Пока ты спишь

Ре-сан никогда не говорил этого вслух, но к Курамочи он относился, как к младшему брату. Заботился, защищал, наставлял на путь истинный. Ему было забавно и смешно видеть в глазах этого парня восхищение, которое он не заслуживал. А в том, что он его не заслуживал, Реске был уверен. Когда-то давно он все никак не мог отвадить от Харуичи одного хулигана. Именно тот пацан и сказал эту фразу: «Ты можешь бить людей, но ничего не можешь сделать с их чувствами». Когда-то он тоже мог только бить людей. Время прошло, и все изменилось, но даже в мире Коминато Реске были люди, с чувствами которых он ничего не мог сделать. Он смотрел на Курамочи и чувствовал к нему непередаваемую нежность. Нежность старшего брата. Хотелось бы ему так же относиться к Харуичи. Но Харуичи он ненавидел. Его вечно восхищенный взгляд, его стремление стать таким же, его желание стать ближе, его уважение и аники, аники, аники… Все это раздражало Реске. Он думал: «Не ходи за мной. Не подражай мне. Не копируй меня. Не желай быть таким, я далеко не лучшее, что есть на этом свете. Уходи, отцепись, не преследуй меня. Я тебе не нужен так близко, я тебе вообще не нужен, чтобы ты чего-то добился. Не смотри на меня так, не заставляй меня брать ответственность за твои глупые, необдуманные поступки. Уйди от меня, уйди, уйди». Он никогда не говорил этого Харуичи и никогда не признавался в этом себе. Это были мысли, которые он игнорировал, которые старался не замечать, которые не пытался себе объяснить, как и не пытался понять, почему его до сих пор так бесит тот пацан из младших классов, который бегал за Харуичи, признаваясь ему в любви по сотню раз на день. Ре знал, что должен заботиться о нем, но он ненавидел это. Он говорил: «Не привязывайся ко мне», он говорил: «Повзрослей уже», он говорил: «Я не всегда буду рядом», — все это он говорил для себя. Чем взрослее они становились, тем тяжелее становилось осознавать, что когда-нибудь Харуичи уйдет. Когда-нибудь его глаза погаснут, когда-нибудь он разочаруется и с веселой усмешкой будет говорить: «Ты ужасный старший брат, ты ведь это знаешь?» Когда-нибудь его уважение исчезнет, он перестанет хотеть стать похожим, и они окажутся чужими друг другу людьми. «Не привязывайся ко мне, — думает Реске. — Чем сильнее привяжешься, тем больнее будет разочарование». «Не ходи за мной. Не смотри на меня так. Я тебя ненавижу за это. Прекрати. Прекрати. Прекрати». Чем больше он осознавал, как привязан сам, тем больше ненавидел Харуичи. Ре никогда не зависел от других людей — от Харуичи он зависел. Он был готов ради него на все, действительно на все, и это пугало до колик в животе. Он говорил ему: «Ты уже взрослый», но сам не спешил отпускать, он думал, что ненавидит его, но злился, когда Харуичи переставал с ним делиться, он не хотел, чтобы его копировали, но радовался этому. Всегда уверенный Ре-сан был безоружным перед собственным братом. «До чего ранимы сильные люди», — подумал однажды о нем Харуичи, не понимая, что он единственный, кто способен его ранить. Ре-сан мечтал относиться к нему, как к Курамочи. Он говорил Йоичи: «Научи его, сделай его сильнее», а сам думал: «Не подходи к нему, не притрагивайся. Коснешься — убью. Он мой, понял?! Только мой». Когда он видел, что у Харуичи появляются друзья, когда он видел, как Харуичи становится самостоятельным, он не мог сдержать злости. Он знал, что он ужасный старший брат. Поэтому продолжал думать: «Не подходи ко мне. Уходи, нечего за мной шастать. Мне не нужна свита. Мне не нужно твое восхищение, нечем здесь восхищаться. Мне не нужны твои братские чувства — я тебя ненавижу. Уходи, ты не мой — ты чужой. Мы не связаны». Но это было лишь в мыслях, а на деле он всегда говорил: «Останься», всегда говорил: «Ты принадлежишь мне», всегда-всегда: «Я не дам тебе сделать и шага без моего ведома». Он понимал это и ненавидел себя еще больше. * Пока Маэзоно ушел куда-то, Харуичи вытащил из школьной сумки томик манги, который купил себе, когда «выручал лучшего друга». На зелено-голубом фоне белым было выведено название: «Узники весны». Эту мангу когда-то давно читал Реске, перечитывал ее часто и зачитал практически до дыр, но почему-то запретил ее Харуичи. — Даже не смей, — сказал ему брат. Но он был уже не в том возрасте, когда братьев обязательно слушаются, поэтому, заметив среди полок знакомое название, тут же прихватил и эту мангу. Теперь он сидел на кровати и внимательно читал описание с задней обложки, с каждым словом все больше краснея. В этой истории рассказывалось о двух братьях, которые были «слишком близки». Коминато положил мангу на кровать рядом с собой и задумчиво и немного взволнованно посмотрел в окно. Он никогда не думал о Реске в таком смысле. Любая мысль такого рода вызывала в нем неуемную панику, и он сразу же запрещал себе об этом думать. На этом все и заканчивалось. Он восхищался своим братом и понимал, что не может желать большего, не должен, а значит не способен на это. Успокоившись, он все-таки взял томик и принялся за чтение. Его грызло любопытство, но преследовало плохое предчувствие. С каждой перевернутой страницей он все больше видел в героях себя и брата и в какой-то момент обессиленно прошептал: — Не может быть… Он встал и начал взволнованно ходить по комнате из стороны в сторону, все время возвращаясь к манге и все чаще разубеждая себя в том, что видит и что осознает. «Это просто невозможно», — думал он. «Я бы заметил, я бы обязательно заметил. Он всегда так холоден. Разве? Я не думал, что он…» «Это просто невозможно». Дочитывая последнюю главу, он плакал. Это было невозможно, он не хотел в это верить, но это была правда, резко перечеркнувшая все прожитые годы, детство, настоящее. Будущее. Ре-сан пришел в гости, просто так, без причины. Маэзоно не было, Харуичи спал на застеленной кровати, у его подушки лежал недавно купленный томик манги. Реске сел рядом и долго смотрел на него, пытаясь улыбкой заглушить боль. Потом убрал с лица брата прядь волос, отчего Коминато-младший проснулся. — Я ведь говорил не читать ее, — горько проговорил Реске. Харуичи инстинктивно отодвинулся подальше: испуганно и в то же время виноватый в своем испуге. — Я… ничего не собираюсь с тобой делать, — еле выдавил Ре, почувствовав, как к горлу подступил ком. Он взял томик в руки и встал с кровати. - Ну, вот и все, — заключил он легко, хотя на душе совсем не было легко. Он собирался уйти, но Харуичи схватил его за руку. — Аники… Ре вздрогнул. Не только телом, в нем задрожало все. От злости и отчаяния за свое бессилие. — Хватит! Отстань от меня, — он развернулся и схватил Харуичи за шею. — Я ненавижу тебя, понял? — Нет, — решительно ответил Коминато-младший, убирая руку брата, — ты любишь меня. В первый и последний раз Харуичи увидел, как маска Ре-сана треснула и разлетелась к чертям. Он не смог удержать улыбку и не смог сдержать слез — он впервые услышал эту правду вслух, впервые придал ей значение, а не проигнорировал. — И я тебя люблю, — продолжил Харуичи. Ре-сану хотелось услышать эти слова, но он знал, что они сказаны не в том значении, которое бы он хотел им придать. Он упал на колени, обнял Харуичи, впервые позволив себе быть слабым, а ему — сильным. Они долго сидели молча и неподвижно. — Меня может заставить плакать, кто угодно, — прошептал Харуичи, — но не ты. Тебя же могу заставить плакать только я, — он сказал это, но до конца не понял, сколько власти прячется в этих словах. Реске застыл, потом поднял на него взгляд, одним движением завалил на кровать, жадно целуя в губы, прикасаясь к белой коже огрубевшими от биты ладонями, сходя с ума от такого родного и все еще недостаточно близкого запаха. — Ты ужасный старший брат, ведь знаешь? — с усмешкой спрашивает Харуичи, не сопротивляясь только потому, что нет выбора, когда Ре спускается к шее. В этот момент что-то в Ре-сане умирает навсегда. Он целует Харуичи, затыкает ему рот, впервые до боли довольствуясь осознанием. «Ты мой». И знает, что Харуичи прав, и ненавидит себя еще больше. Он так хочет относиться к нему, как к Курамочи. Но не может. * — Так ты выяснил, нравятся ли тебе парни? Перемена почти заканчивалась. Они сидели на скамейке перед школой и грелись под лучами солнца, которые уже скоро должны были стать по-осеннему холодными. Эйджун, сидящий рядом, доедал уже третью за этот обед булку. Одну он купил сам, вторую ему отдал его лучший друг, а третью — кинул ему в голову подозрительно вежливый в последнее время сосед по комнате. — Фыяшнил! — отвечает Савамура с набитым ртом. Коминато ожидал, что он продолжит, но питчер, судя по всему, не собирался этого делать. — И? — вопросительно протянул бэттер. — Секрет! — воскликнул Савамура, доев булку, после чего широко улыбнулся. Харуичи улыбнулся ему в ответ, не собираясь допытываться до правды. Недалеко в школьном дворе он заметил прогуливающихся Исашики и Реске, и впервые, вечно следящий за каждым его движением, он отвел от брата взгляд. «Даже если Эй-тяну нравятся парни, — подумал Коминато, задумчиво уставившись перед собой, — это в любом случае лучше, чем то, что происходит в нашей семье». Он вздохнул, но громкий возглас Савамуры заставил его вздрогнуть. — Харуччи, почему ты грустишь? — насторожился Савамура. - Вон, «Старший брат» идет! — парень указал в сторону приближающегося семпая пальцем. — Посмотри на него, и у тебя сразу настроение повысится! — предложил он с улыбкой. Харуичи только измученно улыбнулся, с печалью подумав, что навряд ли теперь это сработает. — Харуичи, пошли поговорим, — позвал его старший Коминато. Тот кивнул и ушел за братом. Савамура проводил их взглядом, потом достал из сумки четвертую булку, которую стащил у Миюки, потому что тот подшутил над ним с утра, и задумчиво на нее уставился. Коминато прошли до угла школы и свернули на задний двор, где было безлюдно. Ре-сан шел впереди, а Харуичи шел позади, внешне спокойный, но с каждым шагом желающий побыстрее закончить разговор, который еще не начался. Наконец Ре-сан остановился. — Все еще общаешься с этим идиотом? — спросил он, не оборачиваясь. — Этот идиот станет нашим асом, — усмехнувшись, ответил Харуичи. — И ты в это веришь? — хмыкнул Реске. — Он меня раздражает, — не дожидаясь ответа, продолжил он. — Рядом с тобой. — И что, по-твоему, я… — он не продолжил, потому что не было смысла задавать вопрос, на который ответ был очевиден. Харуичи отвел взгляд в сторону. Он улыбался, но по его щекам текли слезы. Однако, это не были слезы боли или сожаления — он плакал от злости. — Я восхищаюсь тобой, — он жалел, что говорит это в таких обстоятельствах, — но не обожествляю, так что не собираюсь выполнять каждую твою прихоть! — Старших надо слушаться, — с усмешкой ответил Реске. — Не в этом случае, — Харуичи вытер слезы. — В каком? Когда твой брат настолько ужасен, что… — Что говорит глупые вещи! — продолжил за него Коминато-младший. — Никогда не думал, что наступит день, когда я буду говорить тебе такие слова. — Когда-нибудь он все равно бы наступил, — тихо проговорил Реске. — Какой же ты идиот, Они-чан, — процедил Харуичи таким по-детски обиженным голосом, что у Ре-сана мурашки по спине пробежались. — Не называй меня так, — тут же раздраженно бросил он. — Почему? — спросил младший брат, подойдя вплотную и опершись подбородком ему на плечо. Ре-сан не ответил. — Потому что мы уже взрослые? Потому что тебя это стесняет? Потому что тебе это нравится? — последний вопрос Коминато-младший задал шепотом, приблизившись к уху брата. Реске впервые был готов ударить его и в то же время он не мог не думать: «Пожалуйста, делай со мной, что хочешь, только прижмись ко мне еще ближе». Он снова ничего не ответил, и Харуичи с удивлением обнаружил, что прав. — В любом случае, я не собираюсь переставать общаться ни с Эйджуном, ни с тобой, ни с кем бы то ни было. Если хочешь меня, бери, я не стану сопротивляться, но жертвовать чем-то другим ради тебя я не собираюсь. — Я тебя не хочу, — процедил Ре-сан. — Да? — скептически переспросил Харуичи. — Тогда что это было вчера? Шутка? — Харуичи, прекращай. — Ой, какой страшный старший братик, — Харуичи и сам хотел остановиться, но уже не мог. — И что мне за это будет? — спросил он, обвив руки вокруг его талии, прижавшись к нему вполтную. — Накажешь? И как же страстно ты меня накажешь? — спросил он на ухо. — Что ты там хотел со мной сделать, м? — Прибью тебя, сволочь мелкая! — сердито ответил Ре-сан, сжав запястье брата и изо всех сил сдерживаясь, лишь бы не повернуться и не поцеловать его. Харуичи почувствовал, что действительно разозлил его, и, чтобы успокоить, поцеловал в шею. — Я обожествляю тебя, — объявил Реске. От этих слов мурашки по спине прошлись у Харуичи. — И хочу обладать каждым кусочком тебя; не только тела, но и души, — он серьезно посмотрел на брата. Харуичи рассмеялся. — Ты идиот, если думаешь, что у тебя этого нет. — Хватит называть меня идиотом, а то привыкнешь еще, — ответил Ре-сан, почувствовав себя неожиданно счастливым. — Глупый, глупый, глупый, глупый… — с улыбкой начал шептать ему на ухо Харуичи. — Глупый, глупый… аники… Он отпустил его и тут же повернулся, чтобы уйти, лишь бы Ре-сан не видел его лица. Чуть позже, не сейчас. — М…, но разве? .. — опешил Ре-сан. Харуичи обернулся, горящим взглядом пройдясь по его губам, но тут же отвел глаза в сторону, спрятав их за челкой. — Думаю, я смогу к этому привыкнуть, — ответил он, явно волнуясь. — Знаешь, я всегда отгонял от себя эти мысли, но, может, и не стоило… — он развернулся и ушел, не дожидаясь, что ответит старший брат. Ре-сан стоял посреди пустого школьного двора в совершенном одиночестве и вдруг понял, что ему ужасно, до колик в животе, хочется расхохотаться. Смеяться, смеяться, смеяться, будто боль, которую он глушил в себе все эти годы, вдруг превратилась в невысказанную радость. Он мог только стоять, растерянно собирая мысли. А его губы дрожали, потому что он пытался сдержать их от улыбки. — Я действительно такой идиот!