Неправильно, но иначе и быть не могло

— Уж как-то все оказалось слишком легко. Илья, что ты ей сказал? — Габи задумчиво болтала ножкой, сидя за столом и доедая остатки приготовленных Наполеоном равиоли. Коллеги решили отметить теперь уже точно окончание этой, слишком напряженной для отношений внутри коллектива, миссии. Теллер первым делом перед ними извинилась. Девушка торжественно пообещала больше никогда ничего не скрывать от напарников, даже если таково будет распоряжение Уэверли. — Чего только люди не говорят, когда видят, что перспектива может стать еще более безрадостной. Будем считать, что у меня тоже есть секреты, — неопределенно отозвался Курякин, который уже закончил со своей порцией. Вино было хорошим, немного кисловатым, но было даже приятно. Коллеги уже прикончили одну бутылку и теперь начинали вторую. — А как же доверие и открытость в отношениях? — притворно возмутился повеселевший от выпитого Соло, которому уже не терпелось пожелать немке спокойной ночи и заняться своим русским коллегой. Соло все еще нужно было довести их отношения до какой-то вменяемой плоскости. Сейчас у них достаточно времени, посторонние мысли не мешают сосредоточению на том, что происходит между ними. — Ой, Соло, чья бы корова мычала. Главный лжец, — Габи хихикнула, осушая очередной бокал алкоголя, и тихо икнула, смутившись. Курякин только сдержано приподнял уголки губ, успокаивающе коснувшись колена напарника, который от такого подкола недовольно насупился. Наполеон считал момент как нельзя подходящим. Чуть выпивший Илья был довольно сговорчив и весел, хотя в голубых омутах можно было разглядеть привычных чертей. Теллер еще немного посидела с мужчинами, но видя, какими взглядами они одаривают друг друга, решила удалиться, прихватив закрытую бутылку вина, здраво рассудив, что ей нужно сильное снотворное. Балконная дверь закрылась за немкой, девушка послала обоим мужчинам по воздушному поцелую и задернула шторы. Русский неспешно направился в сторону своего номера, но замер полюбоваться невероятно красивым закатом. Солнце скользило за горизонт, а у него в руке снова был бокал с выпивкой. Это, конечно, не виски, но градус компенсировался количеством. Вся ситуация была так отчаянно похожа на Рим, когда они вдвоем стояли вот так на балконе. Детали были не так важны: главным было удовлетворение от успешного завершения миссии. Наполеон осторожно подкрался к русскому со спины, невзначай проводя рукой по чужому бедру, перебираясь по ягодице к пояснице, ощупывая напряженные мышцы. Курякин снова превращался в статую, такую отстраненную и спокойную. Весьма обманчивое зрелище. Уж Соло-то знает, какой внутри этой русской души бушует костер, нужно было только подлить немного алкоголя, а затем бензина — и вспыхнет. — Ковбой, снова ты напрашиваешься. Мы и так трахаемся как кролики. Или у тебя с этим проблемы? — захмелевший русский — зрелище чрезвычайно опасное, но вместе с тем завораживающее. Один неверный шаг — тебе переломают кости. Сделаешь все правильно — захлебнешься в удовольствии. — Проблемы? Как раз наоборот. У меня с этим все прекрасно. А вот ты ворчишь всякий раз, словно это непосильный труд, — расплывается в наглой улыбке американец, допивая остатки вина и швыряя бокал прямо на мостовую. В тишине засыпающего города звон бьющегося стекла кажется невероятно громким, словно пронзительный крик. Или команда к действию. Русский вспыхивает моментально, словно спичка, которой только что чиркнули о коробок. Он быстро осушает свой бокал, повторяя жест американца и отправляя ни в чем не повинное стекло в полет. Под аккомпанемент звона мужчины уже сливаются в жадном поцелуе. Своеобразная битва за доминирование, которую Наполеон проигрывает еще до того момента, как вступает в нее. Чужие губы отдают вином так же, как и его собственные. Они кусают друг другу губы, посасывают языки. Соло обвивает шею русского и трется о его чуть выставленную вперед ногу, словно перевозбужденная собачонка. Сейчас у него не ведущая роль, значит, можно полностью забыться в жгучем коктейле из алкоголя, похоти и желаний. — Доигрался, Ковбой, — Илья рычит и тянет мужчину к себе за галстук, увлекая того в ближайший открытый балконный проем. Они снова оказываются в номере американца. Хотя какая разница? Раздеваются они практически молниеносно, каждый самостоятельно. Пускай это не столь романтично, зато быстро и четко, а также сохранит жизнь дорогому костюму Наполеона. После этого Курякин валит любовника на ковер. Тот самый ковер, только в этот раз от него не разит пылью. Поза тоже совершенно такая же, а руки за спиной связывают дорогим галстуком, который потом придется долго отглаживать. Если Соло сам не порвет дорогую ткань. — Повторяешься, русский, — чуть шипит Наполеон, прогибаясь в спине сильнее, чтобы было немного удобнее, но чертовы руки скручены на совесть. Поза совершенно невозможная, но эта беспомощность заводит еще больше, заставляет подчиняться, призывно разводя сильные ноги. Курякин за его спиной только хмыкает. И этот звук такой жуткий и одновременно с этим многообещающий, что у американца предательски поджимаются пальцы на ногах. Илья нависает сверху, припадая губами к шее, которая уже начинает затекать. Член русского проезжается точно между ягодиц, дразня своей напряженностью. У самого Соло стоит так же сильно. И в голове под влиянием алкоголя бьется шальная мысль, что будь он женщиной — тек бы покруче, чем любая шлюха под наркотой. Курякин кусает его плечи и лопатки, заставляя шипеть и ерзать. И от этих манипуляций американец сам начинает тереться о чужую эрекцию, стараясь касаться ее самым сфинктером. Сердце стучит по ребрам, как пребывающий в агонии заключенный барабанит по дверце камеры, не желая мириться со смертным приговором. Наполеон всхлипывает и скулит от боли, прикусывая губы, когда русский кусает особенно сильно, оставляя свои отметины, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в его праве владения любовником. Илья голоден сильнее обычного, алкоголь притупляет чувство контроля. Сейчас ему хочется доминировать и всячески мучить такое доступное тело. Хочется полностью превратить американца в свою игрушку. Первый шлепок — легкий, практически нежный. Наполеон дрожит всем телом, но подставляется под очередной удар. Но у Ильи другие планы на эти ягодицы. В этот раз он не собирается брать силой. Сегодня Соло предстоит просить: много и громко, срывая голос от удовольствия. Курякин опускается между разведенных ног американца, несильно сжимая в своих ладонях ягодицы мужчины и разводя их как можно шире. Горячее дыхание в опасной близости от такой нежной мышцы заставляет напарника дрожать. — Соло, — горячий воздух дразнит, заставляет кровь приливать к нужной области в ожидании чего-то сладкого, но отнюдь не нежного. — Не смей спускать, пока я не разрешу. Иначе на этом закончим, — Наполеон и рад бы съязвить или возмутиться, но в следующую секунду ануса касается горячий влажный язык, вышибающий кислород из легких, а мысли — из головы. Илья вылизывает его с нажимом, не брезгуя даже легкой порослью черных волос и несколько вспотевшей кожей. Он играет с беззащитной дырочкой, сжимая чужие ягодицы до синяков, разводя их на столько, на сколько позволяет растяжение кожи, иногда отпуская одну из них, чтобы наградить Соло шлепком за особенно громкий стон. Наполеон прокусывает губы до крови. Он чувствует этот привкус металла на языке, но вместо паники подается еще ближе к своему мучителю. Яйца болезненно тянут, предэякулят выделяется на головке, явственно намекая о близости разрядки. А у Соло даже нет возможности использовать руки, чтобы сдавить собственный член у основания. Мужчина стонет громче, срывая голос до хрипоты, а ведь они только начали. Илья ведь его еще даже не трахает. По крайней мере не членом, хотя и язык не проникает внутрь по-настоящему глубоко. Укус на ягодице простреливает по позвоночнику, врываясь в перевернутое вожделением сознание словно шаровая молния, заставляя все мышцы тела непроизвольно сократиться. Наполеон жмурится изо всех сил, стараясь не отпустить свой оргазм. Из глаз подобно искрам брызжут слезы. Второй укус уже более ожидаем и не производит должного эффекта. Яйца начинают наливаться свинцом, но удивительно прохладная курякинская рука обхватывает перевозбужденную плоть под головкой, а язык мягко проезжается по ложбинке между ягодиц. — Хорошо, послушный мальчик. Мне в руку, — командует русский, у него самого дыхание так же сбито, как и у американца. И Наполеон почти уверен, что стоит едва ли не сильнее, чем у него самого. Хватает пары движений рукой, чтобы с задушенным стоном Соло излился в руку своего мучителя, начиная заваливаться на бок. Илья собирает вязкое семя между пальцев и легко скользит с его помощью в пульсирующий анус, смазывая изнутри естественным секретом. Наполеон смотрит на него, словно он нездоров: у мужчины поехавший взгляд, неестественно расширенные зрачки, из ранки на губе течет кровь, а грудь вздымается и опускается в рваном ритме. — Ну что же ты, Ковбой. Мы только начали, — Курякин подхватывает партнера, помогая подняться на ноги, которые затекли в неудобной позе. Русский садится на диван, устраивая любовника у себя на коленях. Руки у Наполеона все еще связаны, но Илья терпеливо ждет, пока напарник отойдет от оргазма. Наполеон сам тянется к мужчине за поцелуем, на который ему охотно отвечают, зализывая ранку. — Развлечешь своего жеребца, Ковбой? Соло довольно скалится, помогая приподнять себя и пристроить изнывающий член русского к своей дырке. Мужчина опускается на плоть любовника одим быстрым движением, не желая медлить. Боль вполне терпимая, но все же без подготовки принимать в себя такое внушительное достоинство — задача не из легких. Американец откидывается назад, чтобы немного размять затекшие руки, но Илья не дает ему времени на передышку. С силой сжимая чужие бедра, оставляя синяки на совершенной коже, Курякин начинает вбиваться в тесное нутро с бездушностью отбойного молотка, чувствуя, как мужчина на нем содрогается от практически идеального попадания по простате при каждой фрикции. Наполеон приоткрывает рот, забывая, как дышать. Сил на то, чтобы сглатывать слюну, также не остается. Остатки сознания бьются в сладкой судороге удовольствия, требуя полной отдачи. Алкоголь несколько притупляет неприятные ощущения, но его уже не так много осталось в организме, а большая часть вышла с потом. Илья скользит ладонями по влажной коже любовника, заставляя прогнуться сильнее, подставляя ему беззащитную грудь. Чуть замедляя темп для удобства, русский обхватывает губами напряженный сосок американца, осторожно его посасывая, а затем резко кусая. Наполеон дергается и охает, но не отстраняется, а лишь подставляет второй. — Еще… — сдавленно шепчет Соло, полностью подчиняясь власти чужого члена в своей заднице. Он чувствует, как тело бьет дрожь, а собственный член уже вновь стоит и трется о подтянутый живот русского. Курякин смотрит в затуманенные похотью глаза напротив, обхватывая губами второй сосок. С ним он играет гораздо дольше, заставляя пульсировать и набухать сильнее: лижет, втягивает в рот, перекатывает между зубами, словно ягодку. — Ведешь себя, как портовая шлюха, Соло, — вдоволь наигравшись с сосками любовника, Илья практически полностью замедляется, давая обоим передышку перед финальным рывком. У самого уже почти нет сил терпеть, поэтому хочется еще немного урвать того пьяного безбашенного удовольствия, которое они дарят друг другу. — Может, и веду. Но уж явно не как портовая, — пересиливая себя, возражает Наполеон, горделиво смотря на мужчину сверху вниз. — Нам обоим доподлинно известно, что мою дырку пользуешь только ты. Илья тихо ругается, но Соло не может разобрать ни слова, потому что в этот самый момент Курякин чуть приподнимает его бедра, сильно сжимая их в своих ладонях, и задает совершенно сумасшедший ритм. Этот русский отбойный молоток долбит в него около минуты, а может, всего несколько десятков секунд, — Наполеон не может сказать точно, — но задница горит от такого дикого напора. А когда любовник наконец замирает, проваливаясь в оргазм, мужчина может только тихо скулить, утыкаясь носом в изгиб чужой шеи и чуть прикусывая сильное плечо. Илья отходит быстро и помогает американцу рукой, не заботясь о том, что в этот раз его запачкает чужое семя. В голове разливается приятный вакуум, а хриплые вздохи начинают совершаться в унисон. — Раз только я ее пользую, — Илья выныривает из послеоргазменной неги и скользит рукой по спине мужчины, ощущая легкую дрожь, проверяя, способен ли американец продолжать. Он хоть и пьян, но не изувер. — Значит, она достаточно тугая. Не вырони ни капли, Ковбой, — Соло только согласно сопит русскому на ухо, так что приходится немного напрячься, чтобы встать с дивана и поднять Наполеона. Они добираются до кровати, и американец удовлетворенно заваливается на нее, как только Курякин освобождает его запястья. Илья нависает над мужчиной сверху, осторожно растирая покрасневшую кожу. Следов не должно остаться, он был достаточно осторожен, да и Соло благоразумно не пытался выбраться из пут. — Могу я попросить выпить что-то? И продолжим, — изможденный, но довольный Наполеон переворачивается на живот и чуть отклячивает задницу, чтобы было не так тяжело сжимать мышцы растянутого сфинктера. Курякин уходит в гостиную и возвращается с початой бутылкой вина, на ходу отхлебывая пару глубоких глотков. Остальное достается американцу, который присасывается к горлышку получше чем ребенок к бутылочке с молоком. Илья забирает у мужчины бутылку, практически полностью допивая ее содержимое. Он размышляет над тем, сколько же дней будут сходить синяки от его пальцев, а сколько дней — следы от укусов. Еще он думает о том, что у Наполеона шикарная задница, которую так и хочется шлепать и мять до красноты. И то, как американец сейчас лежит: разведя ноги и вскинув ягодицы вверх, говорит об очень многом. Русского осеняет прекрасная идея в тот самый момент, как Соло оборачивается в его сторону, чтобы поинтересоваться дальнейшими планами любовника. Шлепок скорее для затравки, чем в качестве основного действия. Сначала по одной идеальной ягодице, а затем — по второй. Соло подается на грубое прикосновение сам. И дело наверняка именно в том, что он пьян. Что они оба пьяны и одурманены вседозволенностью вечера. Курякин осторожно обводит припухший анус мужчины, чуть поддразнивая своими пальцами, а затем приставляет к отверстию горлышко бутылки. Наполеон этого не видит, так как его лицо спрятано в подушку, мужчина только стонет от каждого прикосновения и даже не помышляет о том, чтобы отстраниться. Горлышко входит даже слишком просто, а остатки алкоголя легко выливаются внутрь мужчины. Американец, кажется, поражен такой игрушкой, так как начинает сопеть более натужно и нетерпеливо, хотя игра явно приходится ему по вкусу. Илья осторожно надавливает на основание бутылки, начиная медленно расширять отверстие. Стеклянная бутылка не особенно широкая, да и переход от горлышка к основанию довольно мягкий, поэтому Курякин не скупится на шлепки, постепенно вводя предмет все глубже, наблюдая, как натягивается сфинктер, растягиваясь все сильнее. — Илья, — Соло ведет бедрами из стороны в сторону, оценивая свое нынешнее положение через призму алкогольного опьянения и двух оргазмов. Положение признается просто великолепным, если не сказать фееричным, поэтому американец сам подается назад, насаживаясь на импровизированную игрушку. Бутылка входит где-то на одну треть, когда Илья замирает, очерчивая пальцами припухшие края ануса. Ему нравится вид, еще больше ему нравится то, что у его напарника снова начинает вставать, так что русский опускается на простыни и проводит языком по поджавшейся мошонке любовника, а затем вбирает в рот одно яичко, втягивая его поглубже. — Большевик, я же… не железный… пожалуйста, — выдыхает Соло, стараясь держать равновесие на дрожащих от смеси дикого удовольствия и усталости руках. Илья перестает мучить его, осторожно извлекает бутылку и отбрасывает ее в сторону. Теперь края настолько растянуты, что даже не сокращаются до самого конца. Странная смесь спермы и вина тоненьким ручьем скользит по бедру американца, и Илья осторожно обводит сфинктер языком, наслаждаясь его дрожью. Соло чувствует, что его колени теряют равновесие в тот момент, когда горячий рот русского накрывает его дырку, начиная посасывать набухшие мышцы. Это что-то невероятно грязное и слишком интимное, чтобы оставаться безучастным даже будучи настолько уставшим. Наполеон дергается и обхватывает свой член, который отказывается вставать полностью без сильной стимуляции. Чужого языка в заднице и своей руки хватает с лихвой. — Трахни меня… Грубо… Быстрее, я хочу… — не до конца соображая, сбивчиво шепчет Соло, просто надеясь на то, что русский перестанет его мучить грубой лаской и просто отдерет как последнюю шалаву. Илья еще некоторое время играет с такой работоспособной частью любовника, а затем нависает над ним, прихватывая мужчину за волосы, чтобы прогнуть в спине. Ему даже не нужно направлять член рукой, чтобы войти в откровенно растраханную дырку, которая всем своим видом напрашивается на то, чтобы ей еще раз воспользовались. Русского просто ведет от этого невероятного запаха пота и секса, от тихих стонов Наполеона, который кошкой выгибается, отклячивая и без того столь сильно выдающуюся задницу. Громкие шлепки влажной кожи слишком ритмичные. Дорогая кровать просто не в состоянии выдержать столь дикий напор страсти, поэтому начинает поскрипывать, но Наполеону откровенно плевать. Весь его мир сузился до собственного ануса и таранящего его члена. Илья не дает ему отключиться, постоянно дергая волосы на затылке, но так даже интереснее и ярче. Они кончают практически одновременно, без сил валясь на пропитанные общей похотью простыни. И нужно бы принять душ, а Соло еще и почистить себя изнутри, но сил хватает только на то, чтобы дышать, прижимаясь друг к другу, лежа поверх простыней.