Обратный ход

Кощей медленно бредет из леса в сторону терема, продолжая размышлять о произошедшем за последние несколько недель. У ворот встречает привычная стража, и воины окидывают его взглядами вкрадчивыми и настороженными, но этому юноша значения не придает. Учитывая все его последние действия, всякий здесь смотрел на него как на колдуна, разгулявшегося в своей силе и более не оглядывавшегося на привычные правила и рамки. «Утром поговорим обо всем», — думает Кощей, — «Утро вечера мудренее». Но поднявшись на крыльцо своей избы, он останавливается, и сдавленно выдохнув, упирается лбом в дверь. С одной стороны, слишком неопределенно его намерение, и не хочется тревожить князя в ночи. С другой - все же, нечто в юноше переливается в неспокойствии, тянет в сторону княжеских палат. Поколебавшись еще некоторое время, Кощей-таки идет в сторону терема, не встречая в сумраке никого на своем пути. Несколько лестниц, несколько коридоров и пред ним нужные покои. «Он не один там», — юноша хмурится, и поколебавшись, прислоняется к двери, желая расслышать, кто именно внутри — быть может, князь с княгиней, и ему действительно стоит обождать. Но вместе с голосом возлюбленного он слышит чуждый и незнакомый, а каждая следующая реплика пускает мороз по позвоночнику: …Нужно было снять его голову еще тогда! Мой отец был прав, а я позволил себе оплошность… Понимаете, он просто обаял меня, я был не в себе, но теперь знаю, как он опасен, колдовское отродье… Конечно, князь, … Главное действуйте быстро… Почему вы уверены, что он вернется именно сегодня?!.. Не сегодня так завтра… Сердце надо вырезать полностью, не нарушив целостности плоти… Да-да, я знаю — шепот сначала становится тише, а после он слышит в интонациях Мстислава недовольство, — Как только я удостоверюсь, что все получилось, Игла будет у вас… «Он…он хочет убить меня?», — оторопев, Кощей пытается осознать услышанное, — «Он убьет меня!». Отшатнувшись от двери, он торопливо уходит прочь, за первым же поворотом переходя на бег. Кажется, кто-то даже окликает его, и потому юноша ускоряет шаг, почти кубарем скатываясь с крыльца, стремглав пробегая весь двор, и дружинники, стоящие у ворот, остановить придворного лекаря не решаются. Ноги несут его быстро, острый, лежащий в самом основании бытия инстинкт гонит его прочь до самого леса, вглубь, обратно к озеру. Даже не сбрасывая одежды, Кощей влетает в прохладную воду, что отчасти возвращает ему разумное состояние ума, но сердце так же бешено колотится, отбивая внутри набат неотвратимости обличенной правды. Пока он по совету княгини пытался вернуть себе прежнее состояние духа, бродил меж миром людским и миром духов, избавлялся от последствий встречи с Темным Богом, иными словами, платил свою цену за спасение возлюбленного, тот даром времени не терял. Опустивший в воду с головой, юноша топит в воде немой крик отчаяния, оставаясь под толщей до спирающего грудь чувства. «Нет! Это не может быть правдой!», — зажмурившись, он выныривает, в отчаянии разбивая ладонью свое перекошенное отражение в ряби волн. Отвлекает его протяжный, птичий крик. — А…Это ты… — обернувшись, Кощей видит своего лебедя, — Это ты! — подхватив его из воды, он трясущимися руками прижимает птицу к себе, нервно, судорожно поглаживая мокрые перья. А та, не поняв такой прыти своего хозяина, тем не менее не вырывается из рук, лишь распахивает крылья, а после усмиряется, укладывая шею на грудь. Несколько минут простояв в воде, Кощей выбирается на берег, стремясь постепенно выровнять дыхание и успокоится. …. — Уверен ли ты в своем решении, отрок? — волхв своего разочарования едва ли скрывает. — Да, — его ответ легок и тверд, и он нисколько в его правильности не сомневается. — Пока тебе не минула двадцатая весна, ты еще сможешь изменить его. — Да, спасибо, — едва ли он сейчас воспринимает слова старца всерьез, — Вам всего дали в дорогу? Запасов достаточно? — из вежливости уточняет Кощей, и оба его собеседника отчетливо понимают, что юноша ждет, когда они наконец покинут княжеский двор, унеся с собой прочь и свое предложение. — Достаточно, — кивает старший волхв, — Если передумаешь — держи путь на юг от вашего леса, и думаю…ты найдешь дорогу, если по-настоящему захочешь… Кощей прикусывает губу, погружаясь в тяжелое, неоднозначное размышление. «На юг, значит… Ярослав тогда говорил, что они шли долго, а у меня ни припасов, ни коня… Можно с конюшни забрать конечно, но могу ли я вернуться?», — поджав губы, он протягивает ладонь к волосам, доставая из пучка Иглу. «Забрать ее, это же почти все, что у меня есть!», — с горечью размышляет Кощей, всматриваясь в блеклые переливы металла на узоре ушка, — «Быть может, я не так расслышал что-то? Не так понял… Сердце…вырезать?». И хотя сердце его противиться такому решению, интуиция, что после соприкосновения с силами Темного Бога обострилась как никогда, подсказывает ему другой ответ. — На княжеский двор нам с тобой больше нельзя, — с печальной улыбкой произносит он, обращаясь к лебедю, что, помяв лапы на берегу, вернулся в озеро. «Сейчас еще тепло, в лесу я ориентируюсь хорошо, да и Божен сказал, что ноги сами выведут… Есть коренья и ягоды, воду тоже найду. Доберусь как-нибудь, а если сгину — судьба такая значит», — и с этими мыслями он, дождавшись пока его птица вновь выберется на берег, начинает свой путь. Ночи пока еще теплы, и он без особого труда находит еду, правда, аппетита у Кощея почти нет, и порой он обходится совсем скупым набором съестного. Огонь разжечь теперь не составляет никакого труда — достаточно легкого движения руки над собранным хворостом, чтобы пламя возникло без каких-либо особых усилий. «Хах… еще недавно думал, что все потерял…», — с усмешкой размышляет юноша, рассматривая свою ладонь, — «А сейчас словно вернулось сторицей, да что теперь толку?». Сомкнув пальцы на предплечьях, он растирает кожу, стремясь согреться от резко подувшего промозглого ветра. Покинув княжеский двор в простой холопской рубахе, он порой мерз, особенно ночью. Поежившись, Кощей вновь проводит ладонью над костром, и он разгорается сильнее, вопреки сырым и небольшим веткам в своем основании. Оранжевые всполохи прыгают, мелькают, и чем дольше он смотрит на огонь, тем больше видит в причудливом танце пламени лицо, что не покидает его мысли. Видение ли, фантазия? «Кому…кому я вообще буду нужен, кроме него», — вздохнув, юноша промаргивается, и отвернувшись, сворачивается клубком, укладывая подбородок на колени, — «Но и он… Я настолько сильно испугал его?», — острое чувство сожаления начинает царапать грудь, — «Конюшня эта еще… Но я просто хотел, чтобы он понял, чтобы он услышал меня! Может мне не стоило бежать так трусливо?.. Я бы мог поговорить, объяснить… Все что я когда-либо делал было для него, неужели он мог поверить, что я причиню ему вред?» Прикусив губу, он закрывает глаза. Желание, что он отгонял от себя день ото дня, пересиливает — и погрузившись в состояние среднее между дремой и трансом, он без большего для себя труда оказывается в знакомых стенах терема. «Так, хорошо…», — воровато оглядевшись, он поеживается — для него все ощущается реальным, но вышедшие из-за поворота слуги проходят мимо так, словно он и не стоит здесь. Или действительно не стоит? Бесплодным ли духом он наведался в княжеский терем, или лишь отголоском своего образа, не важно — другие обитатели едва ли могли увидеть, возможно, лишь ощутить его присутствие легким дуновением ветерка, взявшегося не пойми откуда. Оглядевшись, Кощей движется по коридорам вглубь, пока не достигает нужной двери, украшенной богатой резьбой. Уложив ладони на ручку, он неслышно проходит внутрь, оглядываясь. Тот, кого он ищет в своей постели не один — под боком мужчины лежит девица, едва накрытая меховым одеялом, худая, с маленькой, слабо очерченной грудью и длинными, темными волосами. Тонкие пальчики покоятся на мужской груди, нежная кожа покрыта следами от пылких поцелуев. «Вот как…», — ощутив глубокий укол в сердце, юноша разводит губы в слабой, блеклой улыбке, что придает его осунувшемуся лицу совсем уж вымученное выражение. И все же, вопреки всему, Кощей медленно ступая, проходит вглубь комнаты, — так идут по топкому болоту, ожидая, что в любой миг провалятся. Все так знакомо — и каждая деталь ранит тонкими иглами, что забираются под кожу, царапают ржавым железом. Покои великого князя, не княжича — и все ж таки, сейчас юноша не мог отделаться от ощущения, что именно с этого переезда и начали прорастать первые зачатки грядущих бед. И разве они не были счастливей раньше, деля совместные минуты украдкой? Он проходит к столу, на котором помимо знакомых бумаг, шахматной доски и прочих вещей князя лежит широкий острый клинок. Кончик пальца осторожно скользит по острию, чье лезвие украшено рунами — часть из них знакомы ему по ведьмовскому лечебнику, часть рисовал Божен на песке, а часть он видит впервые. Холодок невольно пробегает по затылку, по всему телу бежит предчувствие нехорошего, и вздрогнув, юноша отнимает ладонь от оружия. Иглы забираются глубже, текут по венам, намереваясь добраться до сердца. Кощей неслышным шагом подходит к постели, всматриваясь в лежащего на ней мужчину. Лицо, знакомое в каждой черте — навечно ли оно запечатлено в кончиках его пальцев, и в самой сумеречной тьме мог бы он узнать его с одного касания? Вылепил бы из глины, из песка, по одной лишь памяти? Опустившись на колени, Кощей осторожно опускает голову на сложенные локти, что проваливаются в перину. Чужое дыхание совсем близко, и иглы прокалывают сердце, проходя насквозь, застревая в самой глубине натянутых до предела жил. «Княже…», — сдавленно выдохнув, юноша протягивает руку вперед, — «Я же люблю тебя, я убил ради тебя, почему даже этого оказалось мало?..» Где-то далеко рыжеволосый мужчина резко садится в кровати, просыпаясь не то от касания, не то от звучания знакомого голоса. «Чудится уже», — морщится он, нервно растирая лицо ладонями. Переведя взгляд в спящую рядом мимолетную любовницу, в желании отвлечься от тяготящих разум и сердце тревог, князь вновь опускает ладони на девичьи бедра. Кощей же распахивает глаза в чаще леса, всматриваясь пустым взглядом в возвышающееся над ним небо. Спина начинает промерзать, но он едва ли двигается, даже когда ночное небо заволакивают тучи и начинает моросить мелкий дождь, оседающей на коже царапающими каплями. Юноша ощущает себя продрогшим до костей, оледеневшим, почти что мертвецки холодным, и только спустя долгие часы недвижимого молчания, Кощей поднимается на ноги, вороватым, быстрым движением утирает влажное и горящее лицо тыльной стороной запястья. В чаще леса нет никого, кто мог уличить его слабость, и все равно, стыд и печаль прожигали насквозь, и он злился на себя за то, что не мог прогнать эти чувства, свернувшиеся на груди тяжелыми змеями. Горькая правда, что до того была недоступна ему, не могла прорваться сквозь пелену чувств, теперь сияла во всей неприглядности. Да только как бы ни горчила, как бы ни тянула, все равно не могла разом избавить его от тяжести и тоски на сердце, и в каждом языке пламени все равно виделся тот самый образ. Однако это не останавливает его движения — кажется, только этим Кощей и спасается, бесконечными шагами сквозь чащу с короткими привалами на сон и еду. Порой он вспоминает Варвару, и ощущение тяжести клинка в собственной руке, но ловит себя на том, что едва ли ощущает вину — скорее вся его сущность теперь состоит из равнодушной усталости. «О ее ли я убийстве сожалею? Ведь он жив… Нет, не сожалею я, это ложь была бы, если бы я убеждал себя в ином. Убил бы я еще, если бы это могло вернуть мне его сердце?..», — размышлял он, с горькой усмешкой вглядываясь в свое отражение в журчащем ручье. Лебедя Кощей больше несет на руках, переживая, что тот улетит и в незнакомой местности потеряется, спуская его на воду и порой позволяя полетать под своим пристальным и тревожным взглядом. И спустя еще седмицу почти непрерывного движения, Кощей достигает цели своего пути. «Граница», — отчетливо осознает он, вглядываясь в редеющее полесье, ряды березок, за которыми, кажется, что и нет ничего. Но он знает, что есть, пусть пока и не видит — ощущает кончиками пальцев, что здесь сокрыто и сбережено невидимое простому глазу. «Или сейчас, или никогда», - прикрыв глаза, юноша делает еще один шаг, намереваясь переступить барьер. По коже бегут мурашки, его словно обдает ветер, и раскрывает глаза Кощей уже в немного ином месте. Он растерянно оглядывается, скользя взглядом по обернувшимся на него лицам, не понимая, нарушил ли какое-то правило или нет, имел вообще право входить на капище, или ему следовало оставаться за пределами, терпеливо выжидая пока волхвы выйдут к нему сами. — Я… — сглотнув, юноша стремится предать своему голосу твердость, — Меня зовут Кощей, я хотел бы поговорить с Боженом, — ощутив, что лебедь в его руках начинает ворочаться, он опускает его на землю, не без тревоги наблюдая за тем, как к ним приближаются несколько человек, а его птица в испуге пятится назад, за спину, — Скорее всего меня помнит Ярослав, — добавляет он, когда к нему подходят несколько мужчин в белых одежда, оглядывая с явным удивлением и недоверием, — Они были вдвоем, когда приходили. — А теперь ты сам пришел? — протягивает один из них. — Да, — смутившись, коротко бросает Кощей, и спустя минуту размышления, волхв кивает ему, жестом указывая следовать за ним. Они проходят к большой избе, что стоит особняком от всех прочих, отличаясь размером. — Обожди здесь, — бросает незнакомец, оставляя его на пороге, а сам- входя внутрь. Коротко кивнув, Кощей устраивается на лавке подле избы, коротко осматриваясь — чуть поодаль виднеется ряд высоких деревянных идолов, выстроенных вокруг кострища. Глубоко вдохнув, он ощущает как сам воздух здесь напитан силой — иной, с которой он еще не сталкивался. От разглядывания местности его отвлекает уже знакомый голос. — Решил все-таки уйти от своего князя? — каждое слово этого вопроса, брошенного делано-мимолетным, легким тоном, ощущается Кощеем ударом булавы по затылку. Ярослав стоит в нескольких шагах, неловко переминаясь с ноги на ногу, и несмотря на попытку изобразить доброжелательность, его выражение лица выдает лишь плохо скрываемую тревогу. Все усугубляется тем, что едва ли он мог выбрать менее удачную реплику, чтобы завязать разговор. — Да, — скрипнув зубами, глухо произносит Кощей, разворачивая голову к юноше. И видимо выражение его лица достаточно красноречиво — неловко, почти нервно улыбнувшись, молодой волхв молча кивает, и пятясь назад, отступает прочь. «Это была плохая идея», — тяжело вздохнув, Кощей прячет лицо в ладонях, — «С чего бы им помогать такому как я? Убийце? Колдуну?» Из грудины в горло предательски поднимается острый комок, что царапает, мешая дышать. Подступающую тревогу, что норовит удушить, стягивает живот холодом, нарушает длинный клюв, что тыкается в ладони, недовольный, гулкий птичий гогот. — Чего ты, — вздыхает он, протягивая руки вперед и подхватываю неловко переминающегося на земле лебедя, — Испугался? Много новых людей тут, да? Обратно в свое корыто хочется?.. «Не думаю, что они на самом деле ждали меня», — размышляет Кощей, поглаживая длинную шею животного, привычным образом легшего на грудь, — «И наверняка знают, нельзя вытянуть Темного Бога из забвения так, чтобы никто не заметил». Из привычного потока вязких и темных размышлений его вырывает скрип двери — то из избы вышел сопровождавший его мужчина, а вместе с ним - длиннобородый старец с темными, почти черными глазами. — Могу войти? — растерянно уточняет юноша, спуская лебедя с рук на землю и получая от незнакомца кивок и изучающий взгляд сверху-вниз. И он невольно ловит себя на мысли о том, как все это похоже на первый день при княжеском дворе — когда никто не ожидал его появления, и он возник лишней, диковиной фигурой, изменившей привычное течение вещей. — Здравствуй, Кощей, — из избы тем временем раздается знакомый ему голос, — Проходи. И набрав в грудь воздуха, он проходит внутрь, оказываясь в широком и светлом помещении. Вдоль стен стояли лавки, в воздухе витал запах трав, тут и там на полках стояли книги и лежали свитки, на срубе тут и там были вырезаны обережные руны. — Значит, все-таки передумал? — мягко произносит Божен, окидывая стоящего перед ним пристальным взглядом — Ты, верно, голоден? Долгий путь держал, и пеший, коня при тебе нет… — Вроде того, в смысле, передумал, — юноша едва ли замечает, как его плечо нервно дергается, — А вы все еще готовы…предложить у вас эм…учение? — Служение, — поправляет волхв. — Да, служение. «Всегда кому-то нужно служить», — отстранённо думает юноша, бросая долгий взгляд куда-то вдаль, а после разводя уста в бледной усмешке. — Если ты действительно готов в него войти, — продолжает Божен, протягивая устроившемуся на скамейке юноше чашу с водой, — Но я вижу большое неспокойствие на твоей душе. «Нет смысла это утаивать», — Кощей на мгновение прикрывает глаза, — «Хуже будет если я чуть приживусь здесь, а потом все всплывет и меня вышвырнут». — Я должен рассказать вам, - медленно начинает он, переводя взгляд со своего рябого отражения в чаше на пол, — Князя отравили, и я…ничего не помогало, и я…в общем, я обратился к Темным силам. Вполне себе успешно, но думаю у этого должны быть последствия. Точнее, у этого точно есть последствия. — Под Темными силами ты Чернобога имеешь в виду? — Да. — И ты видел его? — и, хотя голос волхва звучит так же спокойно, юноша успевает уловить, как в этом вопросе интонация на мгновение меняется. — Да. Он…вроде как пытался и мою душу поглотить, но не уверен, что у него вышло. Или вышло, не знаю, я странно вел себя какое-то время, по словам окружающих, — Кощей равнодушно пожимает плечами. «Но, если бы пожрал, оно бы не болело, верно? Лучше бы сожрал с концами…», — хмыкает он. — Вы убьете меня? — наконец тихо произносит Кощей, прерывая повисшее было молчание. — Почему мы должны убить тебя? — хмурится Божен. — Ну… — юноша, подняв глаза на волхва, заминается, понимая, что поворот мысли, который казался ему очевидным, волхв не разделяет, — Должно же быть наказание за такое? — Ты думал об этом? — сделав шаг ближе, волхв окидывает его особенно пристальным взглядом. — О чем? — О смерти. О том, чтобы умертвить себя сам. Кощей своим, равнодушным и вымотанным лицом едва ли меняется — лишь уголок вновь губ дергается. — В моем случае это вроде как не так просто да? — скрестив руки на груди, отшучивается он, но Божена не обманывает легкая улыбка на губах — он видит, как пуст и сер взгляд юноши. — Но все же, ты пришел сюда. Почему? Кощей, пожимая плечами, поднимается со скамьи и отходит к окну. — У меня было не много мест, куда можно податься, — тихо произносит он, всматриваясь в безмятежную картину — высокие деревья мягко колышутся, несколько мужчин сидят в кругу, обсуждая что-то, совсем молодые юноши несут корзины с собранными фруктами. Есть ему тут место, может ли он найти утешение среди этих светлых, безмолвных идолов и их служителей? Имеет ли право? «Все равно во всех окрестных княжествах нашли бы быстро, одна дорога — в лес…», — усмехается он, смыкая ладони на предплечьях. — Но никто не заставлял тебя рассказывать… — мягко произносит волхв. — Да, — коротко бросает Кощей, прикрывая глаза на мгновение, — Но думаю, вы так или иначе знаете что-то…такое ведь трудно пропустить? — Да, мы знаем, что его дух больше не заточен в межмирье. «Вот… Что и требовалось доказать», — внутренне усмехается юноша, постукивая пальцами по предплечью, — «Что толку скрывать, шила в мешке не утаишь, конечно, они знают, что кто-то призвал Чернобога». — Вы ведь не прогоните лебедя, если что, правда? — Кощей начинает, казалось бы, совершенно отвлеченную от предмета разговора реплику, — Он очень одомашненный, весной, летом и ранней осенью еще ничего, может быть сам на воде. Но зимой не улетает, да и не думаю, что он может долго и далеко летать, у него нет стаи, его нужно кормить и давать тепло. Это, конечно, может и дурно для птицы, ей на воле надо жить, но так уж сложилось, это я его приручил и избаловал… «Он ведь пришел не в учение, и даже не искать защиты, не это главное для него», — старец, со смешанным чувством досады и смятения почесывает бороду, — «Хотел оставить лебедя в добрых руках». — С твоей птицей все будет в порядке, никто в капище не смеет поднять руку на лебедя. А тебе нужно отдохнуть, хорошо поесть и выспаться, — твердо произноситБожен, — Ясень проводит тебя. «Что, мне все просто сойдет с рук?», — наконец лицо Кощея искажается первой эмоцией слабого недоумения, залегающего морщинкой меж нахмуренных бровей. — Думаю, в твоей жизни было уже достаточно наказаний, — вкрадчиво добавляет волхв, отвечая на немо заданный вопрос, и певучий тон голоса обволакивает, словно воды теплой реки, — Тебя ждет искупление, но не сейчас. Сейчас иди с миром и отдыхай. «А есть разница?», — размышляет Кощей, пока он бредет по капищу в сопровождении мужчины, видимо, того самого Ясеня. «Искупление и наказание…», — мысли о последней фразе Божена не покидают голову вплоть до того момента, пока его не подводят к небольшой избе, стоящей в стройном ряду с несколькими себе подобными. — Здесь живет молодняк, вообще-то, не сказать, что есть лишнее место, но пока несколько в отлучке, можешь переночевать тут, а дальше уже разберемся. — Ага, — коротко бросает он, проходя в избу, чьи обитатели мгновенно поворачивают голову в его сторону. Кощей, смущенный и наполненный смятением, лишь молча кивает прочим юношам, что разглядывают его с нескрываем любопытством. — Это Кощей, пока будет с вами, переночует на месте Лада, — представляют его коротко и без всяких подробностей. — Как скажете, — никаких возражений слова Ясеня не встречают, — Ты есть будешь? — и этот вопрос адресуют уже самому незваному гостю, во многом от оценки его осунувшегося лица. — Нет, — так же коротко бросает Кощей, проходя к указанной ему лавке. «Да, это не своя изба…», — внутренне хмыкает он, вновь ощущая прилив давящей грудь горечи, — «Но лучше леса». — Если хочешь обмыться с дороги, то есть пруд недалеко, — раздается голос за спиной, — Одежда в корзине у печи, может быть коротковата на твой рост, но на первое время пойдет. — Ага. Опустившись на лавку, Кощей ловит себя на том, что в теле разливается тяжелая, каменная усталость — словно все дни долго пешего пути навалились на него разом, придавливая неподъемным валуном. Совсем недолго за спиной раздается скрип половиц, шуршание и тихие голоса, а после наступает пустота и тишина. Если молодые волхвы и обсуждали его появление здесь, то явно за пределами помещения. «Мстислав…как он там? Хватились ли меня, пытались пустить погоню по лесу?», — натянув на себя тонкое льняное покрывало, Кощей прикрывает глаза, — «Нет, глупо думать о нем…», — и он стремится отогнать образ, вставший перед глазами, — «Глупо…». И Кощей проваливается сначала в дрему, а из нее в глубокий сон, не ведая, что в этот момент собравшиеся у капища старцы решают его судьбу. — Значит, это тот самый Кощей? И с чего бы ему было менять свое мнение? — Причина нашлась, — вздыхает Божен, — Именно он был тем, кто освободил дух Чернобога от заточения. — Что?! — по сидящему в кругу вече сразу бежит тревожный шепоток, — Такой юнец? Один? Да быть такого не может! — В таком случае, не удивительно, что он сам прошел в капище, — медленно произносит Тихомир, сидящий по левую руку от Божена. — И слава Богам, что никого не привел за собой! — не без досады цокает другой старец, чья русая борода еще не полностью побелела от седины — Ратибор. — Правда в том, что его сила была глубока. И, если мы не поможем ему, помогут другие, и все это станет еще большей бедой. — Быть может, в таком случае лучше избавиться от него? — Мы не можем, — морщится Божен, — даже если мы лишим его родовых сил, он уже сшился со своей Иглой. И познал границу, отделяющую жизнь от смерти. — Откуда у него вообще взялась Игла? — Это больше вопрос к Мстиславу, я полагаю, — и при упоминании имени князя Божен в раздражении морщится, — А если говорить о самом Кощее, он растерян, напуган, и наверняка сам не ведал, что натворил. Он всего лишь отрок, не так давно вступивший в пору юношества. Властолюбие Мстислава повело его по темной дороге, но еще не поздно все исправить. — Не ощущаешь ли ты своей вины за то, что не смог призвать его во служение, пока не стало слишком поздно? — резонно возражает Тихомир. — Он опасен, — напирает Ратибор. — Но Божен прав, — подает голос молчащий до того старец, — Попади его сила в руки нави, или даже серых волхвов, все мы можем несдобровать. — В таком случае, следует устранить эту проблему, пока она не обрушилась на наши головы со всей силой. — Но если Боги пропустили его в капище, значит, на то была их воля, — Божен от своей линии не отступает. — Или дело в том, что его силы хватило чтобы попрать их волю, — огрызается полный недоверия, опасливый Ратибор, — Кого вы хотите пригреть на груди, в самом сердце капища? Какую жертву он принес и как, чтобы достучаться до Темного Бога? — Человеческую, полагаю, иначе едва бы получилось, — с досадой вздыхая, признает Божен. «И сколько отчаяния надо было иметь… И силы, чтобы донести свой глас до Чернобога», — думает он. — Давайте проголосуем, — наконец произносит главный из них, сидящий в центре полукруга. Лицо его испещрено особенно глубокими морщинами, но голос звучит глубоко, звучно. — И меж чем мы выбираем? — уточняет Тихомир. — Меж тем, чтобы попробовать сделать из него волхва и… попробовать лишить сил, видимо. — Второе станет ошибкой, что обернется бедой, — с досадой возражает Божен, качая головой. — А если мы научим его обращаться с силой, а он обратит ее во тьму, это обернется катастрофой, — возражает Ратибор, и поднявшись с места, подходит к стоящей на каменном постаменте корзине. Рядом с ней в двух плошках камни, и взяв один из них в руки, волхв опускает его в корзину. Вслед за ним каждый из пятерых старцев делает то же самое. Последним свой выбор, в целом, очевидный для других делает Божен, а после передает корзину старшему волхву, чьи полностью покрытые пеленой слепоты глаза тем не менее не мешают подсчитать результат — три белых камешка против двух черных. — Решение принято, — произносит он, — Мальчиша останется в капище. — Я возьму его под свое попечение, — с облегчением произносит Божен, — Из него выйдет толк, нужно лишь время. — Что ж, это большая ответственность, — произносит старший из них, — И делить ее так или иначе придется всем нам, — и на этой фразе волхвы начинают подниматься со своих мест. «Сила истлевает… Боги все меньше слышат нас, все меньше детей благословлены служением… Быть может, именно он сможет переломить ситуацию», — думает Божен, бросая долгий взгляд на возвышающийся над всеми прочими идол Белобога.