Неправильно, но иначе и быть не могло

Сейчас Со всех сторон доносятся странные, порой омерзительные звуки. Кубинская тюрьма — не самое приятное место, особенно, если ты находишься там не в качестве надзирателя. Илья осторожно вытягивает одну ногу, стараясь не потревожить оковы на лодыжке. Не получается. Цепь ржавая и старая, а ее размер явно не предназначен для кого-то столь крупного, как Курякин. Кандалы сильно натирают кожу, оставляя неглубокие царапины. Только вот в условиях царящей повсюду антисанитарии даже самая безобидная царапина грозит заражением крови. Стараясь отвлечься от дурных мыслей, Илья откидывается на стену своей камеры, представляя, как бы в таких условиях выживал его американский коллега. Отвратительный запах пота, мочи и чего-то еще, даже более едкого, чем два предыдущих. Практически полное отсутствие освещения, только лампы в общем коридоре. Но они висят так далеко друг от друга, да еще и покрыты толстым слоем чего-то противно-желтого цвета. Если и существует некоторое подобие Ада на земле, то это место по праву может претендовать на эту роль. Соло бы тут не выжил. Американец привык ко всем удобствам. Почему-то мысль об этом помогает справиться с собственной брезгливостью. Осознание того, что помимо прочих важных факторов, отличающих его и Наполеона, самым важным кажется нездоровое желание защищать своего напарника. Возможно, это связано с тем, что тот первым спас его, вытащив из воды. Вот только этот долг Илья уже выплатил американцу сполна. Самому себе Курякин признается с какой-то обреченностью, что испытывает смешанные чувства к американцу. Соло действительно уникальная личность, подобные ему никогда не встречались русскому на пути. Слишком беззаботное выражение лица, слишком непрофессиональное поведение. Наполеон либо сознательно ищет смерти, либо просто невероятно везучий идиот, играючи уходящий от любого преследования целым и невредимым. Скорее всего, это и называют талантом. Илья не был талантливым, все давалось ему с большим трудом, годами изнурительных тренировок и тщательного изучения. Он с гордостью мог заявить, что сделал себя сам, без посторонней помощи. Наверняка, это чувство — зависть. Ведь Илье, как и любому мужчине, не чужды всякого рода желания, которые он просто не может себе позволить воплотить в реальность. А Соло может. Он меняет женщин, как перчатки. Играючи может поддержать любую высокопарную беседу на совершенно любую тему. Разбирается во многих видах искусства. В конце концов, позволяет себе пить в разумных пределах. Русский не может себе позволить ничего из этого. Образы начальства, матери и отца постоянно встают перед его глазами, стоит только мысленно самому себе заикнуться о том, чтобы расслабиться. Они не позволяют расслабиться, они держат в напряжении. Соло же всегда сияет. Даже когда после очередной миссии его пиджак немного запачкан, а волосы выбиваются из идеальной укладки. Этот мужчина всегда сияет. И Илья многое бы отдал за то, чтобы хоть немного побыть на его месте. Почувствовать эту легкость и свободу. Откуда-то сбоку слышатся истошные вопли, а затем перед камерой по полу трое охранников протаскивают сопротивляющуюся изо всех сил девушку. А может и женщину. У нее такое грязное лицо, а тело скрыто жуткими тряпками, что понять возраст даже подготовленному агенту КГБ не представляется возможным. Она бросает на Илью взгляд с немой просьбой о помощи, но русский только безразлично провожает взглядом удаляющиеся спины кубинцев, которые тащат свою добычу. Скорее всего в подсобку, а может даже в комнату охраны. На самом деле, эта тюрьма не сильно отличается от подвалов КГБ. Илья даже на мгновение вспоминает, как именно он когда-то был одним из тех троих охранников. Это не вызывает у него омерзения. Он знает, что ненормален. И по этой причине у него ничего не могло сложиться с Габи. Немка была слишком воздушной, слишком нежной. Русский быть нежным не умеет. Никакая женщина не любит, когда к ней относятся, как к мешку с картошкой. Они просто слишком слабые. Им слишком легко причинить боль. Крик в конце коридора затихает, слышится щелчок засова. Вряд ли эту девушку увидят еще. Илья оглядывает из своей одиночки на самом верхнем ярусе остальные камеры. Приходится сильно напрягать зрение. Кто-то играет в карты, кто-то глазеет по сторонам. Внизу некоторые гуляют по импровизированной прогулочной площадке. Двери некоторых камер открыты. Илья знает, что ему нельзя предпринимать попыток к бегству. Если бы его не собирались спасать, ему давно бы передали приказ о самоликвидации. Значит, нужно набраться терпения и ждать. Русский медленно сгибает раненую ногу в колене, вытягивает вторую. В этой камере ему ужасно тесно. Она не рассчитана на человека под два метра ростом. Но мужчина благодарен и за эту. Самый последний ярус, здесь почти все камеры пустые, а значит, он может сидеть в тишине. Закрывая глаза, Илья представляет себе ухмыляющегося Наполеона, мерно пьющего дорогой виски из граненого бокала в мягком кресле. Уставший мозг рисует приятную глазу картинку, в которой Курякин может не просто смотреть на коллегу. Далеко не просто смотреть. За два дня до этого — Знаешь, Соло, по мне, так этот план — форменное самоубийство, — Илья на мгновение прислушивается к вспыхивающей между коллегами перепалке, а затем снова возвращается к своему пистолету. Эти двое вечно спорят. И будь Соло женщиной — смотрелось бы это еще более органично. Теллер постоянно подначивает его манеру одеваться, а Наполеон в свою очередь тыкает русского носом в его стиль а-ля фабрика «Большевичка». Во время подготовки к новому заданию русский позволяет себе не думать о планах, ведь у него есть для этого американец. Гораздо проще дать ему все проработать самому, иначе можно нарваться на скандал. У Ильи все еще не очень хорошо получается работать в команде. Он не привык надеяться на кого-то кроме себя самого. Поэтому русский избрал несколько другую тактику. Хорошие агенты всегда действуют в тени. Значит, пускай американец светится у всех на виду, а русский просто будет его прикрывать. Воспринимать Наполеона, как объект, который необходимо защищать, довольно просто. И это помогает не реагировать на выпады в свой адрес. За свою карьеру Курякин охранял и высших чиновников, и их семьи. Попадались и особо истеричные кадры, которые могли навредить себе едва ли не больше, чем те, кто за ними охотился. Пару раз его пытались соблазнить скучающие жены, чуть больше десятка раз — дочери членов политбюро. Поэтому Наполеон Соло представлял из себя практически идеальный объект, который, к тому же, был так же способен постоять за себя. Не работа, а сплошное наслаждение. — Большевик, желаешь ознакомиться? — голубые глаза отрываются от бумаги. В них мелькает секундное замешательство. Илья внутренне хвалит себя за бесшумность, с которой он переместился от стола к дивану. Так ведь можно разглядывать напарника без угрозы быть неправильно понятым. Нечто, напоминающее животное желание, медленно подступает вверх по горлу, но застревает за плотно сжатыми губами. — Пожалуй, ковбой, — маскируя желание ощутить тепло под рубашкой хоть на мгновение под легкий толчок, Илья отодвигает напарника чуть в сторону, чтобы осмотреть проделанную работу. Наполеон всегда теплый, от него пахнет парфюмом, который приятно дразнит ноздри. Нельзя стоять слишком близко. Иначе желание может перекрыть здравый смысл. Соло по праву можно считать самым гетеросексуальным засранцем, которого Илья когда-либо видел. И вряд ли американец оценит, если Курякин оставит на его шее огромный засос, хотя скорее всего это будет больше похоже на след от укуса. Самое забавное во всей этой ситуации, что кроме как изучить это сильное тело рядом, других, более низменных желаний не возникает. Просто хочется показать всем, что это принадлежит ему, но пользоваться не особенно хочется. Да Наполеон и не позволит такое покусительство. В этом Илья уверен. Он молча кивает и возвращается к пистолету. Нужно держать дистанцию. Нельзя забывать о том, что в комнате с ними находится еще и Габи. Уж ей такое точно видеть не нужно. Дыхательные упражнения приводят мысли в порядок, а холодная сталь огнестрельного оружия напоминает о том, что ему дозволено только смотреть. За 36 часов до этого Все шло не по плану с самой первой двери. Соло копался: специально или нет, русский предпочитал не предполагать. Выяснять у американца причину тоже не хотелось. Риск быть пойманными не прельщал. Документы удалось заполучить, но избежать вмешательства охраны не получилось. Тюрьма — прекрасное хранилище. Длинные коридоры, куча всевозможных тупиков, а главное - огромное количество дверей, которые не так то просто открыть, не имея при себе ключ. Последняя дверь, ведущая на свободу. Шаги приближаются, слышны голоса вооруженной охраны. Американец возится с замком. Обоим им уже не выбраться. Илья считает секунды, пересчитывая запасы патронов и оценивая возможные потери. — Не потеряй бумаги, ковбой, — тихо шепчет мужчина, когда понимает, что больше ждать нет смысла. Он сходит по американцу с ума. Возможно, Соло даже знает об этом и так умело им манипулирует. Это было бы таким простым объяснением всем тем странным взглядам, которые Илья иногда на себе ловил, делая вид, что не замечает. Если это хорошая актерская игра, то русский готов больше никогда не носить ненавистную Соло кепку. Он слишком хорош, чтобы сгинуть здесь. Он слишком свободолюбив. Наполеон должен быть свободным. Вышагивая из-за угла навстречу охране, Илья слышит, как замок наконец щелкает. Значит все правильно. Кубинцы не успеют заметить второго агента, который уже скроется за дверью. Его ставят на колени и тыкают в ребра автоматами. Услышав русскую речь, теряют весь свой былой запал. Явно озадаченные ведут к начальству. Илья избирает стратегию молчания, но выпытывать из него ничего не решаются. Слишком велик вклад СССР в экономику бедствующей страны. После этого русского ведут в камеру, где пристегивают, как какое-то животное. Возможно, он и есть животное, ведь он хочет вгрызться напарнику в горло зубами. Позже Илье приносят еду и воду. Это выглядит даже вполне съедобным. Кажется, русские решили вытащить его, или кубинцы пока решили перестраховаться, оберегая своего самого ценного пленника. Все неудобства кажутся совершенно неважными. Наполеон ведь сбежал. А значит, свою работу по защите американца Илья выполнил хорошо. Ведь он лишь разменная монета, - так его всегда учили. За 29 часов до этого Откуда-то снизу доносится шум. Крики не стихают. Любопытства ради русский высовывает голову, чтобы взглянуть вниз. Драка. Обычная тюремная драка. Один из заключенных достает небольшую заточку. Захватывающее, но быстрое зрелище. Охрана даже не вмешивается. Чего ради, если кругом одно отребье? Как и они сами. Прежде чем его интерес будет замечен, Илья отодвигается от решетки обратно. Спать нельзя, можно только дремать. Неизвестно, что может прийти на ум этим кубинцам. Тело ноет от усталости, ногу неприятно сжимают кандалы. Скорее всего, будет синяк. Курякин предпочитает не думать об этом.