супруге и господине? Он сейчас призовет меня к порядку. Но он ничего не говорит. Он только молча смотрит на меня с болью во взгляде и затем кивает, очень незаметно, но так, чтобы я поняла. Мой гнев уже прошел. Теперь я досадую на себя за эту глупую вспышку. В самом деле, как можно быть такой неосмотрительной. Лорд Кромвель чего доброго передаст мои слова королю. Стремясь загладить негативное впечатление, я произношу несколько примирительных слов: «Я сделаю все, чтобы заслужить любовь его величества, который так милостив и добр ко мне». И отворачиваюсь, давая понять, что аудиенция окончена.