Неправильно, но иначе и быть не могло

Глаза открывались медленно и мучительно. Кажется, вместо век у русского были пластины свинца. В голове неприятно гудело после выпитого вечером. Возможно, больше не следует поддаваться на уговоры коллег и лучше ограничиваться одним бокалом. Стараясь не вызвать очередной приступ помутнения сознания, Илья медленно принимает сидячее положение, оглядывая развороченную постель. Вроде как они с Соло вчера продолжили увеселительные мероприятия в связи с успешным завершением миссии, о чем свидетельствовала пустая бутылка, валяющаяся на коврике возле кровати. Курякин моргнул несколько раз, прежде чем обрывки вчерашнего безудержного веселья начали просачиваться в пробуждающееся сознание. Несомненно приятные, но вместе с тем и пугающие. Мужчины, кажется, были слишком пьяны, чтобы до конца понимать все то, что вчера происходило. Илья вспомнил, как стягивал чужие запястья дорогим галстуком. Картины сменяются одна за другой, а русский с каждой секундой бледнеет все сильнее. Истинную натуру не так уж и просто запрятать глубоко, она вырывается снова и снова, стоит оставить ее без внимания. За дверью слышится тихое копошение, наверняка американец в эту самую секунду одевается. Илья даже не собирается напарника ни в чем винить. Для Наполеона все эти прикосновения, все эти следы — как шрамы на идеальной коже. Он так помешан на своем внешнем виде, что все порывы Курякина только ухудшают их отношения. И пусть столько всего уже было пройдено хотя бы за это задание, но пытаться насильно держать кого-то рядом — заведомо гиблая затея. В голове сам собой воспроизводится диалог с начальством, которое вполне доходчиво определило свою точку зрения касательно поведения неконтролируемого сотрудника. Илья уже погряз в Западе, утонул в их образе жизни. Теперь и на Родине ему не найдется места. Что уж говорить о холеном американце. Нужно просто одеться и поскорее перебраться в свой номер. Дверь в спальню медленно отворяется, являя Соло, который катит столик с завтраком на двоих. У него на плечах уже ставший неотъемлемой частью домашнего образа халат, который мужчина даже не удосужился завязать. А может и сам избавился от пояса. — Доброе утро, Большевик. Так и знал, что ты уже не спишь, — столик остановился аккурат возле изголовья кровати со стороны Курякина, отрезая всякий путь к отступлению. Сам американец по-хозяйски забрался на кровать, даже не потрудившись хотя бы чуть запахнуть халат. Илья успел разглядеть следы своих зубов на плечах и груди, а затем поспешно отвернулся, готовясь к тому, что его начнут отчитывать. — О, да брось. Я знаю, о чем ты думаешь, — Наполеон перебрался выше, седлая чужие ноги. Внутренне он ликовал, ведь вчера ему наконец удалось увидеть натуру Ильи в более-менее первозданной форме. Вся эта резкость и грубость могли бы испугать только неискушенного, но уж никак не видавшего виды серийного соблазнителя. — И я запрещаю тебе про это думать. Слышишь? — Я не глухой, Ковбой, — уже по привычке скалится русский, а затем лишь несколько обреченно фыркает, снова цепляясь взглядом за засос на изгибе чужой шеи. Соло этот взгляд отслеживает и несколько горделиво ведет плечом, чтобы отметина стала еще более заметна. — Ты правда думаешь, что сможешь теперь от меня избавиться и как-то отпугнуть? Между нами уже было так много, а еще большему предстоит случиться. И никакая твоя ярость не заставит меня от тебя отвернуться. К тебе просто нужен особый подход, — американец подается еще дальше, обхватывая шею все еще напряженного русского, который выглядит так, словно в его голове рождается ответ на самый сложный вопрос в мире. Соло прижимается к мужчине обнаженной грудью, осторожно касаясь губами виска. — Никуда тебя не отпущу, никому не отдам. Ты — мой, а я — твой. До самой смерти. Илья прикрывает глаза, вслушиваясь в этот ласкающий шепот. От Наполеона пахнет чистотой и свежестью, он определенно провел в душе по меньшей мере час, пока избавлялся ото всех последствий их вчерашних игрищ, за которые Курякину невероятно стыдно. — Я должен ЦРУ еще пару лет. Ты свой стране — ни секунды. Подождешь меня, хорошо? — Илья думает о том, как ему всегда хотелось уберечь то, на что не хватало сил. Как он не уберег мать после поимки отца, как не уберег ее позже, когда она умирала, как не уберег самого себя, погрязнув в темной пучине агрессии и насилия, зачастую совершенно бессмысленного. Он не в силах даже защитить Наполеона от самого себя, потому что силы воли не хватает на то, чтобы отказаться от американца. Соло смотрит в его голубые глаза и улыбается, ведет ладонями по скулам, которые колются утренней щетиной. — Подожду, только для чего? — неожиданно становится так невообразимо плевать на всех и вся. Он столько времени трудился на благо страны, теперь можно сделать что-то и для себя. Сделать для Наполеона, который теперь по сути является для русского и Родиной, и домом, и единственным близким человеком. — Ну, они ведь нашли не все мои тайники и не всю мою недвижимость. Здесь конечно невероятно весело, все это спасение мира и прочее, но ты же знаешь четыре мои главные слабости, — американец чуть отклоняется назад, чтобы прихватить со столика чашку и кофейник. Им не помешает завтрак. — Дорогие костюмы, вкусная еда и редкие произведения искусства… — задумчиво перечисляет русский, который уже примерно представляет, что Соло собирается сбежать по истечении срока. И он прав, вряд ли кто-то его отпустит просто так. Либо запрут где-то, либо пустят в расход. — О, ты забыл мою главную слабость. Один голубоглазый, высокий русский блондин, — американец делает небольшой глоток кофе, а затем отставляет столовые принадлежности. Настрой резко меняется, а спокойный Курякин настраивает на игривый лад. — К черту завтрак, я хочу свою главную слабость прямо сейчас. Илья целуется жадно и порывисто, как это было вчера. Широкие ладони оглаживают чужие сильные бедра, а сам русский всем телом, вместе со своей драгоценной ношей, съезжает вниз по простыням, чтобы спрятать их обоих под покрывалом. Он лишь надеется, что Соло повесил табличку «Не беспокоить» на дверь номера, иначе горничную ожидает весьма интригующее зрелище с не менее ошеломительным звуковым сопровождением. Наполеон на ходу стаскивает со своих плеч халат, швыряя его за границы их ложа и сладко трется о горячую кожу своего русского любовника всем телом, ощущая отклик, и в очередной раз осознавая, что это именно то, что ему всегда было нужно. *** Наполеону нравилась Куба. Такая бедная и неряшливая, старательно отстаивающая свои права и не желающая прогибаться под огромной махиной Соединенных Штатов Америки. Здесь можно было за смешную сумму достать все, что душе угодно. Именно по этой причине двое бывших коллег проводили на острове свободы уже второй месяц в огромном доме, все подступы к которому тщательно охранялись нанятыми за бесценок головорезами. Также там был отдельный выход к океану и не менее потрясающий широкий открытый балкон, на котором американец блаженно попивал коктейли, подставляя свои бока припекающему солнышку. Вот и сейчас Наполеон блаженно лежал на импровизированном ложе, роль которого выполняли деревянные балки и положенный сверху весьма мягкий матрац, спрятав в тень зонта только голову. — Смотри, Ковбой, не засни, иначе задница обгорит, будешь потом скулить, — Илья сидел совсем рядом, полностью скрываясь в тени, и читал местную газету, изредка делая глоток бодрящего лимонада. — Значит потом будешь смазывать ее кефиром…, а потом слизывать, — довольно потянулся мужчина, виляя обнаженными бедрами. С момента их безвестной «кончины» для А.Н.К.Л. прошло уже четыре месяца. Мужчины тщательно все продумали, заранее подготовив пути к отступлению. Соло обеспечил их документами и деньгами, а Илья вспомнил своего знакомого на острове Куба и договорился о временном пристанище. Здесь бывшие агенты смогли перевести дух, готовясь к возвращению в беспокойную Европу. Сеть подпольных знакомств Наполеона оказалась достаточно широка, чтобы по завершении их отпуска, мужчины могли спокойно возвратиться обратно. Соло уже никак не терпелось обчистить какую-то галерею или внедриться в подпольную тусовку любителей произведений искусства. Илье было плевать, главное, чего хочет Наполеон. — Не забывай поворачиваться, чтобы загар был равномерным, — фыркнул русский, откладывая в сторону газету и беря в руку бокал с остатками лимонада. Американец стрельнул в сторону любовника своим хитрым взглядом, снова пряча веселый блеск в глазах под темными стеклами дорогих очков. Мужчина перевернулся на спину, сгибая ноги в коленях и упираясь ими в импровизированные подлокотники. Уж кому как не ему было знать, как ценит Курякин всю эту идеальность, а загар — не исключение. Ему предстояло еще неделю валяться на жаре, чтобы кожа приобрела равномерный шоколадный оттенок везде. — Наш друг Пануччи заглядывал во время обеда, пока ты был в душе. У него есть просьба — один парень ворует его товар. Хотел попросить тебя его разговорить, — внезапно вспомнил американец, оборачиваясь в сторону любовника. Пануччи был достаточно известным в узких кругах торговцем оружием. Благодаря своим связям с оружейными баронами Мексики и Европы, мужчина доставлял на Кубу вооружение, которое часто закупало даже правительство. — Ты ведь уже сообщил ему, что я согласен? — русский задумчиво вытащил из стакана несколько некрупных льдинок, наблюдая за тем, как быстро они плавятся от невыносимой жары. — Я решил, что тебе будет полезно размять руки, да и его люди как-никак охраняют этот дом от внешних посягательств, — Илья поднимается с кресла, выбирается на солнце и подхватывает ложе коллеги, чтобы быстрым движением перевернуть его на сто восемьдесят градусов, вытаскивая лицо американца на солнце. — Следовало бы наказать тебя за самоуправство. Я тебе не подчиняюсь, — грозно пророкотал русский, опускаясь на матрац между разведенных ног Соло, оглаживая холодными после льда ладонями разгоряченную кожу. — Мм… Ну накажи. Я совершенно не против. Здесь так жарко, — мужчина только похотливо облизнулся, закидывая свои руки за голову и хватаясь на основание конструкции, по опыту зная, что скоро его начнет потряхивать. Илья вновь потянулся к стакану со льдом, извлекая последние, уже заметно подтаявшие кубики. Один их них он пустил от шеи любовника вниз, очерчивая мышцы пресса, а второй ловко насадил на палец и надавил на разработанный ежедневным сексом анус мужчины. Соло лишь сладко застонал, шире разводя ноги, чувствуя, как лед проникает внутрь, обдавая мышцы холодом. Горячие сухие поцелуи помогали расслабиться, а когда к подмерзшему сфинктеру прикоснулся вожделенный горячий язык, Наполеон просто блаженно прикрыл глаза, отдаваясь на милость своего мучителя. Курякин расслаблял любовника неспешно, вылизывая и остужая разгоряченную кожу бедер, проталкивая язык в такую отзывчивую задницу мужчины. Поиграв немного пальцами, давая задел для дальнейшего действа, русский скинул с себя белую рубаху и льняные штаны, нависая над американцем, избавляя того от солнцезащитных очков. — Кажется, сегодня кто-то будет зажарен до хрустящей корочки, — Илья лишь слегка помог себе рукой, медленно погружаясь в горячую задницу напарника, прижимая к себе горячего из-за палящего солнца американца как можно сильнее. Движения были плавными, несколько ленивыми, хотя Наполеон с удовольствием перебросил свои руки на плечи русскому. — В Европе будешь ходить только в костюмах. Я больше не вынесу этих свободных балахонов, Ковбой, — прерываясь между поцелуями, шептал Илья, шарясь руками по обнаженному торсу мужчины. — Я тоже соскучился по твоим водолазкам, Большевик. Как только я раздобуду что-нибудь ценное — непременно сменим гардероб и найдем себе квартиру поприличнее, — грубые толчки практически на сухую уже не причиняли того дискомфорта, который был в начале. Наполеон смирился с жесткостью своего любовника, принимая его целиком, без всяких возражений. Илья аккуратно скользил губами по чужой открытой шее, придерживая мужчину за выдающиеся ягодицы, не мять которые он был просто не в состоянии, снова и снова врываясь в привыкшее к таким развлечениям нутро американца. Они оба погрязли с головой в собственной неправильности и порочности, не желая выбираться из этого замкнутого круга, старательно держась друг за друга и не рассчитывая на счастливый конец. Но каждую минуту, которую эти двое могли провести вместе, они использовали на полную катушку, ни в чем себе не отказывая.