Витражные искажения

Она не испытывала такого никогда прежде. Когда Маринетт впервые оказывается на крыше своего дома в костюме ЛедиБаг, дыхание замирает еще где-то на подлете. Эта жизнь ей в новинку, эти краски, крыши, улочки знакомого города кажутся кристальней и чище, чем всего пятнадцать минут назад, они сияют после весеннего дождика, пахнут свежестью и, как ни парадоксально, свободой. Той самой, которой так отчаянно желала душа все это время: больше нет никаких ограничений, кроме себя самой. ЛедиБаг смеется так громко, чувствуя, что может стать кем-то большим, чем просто незаметной девушкой в классе, боящейся поднять взгляд от своего школьного стола. Сейчас она всесильна, ее не пугают никакие опасности, и, до тех пор, пока малышка квами дарует ей силы, Мари готова снова и снова кидаться в бой, только бы чувствовать на губах этот привкус ветра, эту шальную надежду, смешанную с невероятной голубизной неба, присыпанной сиянием звезд. Прыжок. Все ее естество сжимает от приятного страха, разливающегося по телу. Допрыгнет или нет? Насколько сильна, насколько свободна от законов гравитации и этого мира в целом? Тело кажется почти невесомым, оно переполненно силой, магией, жаждой приключений, которой нет возможности противиться. Крыша соседнего дома проносится под ногами, и Маринетт уже летит в пропасть к асфальтовой мостовой, цепенея уже от страха неприятного, липкого. «Маринетт, йо-йо!» Мысленный вскрик Тикки сбрасывает онемение. Девушка проворно тянется к своему оружию, больше похожему на игрушку. В доли секунды делает замах, цепляясь за выступ здания, и, все же следуя законам физики, взмывает по дуге вверх, к чернеющему небу, туда, где зажигаются первые огни восторга и обожания новой героини. Губы складываются в улыбку, такую дерзкую, манящую, дразнящую, что все, кто видит силуэт в красном над крышами Парижа — лишь заворожённо смотрят вслед, пытаясь понять, увидели они фею или давно забытую мечту, воплотившуюся в жизнь. Миг, и лазурные глаза встречаются с удивленными зелеными, замершими, примеряющимися к открывшейся свободе. Черный силуэт находится в тени какой-то постройки, и, если бы не эти яркие, выделяющиеся глаза, Маринетт даже и не подумала бы, что там может кто-то быть. На размышления хватает всего секунды, тянущейся дольше вечности, после которой ЛедиБаг понимает, что перед ней не противник, а скорее соперник и будущий друг, напарник и такой же потерянный, но ныне найденный мальчишка, проверяющий свои силы. Вдох. Глубокий настолько, насколько хватает легких, чтобы уместить весь этот холодеющий воздух Парижа, его загорающиеся огни на Эйфелевой башне и много ниже — на уютных домах, пахнущих теплом. Маринетт не замечает того, как улыбка перерастает в смех: торжествующий, окрыляющий, он звенит во всех мелодиях сразу, он пьянит лучше любого коллекционного вина, сильнее самого сладостного страстного поцелуя. Горгульи на выступах Собора Нотр-Дама скалятся в ответ, они торжествуют вместе с девушкой, получившей свои крылья. Следом за Леди стремительно передвигается черная тень, стремящаяся то ли догнать девушку, которая несется не пойми куда, то ли просто поверить, что она, ОНА реальна, а не плод обезумевшей фантазии разума. Рывок. Вперед, до конца длинной крыши, туда, где открывается вид на освещенный Лувр. Леди замирает, глубоко дыша, пытаясь восстановить свое дыхание, вернуть чувство реальности, но выходит это из ряда вон плохо, каждый новый глоток свободы лишь больше кружит голову, отодвигая привычные рамки куда-то за горизонт, прочь, туда, где они больше не понадобятся. Отныне и до конца, она, Маринетт, будет живой, именно живой, в то время, как окружающие ее люди почти мертвы изнутри. Теперь ее уже не успокоит родительская колыбель и не сломают уговоры или угрозы. Она — живое воплощение стихий, сплетенных в красную ткань костюма; рядом с ней черная, почти ощутимая тьма, глядящая на мир кошачьими глазами, такая же живая, полная бури эмоций, захлестывающих души тех, кому суждено стать защитниками Парижа. Маринетт смеется, прижимая к себе свое оружие, чувствуя, как рядом так же радуется Черный Кот, вобравший в себя все несчастья на кончиках когтей. Уж теперь она никогда не станет прежней тихоней, пытающейся казаться незаметной. До тех пор, пока на губах все еще хранится аромат свободы, а сердце уверенно разгоняет по венам адреналин вместо крови, Мари будет той, кем позволила ей стать ее напарница-квами, выбрав среди тысячи девочек, мечтающих о свободе. Отныне Маринетт будет собой.