Неправильно, но иначе и быть не могло

Уэверли примчался в подземелье через полтора часа. За это время Наполеон успел проделать уже очень многое. Для начала он вскрыл замок камеры и прошел внутрь, чтобы иметь возможность полноценно касаться своего большевика. Мужчина присел на чертовски жесткую кровать, а Курякин устроился у его ног, положив голову ему на колени. Илья слишком устал, чтобы думать о том, насколько беззащитным он сейчас выглядит. Наполеон пришел к нему, Наполеон обещал вытащить его отсюда. Значит, он простил его за тот раз. Значит, у них все еще есть шанс. Соло осторожно гладил русского по голове, мысленно давясь слезами горечи по поводу плачевного состояния своего большевика. Если бы он только смог с самого начала все сказать, успеть объяснить, что Илья ни в чем не виноват, что он сам спровоцировал агрессию… Всего этого бы не случилось. — Мистер Соло, немедленно выйдите из камеры, — голос британца заставил Курякина инстинктивно сжаться. Наполеон даже представлять не хотел, по какой такой причине всегда сильный и непоколебимый русский сейчас похож на забитого ребенка в концлагере. — Я не выйду отсюда без него, — Соло успокаивающе гладил светлые волосы, которые от долгого отсутствия банального душа напоминали сейчас жирную мочалку. Илья у его ног лежал верным псом, которого собираются отправить на усыпление. И нет в мире больше никого, кто захотел бы защитить бешеную собаку, кроме её собственного хозяина. — Мистер Соло, он опасен. Или вы забыли, как три дня провели на больничной койке? Прекратите эти игры. Он нестабилен. Если сейчас он тихо сидит, это не значит, что через секунду он не попытается вас задушить, — продолжал британец, но даже несмотря на присутствие нескольких санитаров за спиной, мужчина так и не рискнул войти в палату. Слишком было тесное пространство, а Курякин до сих пор в их глазах представлял собой опасность. — Наполеон, — за спиной мужчины показалась Габи. Она смотрела на своих коллег с непередаваемой грустью. И к этому чувству примешивался страх. Девушка боялась Курякина. И Наполеон не мог ее за это винить, еще буквально неделю назад Илья Курякин внушал страх даже тем, кто его не знал, одним своим видом. — Почему ты его защищаешь? Ему ведь уже не помочь, — американец продолжал гладить Илью по голове, чувствуя его ровное дыхание. Чужие пальцы не сжимались в кулаки, не отбивали чечетку. Русский был совершенно спокоен, хотя все сказанное должно было уже давно вывести его из себя. — Но ведь вы до сих пор живы, — не собирается сдаваться американец. Он не особо понимает, каким образом Курякин себя контролирует в эту самую секунду, но он готов молиться всем богам мира, чтобы мужчина смог продержаться до того момента, пока Соло удастся убедить начальство его выпустить. Все остальные присутствующие как-то неуверенно сглотнули, переглядываясь между собой. Теллер глубоко вдохнула, а затем ловко проскользнула в камеру. Не обращая внимание на протестующие жесты Уэверли, девушка приблизилась к мужчинам и медленно потянула руку, касаясь напряженного плеча Ильи. Курякин не вздрогнул, он только очень медленно и осторожно повернул голову, чтобы взглянуть на Теллер. От прежнего грозного Ильи у этого человека остались только пронзительные голубые глаза. — Илья, — девушка и не думала, что все может так резко измениться. Она осторожно присела на корточки, всматриваясь в такое незнакомое лицо, ища в нем прежнего Илью. Ей стало совершенна невыносима мысль о том, что она практически самолично упекла напарника в эту камеру, что не защитила от начальства. Она ведь, как и Наполеон, прекрасно знала о приступах, о том, что он не контролирует себя в такие моменты, но даже не стала слушать Курякина, когда того схватили, и он попытался ей что-то сказать. Она робко улыбнулась мужчине, касаясь пальцами его щеки. Колючая щетина не смущала немку, она впервые совершила ошибку, которую вряд ли когда-то сможет исправить. — Все будет хорошо, тебя нужно отмыть и накормить, — стараясь сдерживать слезы, прошептала Теллер, уверенно поднимаясь и разворачиваясь в сторону стоящих в недоумении санитаров и Уэверли. Американец и русский только облегченно вздохнули, теперь от них ничего не зависело, а в способностях немки добиваться своего они не сомневались. Они не слушали всего того, что девушка говорила, повысив голос и топая ножкой для пущей убедительности. Им было это совершенно не нужно. В случае отказа их двоих будет достаточно, чтобы выбраться из этого здания практически без помех. — Идите, — недовольно проворчал Уэверли, жестом отгоняя санитаров подальше. Он все еще не был уверен в том, что Илья не захочет отомстить тем, кто держал его в заточении все эти дни. Мужчины понятия не имели, что там в итоге наболтала Габи, но были искренне ей благодарны. Соло помог Илье подняться и, придерживая за локоть, повел в сторону лестницы. Они шли молча, пол был холодным, поэтому босыми ногами по нему ступать было не слишком приятно, но Илья терпел. Они поднялись на первый этаж, Теллер шла позади них, представляя собой живой щит между мужчинами и внешней угрозой. Такси они поймали очень быстро. Водитель не стал задавать лишних вопросов, получив несколько внушительных купюр сверх обозначенной суммы. Они быстро добрались до отеля, где Теллер провела напарников через задний вход. И когда она успела заполучить ключи? В Лиссабоне было солнечно. Оказывается, время было только три часа дня. Илья молча прошел в номер, ощущая, как болят ноги от позабытой нагрузки, пусть и минимальной. Он чувствовал себя совершенно беспомощным, опустошенным. — Я вас оставлю, зайду к ужину, поедим на балконе, — тепло отозвалась девушка, покидая номер. Наполеон осторожно скинул с себя пиджак, повесил его на стул. Он совершенно не знал, что делать теперь. Не знал, что нужно сделать. Чего от него ждет Илья. А Курякин стоял и озирался по сторонам, словно в этом номере он никогда раньше не был. На столике стояли шахматы, такие старые, но такое дорогие сердцу. — Сыграешь со мной? — неуверенно спросил русский, оборачиваясь в сторону Соло. Американец тепло улыбнулся в ответ, подходя к дивану и присаживаясь на край. — Конечно, Илья, но может в другом месте? — он подхватил доску с фигурами, прихватил локоть мужчины и поволок Курякина в ванну. Ведь можно совместить водные процедуры с игрой. Он был уверен, что Илья не станет возражать. — Ты примешь ванну с пеной, смоем с тебя тот подвал и приведем в божеский вид. Раздевайся. Курякин стягивал с себя и без того немногочисленную одежду медленно и несколько неловко. Соло тем временем принес в помещение еще один стул и подтащил небольшой стеклянный столик, чтобы поставить на него доску с шахматами. В глазах отразилась вселенская скорбь, когда мужчина оглянулся в сторону русского. А Соло-то казалось, что это он выглядит плохо. Курякин и впрямь из могучего, широкоплечего сильного мужчины начал превращаться в ходячий скелет. Пусть и за короткий срок, требовавшее значительного количества питательных веществ, тело русского от недоедания и отсутствия физической активности заметно потеряло в весе. Вместе с немаленьким ростом Курякина все выглядело совершенно ущербно. Наполеон, изо всех сил стараясь сдерживать дрожь в руках, открыл краны, чтобы наполнить ванну горячей водой и начал сыпать туда все, что видел на бортике. Илья и сам понимал, что выглядит ужасно. Единственное, чего он не понимал, так это того, почему Соло с ним возится. Зачем американец вообще за ним спустился в этот злосчастный подвал? Следовало бы просто оставить Илью гнить за решеткой, где ему и было самое место. У них с Теллер все еще было задание, которое необходимо было закончить. И они наверняка бы справились и без него. Но Наполеон пришел, пусть еще не окончательно оправившийся от побоев, но все равно величественный, в идеальном костюме и с неизменной улыбкой. Курякин не прекращал размышлять над гложущими его вопросами, опускаясь в теплую ванну. Было приятно смыть с себя пыль затхлого помещения, почувствовать такое необходимое тепло. Он не был до конца уверен, что Уэверли не отправит его обратно на Родину, но он точно знал, что туда возвращаться ему нельзя, там он уже числился погибшим во благо своей страны. Ему больше некуда было идти. У него теперь осталась только его привязанность к Наполеону. Американец закатал рукава рубашки, чтобы не слишком сильно намокнуть. Он взял в руки мочалку и вылил на нее побольше душистого геля. Прикасаться к непривычно худым плечам было немного страшно. Наполеон всерьез боялся сделать больно. Он никогда бы не подумал, что Курякин когда-нибудь будет выглядеть настолько хрупким. Русский прикрыл глаза, облокачиваясь на бортик, позволяя намыливать свою грудь, скользить мочалкой по выступающим ребрам, пока вода не достигла достаточного уровня. После этого американец начал так же осторожно намыливать короткие, серые от пыли и грязи волосы любимого. Пена получалась не белоснежной, а черной. Американец даже решил спустить всю грязную воду, чтобы наполнить ванну заново. А Илья покорно лежал, стараясь лишний раз даже не дышать. Ему было противно от самого себя, противно от своей беспомощности. Он даже забыл про шахматы, ради которых американец перетаскивал столик. — Илья, не молчи, ты меня пугаешь, — Соло осторожно водил рукой по щетине мужчины, чувствуя теплую кожу под пальцами. Пусть Курякин сейчас больше напоминает собой живой труп, чем лучшего агента КГБ, но это все поправимо. Нужно просто снова начать хорошо питаться, вернуться к привычной системе тренировок, тело восстановится очень просто. Но искореженную душу вернуть в прежнее состояние будет гораздо сложнее. Русский чуть скосил взгляд на нежные пальцы, о прикосновениях которых старался все эти дни не вспоминать. Он бы и хотел извиниться, но слова сами собой застревали в горле, упрямо не желая вырываться наружу. Мужчина знал, что причиняет всем вокруг сплошные неудобства, причиняет близким людям много боли. Эти мысли полностью поглотили его. И тем неожиданнее для него стал осторожный поцелуй в щеку со стороны американца, который, кажется, вкладывал в это простое прикосновение всю душу. Илья вздрогнул, осторожно поворачивая голову в сторону Наполеона, смотревшего на него с нескрываемым обожанием, от которого становилось даже неловко. И Соло совершенно не смущало то удивление, с которым на него смотрел Илья, скорее, это даже несколько умиляло. Так хотелось добиться любой эмоции, а не разговаривать с бесстрастной, безвольной куклой. Следующим поцелуем американец накрыл тонкие, немного потрескавшиеся губы любимого, скользя по ним очень осторожно, чтобы ранки не начали кровоточить. Курякин весь сжался в один большой комок нервов, не находя в себе сил ни на что, кроме как сидеть смирно. В воде было тепло, но этот жар не шел ни в какое сравнение с тем, как горячи были мягкие губы, ласково скользящие, немного поддразнивающие. Наполеон не был настойчив, не торопил события, понимая, что русскому нужно хотя бы несколько минут, чтобы все обдумать. Илья колебался, но недолго. Зачем было отталкивать от себя то, чего так страстно, неистово хотелось? Немного неуверенно мужчина приоткрыл рот, позволяя американцу углубить поцелуй, и осторожно ответил на приятную ласку. Они целовались так долго, как позволяли им легкие. Коротких вдохов в момент секундных остановок было недостаточно. Мужчины наконец расцепили поцелуй, но отстраняться друг от друга не собирались, касаясь друг друга носами, не в силах сдержать улыбок. Соло поцеловал русского коллегу в лоб, осторожно поглаживая его затылок. Вода начинала остывать, и нужно было выбираться из ванны. Американец вручил напарнику полотенце, помогая тому вылезти. Он все еще не был до конца уверен в том, что Илья способен передвигаться без посторонней помощи. Он даже помог Курякину вытереться, а затем, на манер курочки-наседки, довел своего птенчика до кровати, где заботливо укутал в одеяло. Илье было совсем неловко от такой заботы, но видя, как Соло вокруг него суетится, как улыбается всему тому, что делает, мужчина не решался пресечь эти попытки помочь. Устроившись в мягкой кровати, русский блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь комфортом, в который он уже и не надеялся вернуться. Соло сидел рядом, осторожно поглаживая его ладонь. И нужно было бы поговорить, сделать хоть что-то, но это казалось таким невозможным и ненужным. — Подремлешь со мной до ужина? — все же нарушил тишину Илья, чувствуя, как после расслабляющей ванны его веки стремительно наливаются тяжестью. Наполеон еле заметно кивнул, выпуская из пальцев ладонь мужчины. Он быстро избавился от рубашки и брюк, а затем забрался под одеяло, поближе к засыпающему Курякину. Мужчины, не сговариваясь, тесно прижались друг другу, хотя в помещении было очень даже тепло. — Все будет хорошо, Большевик. Откормим тебя, и будешь совсем, как прежде, — с улыбкой прошептал Соло, осторожно целуя русского в скулу. Илья хотел что-то ответить, но силы стремительно его покидали. В голове разросся приятный вакуум, заставивший мужчину мгновенно провалиться в спокойный крепкий сон, снова ощущая себя нужным в объятиях любимого человека. Наполеон любовался расслабленным лицом Ильи какое-то время, пока и его не уволокло в мир спокойствия и тишины.