Сладкая месть или Томми Джо начинает действовать

Приступить к "плану соблазнения Томми" было решено с самого утра, и действовать Адам начал еще по дороге в аэропорт. Причем, старался это делать не слишком явно, чтобы осторожный Томми не заподозрил неладное и не послал далеко без шанса возврата: то помог ему с лямкой рюкзака, пока ожидали такси в аэропорт, то поднял билет, который гитарист уронил перед контролем, то невзначай бросил фразу о том, что уже скучает заранее по всем в преддверии завершения тура. Ко всему прочему, предложил на концерте исполнить акустическую версию Fever, а на недоуменный возглас Брайана сообщил, что "видит" эту песню в сопровождении лишь одной гитары. Взглянув на Томми, добавил: - Тем более, я уверен, стоит дать Томми блеснуть с акустикой! Темные ресницы гитариста дрогнули, но сам Томми не вымолвил ни слова. И лишь потом, пару часов спустя, когда они по приезду заселились в гостиницу, он окликнул Адама у двери в номер: - Ламберт, что ты замышляешь? Что за розовые сопли ты сегодня развел? Адам изобразил крайнее удивление, пожимая плечами: - Я замышляю? Да вроде нет, просто чувствую себя лучше, настроение хорошее. Вот захотелось сделать сюрприз фанатам, да и вообще... Карие глаза сузились: - А что за любезности: "Томми, позволь помочь", "Томми, давай я", " Томми, так удобно?" То ты меня в упор не замечаешь, то разыгрываешь доброго самаритянина! Что происходит, Ламберт? Адам расплылся в улыбке. Он намеревался сказать правду в кои веки и лишь немного волновался за реакцию Томми. Но и то не слишком сильно! Просто, даже если Томми этого и не хочет - он все равно будет соблазнен. Он просто пока не знает об этом! - Я подумал, что долгое время был груб с тобой, делал, что хотел, не спрашивая разрешения. Мне сказали, я стал причиной разрыва твоих отношений, и я безумно сожалею, что мои поцелуи... Однако, Томми не дал договорить ему. Вспыхнул до ушей краской и выпалил: - Ага, я и вижу, как ты сожалеешь - рожа сейчас от лыбы треснет! Кто вообще тебе такую чушь сказал? Кому ты вообще сдался? Если только людям без инстинкта самосохранения. Я сам порвал отношения, твои лапанья на сцене не причем! Свет не сошел клином на тебе и твоей заднице, Ламберт, ясно? - Ясно. Так ты согласен исполнить со мной акустическую Fever? - Можно подумать, у меня есть выбор? Адам вскинул одну бровь и очаровательно улыбнулся: -Конечно, нет. Но мне было бы приятно... Томми, не дослушав, нетерпеливо переступил с ноги на ногу и тряхнул челкой: - Короче, завтра на саундчеке разберем. И кстати будь готов, я приду делать укол через пятнадцать минут. Адам кивнул, мягко глядя на блондина из-под темных ресниц. И лишь когда Томми собрался переступить порог своего номера через два номера от его, певец не удержался: - Почему ты сказал именно про мою задницу? Гитарист дернулся и выронил ключи. Медленно за ними наклонился, а потом уставился из-под растрепанной челки круглыми глазами: - Что? - Ну, ты сказал: "Свет не сошел клином на тебе и твоей заднице, Ламберт." Почему именно про задницу упомянул? Ответом ему послужила оглушительно захлопнувшаяся дверь. Способ был, конечно, не слишком милосерден, да и рискован - Томми вполне мог не поверить в происходящее или, наоборот, поверить, запаниковать и вызвать, к примеру, скорую помощь. А значит, надо быть убедительным, но не переборщить. Это как раз и было самым сложным для Ламберта - он вечно перебарщивал, не успевая совладать либо с темпераментом, либо поддавшись настроению, либо элементарно загоревшись любопытством. Томми пришел ровно через пятнадцать минут, как и обещал. Прошел через всю комнату, засунув руки в карманы, и повернулся лицом к Адаму: - Где шприцы и раствор? Адам, уже успевший натянуть самую развратную, облегающую тело майку и узкие, обтягивающие ноги как вторая кожа, джинсы, скромно сидел на краешке дивана. На вопрос Томми вскинул испуганные глаза на необычайно бледном лице и кивнул на подоконник. Томми, на секунду, задержавшись на певце взглядом, пошел в указанном направлении. Кинул через плечо: - Что с тобой? Бледный как привидение. Адам следил, как тонкие пальцы быстро вскрыли пакетик со шприцем, как иголка опустилась в лекарство, и как только Томми снова повернулся, он медленно откинулся на спинку дивана. Стараясь не мазнуть по двум слоям светлой пудры, необходимым для убедительности "спектакля", вскинул руку ко лбу и томно прикрыл глаза: - Да чего-то внезапно такая слабость накатила. Голова кружится. - Ничего, сейчас я тебя чуток взбодрю. Ложись. Адам, все так же находясь в образе "бледной немощи", неспешно подобрал длинные ноги под себя. Одной рукой начал расстегивать узкие джинсы, второй "устало" облокотился о диван. При этом дышал глубоко и облизывал губы, точно ему не хватало воздуха. Томми несколько секунд его разглядывал, пока не почувствовал, что тоже начинает дышать часто и глубоко, словно ему самому не хватает воздуха. Или ему действительно не хватает? Веснушчатые обнаженные плечи были так близко, белая кожа, проглядывающая в приспущенных штанах, смущала, запрокинутая черноволосая голова с выставленной длинной шеей наводила на какие-то жутко непристойные мысли. Несчастный гитарист на мгновенье полностью вывалился из действительности, рассматривая своего несносного шефа, такого непривычно беззащитного. Синие глаза, томно воззрившиеся из-под темной челки, отрезвили его. Он насупился, разозлившись на свою собственную реакцию, поджал губы и, шагнув к Ламберту, довольно грубо дернул тугую джинсовую ткань с его бедра. Быстро сделал укол и... вдруг услышал задушенное: - Ох... И тушка Ламберта внезапно обмякла под его рукой. Томми застыл, изумленно приоткрыв рот. Испуганно метнулся глазами на белое лицо с плотно сжатыми черными ресницами - на очень бледное лицо, без кровинки... Пролепетал: - Адам? Адам, что за шутки, черт возьми? Но певец не отзывался. Лежал без движения, грациозно свесив руку с дивана. Черная челка рассыпалась по лбу, а маечка задралась, приоткрыв веснушчато-рыжий бок. Томми запаниковал. Дрожащими пальцами откинул собственную спутанную челку с лица и испуганным зверьком заметался над Адамом: склонился над ним, уложил полностью на спину и, схватив за обнаженные плечи, хорошенько потряс. Просипел: - Адам? Не пугай меня... Ну давай, приходи в себя! Никакой реакции. Встряхнул Адама посильнее. Голова того безвольно болтнулась по дивану, рот чуть приоткрылся и из него вырвался тихий вздох. Томми обрадованно взвизгнул, изо всех сил стараясь не пялиться на розовые пухлые губы, влажные и нежные, сейчас соблазнительно распахнутые. Адам же глубоко вздохнул и... снова обмяк. Тут Томми уже взволновался не на шутку. Навис сверху, похлопал певца по щекам, не замечая оставшейся на руках белой пудры. Наклонился ближе, пытаясь расслышать его дыхание и... вдруг встретился со слегка затуманенными серо-голубыми глазами. Застыли всего в паре сантиметров друг от друга. Адам мгновенно потерялся в теплом взволнованном взгляде темных глаз. Любовался таким непривычным Томми - раскрасневшимся, взлохмаченным, близким... А потом протянул руку и мягко привлек блондина к себе. Тот не успел даже пикнуть, как чужие теплые губы накрыли его собственные, пересохшие от волнения. Поцелуй продлился не более мгновения. Адам сам оборвал его и, улыбаясь онемевшему от происходящего блондину, проворковал: - Спасибо тебе, мой прекрасный доктор. Мне намного лучше теперь. Томми понадобилась минута на осознание всего того, что тут для него разыгралось. Дернулся из объятий, заливаясь гневной краской. Пару секунд разрывался между желанием двинуть по смазливой наглой физиономии, игриво блестящей глазами с дивана, и просто развернуться, сбежать отсюда как можно быстрее и как можно дальше. Причем, с вещами. В итоге, у него получилось лишь хрипло выдавить: - Все играешь? Какой же ты... придурок. А Адам уже тянулся к нему с дивана: - Ну, брось, Томми. Я же все знаю: я тебе нравлюсь! А ты очень сильно и давно нравишься мне! Я думаю о тебе постоянно, ты стал моей навязчивой идеей, моей настоящей обсессией. На Томми эти слова подействовали совсем иначе, чем ожидал Адам. Блондин вдруг как-то весь ссутулился и прошептал скорее себе, чем для певца: - На что я надеялся? Все одна игра, забава. Лишь один из многих, которых не запомнят... И он, пряча лицо за густой челкой, не слушая больше объяснения Адама, развернулся и вылетел из номера. День выдался суматошный. Ездили на саундчек, слегка изменили сет-лист, по настоянию Адама репетировали Fever в акустической версии, обедали в ресторане, а Адам еще и успел дать интервью местному популярному радио. С Томми общались мало - блондин совсем закрылся, ушел в себя, прикрывшись пушистой челкой и молча следуя за всем бэндом. Эшли пыталась расшевелить его, узнать, в чем дело, в итоге, получила сухую отговорку о разболевшейся голове. Адам же даже не пробовал заговорить с ним, зная, что сейчас это будет бесполезно. Знал, и в голове уже держал собственный план действий. Концерт начался. Зал небольшой, душевный, акустика отличная. Песня сменяла песню - радостные, грустные, романтичные, безысходные, заводные и расслабляющие они пролетали одна за другой, такие знакомые и родные, точно старые друзья, и, конечно, бурно принимались зрителями. В завершение шоу Адам объявил сюрприз, и работники сцены вынесли им для Томми стулья. Они уселись рядышком, и Томми сразу начал наигрывать мелодию, чем вызвал восторженные крики из зала - даже в таком варианте любимую Fever не возможно было не узнать. Однако, Адам не спешил вступать. Задумчиво разглядывал белокурого музыканта, а потом, наклонившись к нему, прошептал: - Не спеши. И расслабься... Это будет только для тебя. И запел. There he goes А вот и он! My baby walks so slow Мой малыш грациозно плывет, Sexual tic-tac-toe Сексуальная детка... Yeah I know we both know Да, я знаю, мы оба знаем, It isn't time, no Сейчас не время, нет, But could you be m-mine? Но мог бы ты стать моим? Он смотрел только на Томми, на его склоненную к гитаре голову, и не смотрел в зрительный зал, хотя там с первых строк люди начали прямо-таки сходить с ума. Он смотрел на изящную белую шею, на длинные пальцы, сноровисто щиплющие струны, на нежные губы, на напряженную позу, и не пел, а скорее шептал. И от этого интимного доверчивого шепота у всех слушателей мурашки бегали по телу. We'll never get too far Мы никогда не зайдем далеко, Just you, me and the bar Только ты, я и бар. Silly menage a trois, sometimes Простая шведская семья, Would you be m-mine? Ты будешь моим? Would you be m-mine? Ты будешь моим? Would you be m-mine? Ты будешь моим? Он, с придыханием выводя тягучие, сладкие словно мед, соблазнительные как сам грех, строчки песни, подвинулся чуть ближе к гитаристу и наблюдал, как зарделись алым нежные щеки того. Oh baby, light's on О, милый, выключи свет, But you're mom's not home Твоей мамы все равно нет дома. I'm sick of laying down alone, hey Я устал лежать один, эй, With this fever, fever, yeah Со своей страстью, страстью, да... My one and own Мой единственный и родной, I wanna get you alone Я хочу лишь тебя одного, Give you fever, fever, yeah Вызвать в тебе страсть, страсть, да… Он и сам не понял, когда успела захватить, покорить его собственная песня. И вот он уже изгибал поясницу и почти прижимался к Томми разгоряченным телом, выдыхая непристойные слова прямо ему в изящное ушко, не заботясь особо о том, что сейчас творится в зале. There it goes Вот как это происходит, You're still my soul and so Ты запал мне в душу, Cause, sweetheart Так что, друг сердечный, No-no-nobody a-kno-kno-knows me Никто меня не знает Or can find me, ooh И не сможет понять, о-о-о, Time to be m-mine, mine Пришло время стать моим, моим… А Томми сгорал со стыда. Со стыда, но и не только... Проклятый певучий, бархатный голос звучал над самым ухом - дразнил, отвлекал и увлекал, обещал и спрашивал, кружил голову. Возбуждал. Впервые с прошлого тура Томми снова к своему стыду и позору, против воли и желания, испытывал настоящее возбуждение. Физического характера. От горячего дыхания Адама по телу бежали мурашки, от развратного полушепота с придыханием и тягучими низкими нотами в паху сладко тянуло. А от того, что сейчас все внимание зрителей приковано к нему, Томми, красному и взмокшему, которого выбрал этот... этот самодовольный садист для опробования своего чертового обаяния, хотелось вскочить, садануть гитарой это исчадие ада и бежать, не оглядываясь. Let's get inside your car Давай сядем в твою машину, Just you, me and the stars Только ты, я и звезды… Kind of menage a trois, sometimes Типа шведская семья, временами Would you be m-mine? Ты будешь моим? Would you be m-mine? Ты будешь моим? Would you be m-mine? Ты будешь моим? Томми пару раз сбился и в отчаянии закусил губу. Свесил голову ниже, прячась за челкой. Только не смотреть на него... только не смотреть. Oh baby, light's on О, милый, включи свет, But you're mom's not home Твоей мамы все равно нет дома. I'm sick of laying down alone, hey Я устал лежать один, эй Певец подмигнул сходящему с ума залу. Заметил сладко целующуюся парочку у самой сцены и, заблестев отчаянными глазами, скользнул на пол. Уселся на коленки в ногах у Томми, не слишком близко, но и так, чтобы тот мог видеть все представление. Вскидывал руки, запрокидывал голову, касался своей шеи и груди. А потом положил руку на свой пах. Голос его зазвенел похотью, сам он представлял собой совершенно неприличное зрелище, но не было ни одного человека в зале, кто смог бы сейчас оторвать от него взгляд. Ни одного. Включая Томми... With this fever, fever, yeah Со страстью, страстью, да… My one and own Мой единственный и родной, I wanna get you alone Я хочу лишь тебя одного, Give you fever, fever, yeah Вызвать в тебе страсть, страсть, да... Закончили под гром аплодисментов, под свист и вопли фэнов. Громче всего кричали "Поцелуй его! Поцелуй!" И Адам, состроив кокетливо-невинную гримаску, говорившую "Это не я, это все они!", направился к Томми. - Не смей... Блондин только и успел что, поднявшись с места на подгибающихся ногах, прикрывая гитарой топорщащиеся в пахе штаны, выдавить эту фразу. Но тут же оказался в плену крепких объятий: рука певца легко отвела в сторону гитару, потом обвила поясницу, а вторая вплелась в белые волосы: - Не могу. Это желание публики, слышишь? И оно совпадает с моим желанием. - Твою ма... Казалось, стены дрогнули от воя, свиста, аплодисментов зрителей, когда певец, грубовато схватив своего музыканта в объятия, страстно поцеловал, а потом отстранился и произнес что-то, неслышное фэнам. А изящный блондин ему ответил, глядя в глаза большими темными глазами. Выглядели они вместе потрясающе - воплощенные нежность и страсть - а вся эта сцена была безумно романтична. Однако... - У тебя эрекция... - Я в курсе. Ты такая сука, Ламберт! - Спасибо. Я просто устал ждать, когда ты начнешь что-то делать. - Я? Ты... бля. Ладно. Томми унесся со сцены, красный как рак. В голове стучала одна мысль - немедленно уйти из бэнда. Закончить это издевательство, уехать, наплевав на тур и на то, что Адаму не успеть найти гитариста к следующему шоу. Прошло ровно десять минут с того момента, как завершился концерт, и Адам, на несколько минут застряв с организаторами, направился, наконец, в гримерную. Майка на нем полностью промокла от пота, жилетка казалось тяжелой и тоже промокшей насквозь, черная шляпа все еще красовалась на голове, в руках он нес ботинки, которые так и не успел одеть. Побег Томми, Лондон, хлопающий его по спине и приговаривающий "спасибо за порнушку, почти кончил", администраторы зала, пришедшие перекинуться парой слов и выразившие восхищение всем шоу, собственное возбуждение, никак не отпускавшее, а еще непреодолимое желание броситься искать сбежавшего гитариста - все это здорово сбивало с толку, и он вспомнил про ботинки только когда остался один. Взял их в руки и шагнул в узкий коридор, ведущий в гримерную, прижался к стене, собираясь натянуть их на порядком озябшие ноги, но сделать этого так и не успел... Прямо из полумрака выплыло бледное лицо Томми. А через секунду Адам оказался прижатым к стене тонкими, но неожиданно сильными руками. Гитариста потряхивало, а Ламберт совсем растерялся и неуклюже схохмил: - Томми? Я уж думал ты в Южной Америке, подальше от меня. Или ты с уколом пришел? Так еще рано. И умолк, встретив темный немигающий взгляд. Томми молчал лишь мгновенье, разглядывая певца. Поплывшая тушь, оттенившая светлые серые глаза и сделавшая их огромными, пухлые губы с расплывшимся контуром помады и проступившими веснушками, влажные пряди волос, торчащие из-под шляпы, жар тела под пальцами... - Что ты творишь, Ламберт? Какого хрена ты позволяешь себе так с людьми обращаться? Я человек, у меня есть свобода воли! Певец задышал чаще и облизнул губы, в глазах запрыгали черти: - Что я творю? Я пытался соблазнить тебя. Да вот только, похоже, ничего не вышло. Или... вышло? Тонкие руки встряхнули его, и с его головы свалилась шляпа. - Зачем эти игры, Ламберт, черт? Зачем издеваешься? - С чего ты решил, что издеваюсь? Ты мне сильно нравишься. И давно. Томми зло блеснул глазами: - Врешь. Я видел, как я тебе "нравлюсь". Ты стольких трахал, пока мы колесили по странам, что пальцев рук и ног не хватит сосчитать. - Да, трахал. Потому что думал, ты меня терпеть не можешь! А я сразу потерял от тебя голову. Обидно, знаешь ли, быть ненавидимым не за что. Томми выглядел сбитым с толку, однако, упрямо хмурил брови: - Я не ненавидел. Я просто пытался не быть объектом твоих шуточек. А еще я... еще я не хотел, боялся... - Боялся чего? Блондин опустил длинные ресницы, пряча взгляд, а потом и отпустил самого Адама. Отвернулся, но не ушел. Молчал пару мгновений, раздумывая, говорить или нет, мучаясь вопросом, для чего ему все это надо. И Адам решил признаться первым: - Я "цеплял" тебя, знаю. Но это не игра вовсе, как ты думаешь. Просто я по-другому не умею - если мне нравится человек, я пытаюсь сразу завоевать его. А ты не реагировал! Шарахался от меня как от прокаженного. Меня это обижало очень, отсюда мои обидные слова и подколы. Но прости. Теперь я все знаю - мне один хороший человек открыл глаза. И я решил действовать. Да, быстро, да, нагло, но... я хоть как-то попытался. Попытался вызвать тебя на ответные действия. Жаль, что мои чувства все же не взаимны. Умолк, глядя в спину блондина. Постоял еще пару мгновений, ожидая ответа, а потом вздохнул и наклонился за ботинками, собираясь уходить. И услышал хриплое и дрожащее: - Взаимны. Вздрогнул. Разогнулся, не веря своим ушам. Сердце заколотилось, бросило в жар. На одном дыхании выпалил: - Докажи. Томми вскинулся. Порывисто развернулся, глаза полыхнули темным огнем. Смотрел, как Адам снова бросил на пол поднятую было шляпу, как расслабленно откинулся на стену, запрокидывая голову, как согнул одну ногу в колене, напоминая шлюшку, готовую на все, ожидающую, когда позовут, как глядел из-под полуопущенных ресниц и едва заметно улыбался. Глаза говорили "Я жду". И так долго, тщательно сдерживаемое влечение прорвалось наружу. Томми шагнул к певцу, находясь точно в тумане, дрожа с головы до ног от желания и нетерпения. Глядя прямо в серые распутные глаза, положил руку на пах Адама, скрытый кожаными штанами. Слегка сжал, наблюдая как затрепетали накрашенные ресницы, как певец тихо охнул и тоже задрожал под грубым прикосновением. Второй рукой наклонил голову Адама к себе и прохрипел: - Попроси. Еще раз. - Делай, что хочешь. Только делай и не бойся... И Томми потянул молнию на узких штанах. Навалился на высокого Адама своим стройным телом, одновременно целуя, кусая, всасывая сладкие порочные губы и лаская послушно улегшийся в руку горячий его член. Возбужденное достоинство истекало смазкой, и Томми сразу часто и грубо заработал рукой, ловя в собственный рот низкий, длинный стон певца. Тот даже слегка сполз вниз по стене, пытаясь устоять на резко ослабших ногах. А Томми продолжал ласкать и целовать одновременно, удерживая подбородок Адама и не давая ни ему, ни себе перерыва. Но этого было недостаточно. Ему нетерпелось почувствовать нагую кожу, коснуться ее, попробовать на вкус, поставить отметины назло всем и вся, и особенно Адаму - так мучал его сегодня, так возбудил, еще и перед всеми. Он тоже хочет вот так вот... метку, знак для всех. Потащил Адама за собой. Завалились в гримерную, закрылись, и гитарист наклонил певца у стола. Стянул с него жилетку, задрал тонкую мокрую майку. Остановился на мгновенье: - Ты хочешь так? - Да. Я хочу тебя в себе... И Томми ощутил как в глазах на секунду потемнело от возбуждения. Коснулся белой кожи под задранной маечкой, с нажимом провел по прогнутой пояснице, взялся за штаны и рывком дернул вниз. Стянул их полностью через босые ноги Адама и отбросил в сторону. Бросило в жар, когда снова поднял глаза на певца - можно было закончить только от одной этой картины: оглядывается через плечо, глаза подернуты шлюшьей поволокой, распятый грудью на столе, длинные стройные ноги широко расставлены, задница вызывающе торчит. - Есть крем какой? Адам сглотнул, неуверенно улыбнулся и кивнул на тумбочку у зеркала. Заметив расфокусированный взгляд Томми, начал было привставать, собираясь помочь в поисках, но тот скомандовал: - Нет. Останься там! Я найду. И он нашел. А потом, как был, в одежде, в кожаной рокерской куртке, пристроился позади обнаженного брюнета. Расстегнул свою ширинку, приспустил трусы. Дотронулся до собственного мучительно набухшего члена, провел по всей его длине, уложил в удобную ямку между веснушчатыми ягодицами. Чувствуя, что начинает задыхаться, закрыл на секунду глаза. Но долго не смотреть на красивое сильное тело под собой не получилось. Погладил по пышным полупопиям, с трудом сдерживаясь, чтобы не укусить белую плоть - Адам и так начал недовольно вертеться из-за боли от уколов. - Лежи смирно. Томми и не догадывался, что его голос может быть таким низким и рычащим. Адам под ним послушно замер, чуть повернувшись и запрокинув голову, расставив руки пошире. И Томми скользнул в него сразу двумя пальцами, смазанными кремом. Заслушался мелодичным стоном, чувствуя как заинтересованно дернулось собственное достоинство. Вцепившись в одну из мягких ягодиц, засунул третий палец, поспешно растягивая жаркое нутро. Адам заскреб пальцами по столу, подался назад, всем телом насаживаясь на его пальцы. Обоих трясло, точно через их тела пропускали разряды тока, и терпеть дольше не было возможности. И, наконец, Томми, жадно взглянув на напряженную широкую спину под собой, на мальчишеский непокорный хохолок волос на макушке, на побелевшие от напряжения пальцы, спешно нанес на взбухшее достоинство крем. Скользнул в Адама, едва при этом не кончив. - Чеееерт... Какой ты узкий! Адам лишь промычал что-то нечленораздельное в ответ, а когда Томми за вторым разом толкнулся, зашипел, отстраняясь, пытаясь избежать боли. Томми же уткнулся ему носом между лопатками, зашептал: - Тихо-тихо, сейчас все будет... Все пройдет. Расслабься только. Накрыл распластанные по столу руки Адама своими, впитывая в себя их напряжение и дрожь. Слушал дыхание певца, вздрагивал то ли от его, то ли от своих ударов сердца. А потом почувствовал всем своим существом, как Адам расслабился, пуская его дальше. И тут сорвало крышу окончательно. Забыв обо всем на свете, не слыша робкого стука в дверь и смеющегося женского голоса с просьбой "Ребят, вы бы там чуток потише!", истекая потом под одеждой, видя перед собой белую красивую задницу несносного, притягательного, разрушительного, любимого шефа, слушая его звенящий наслаждением голос, называя его имя раз за разом и смакуя, Томми вколачивался в него, желая быть глубже, желая слиться, соединиться в одно единое. И даже не заметил, как среди выдыхаемого имени "Адам" вдруг в какой-то момент затесалось разоблачающее его с головой слово "мой"... Брайан с негодованием провожал глазами парочку музыкантов, преспокойно бредущую к самолету, болтающую как ни в чем не бывало. Они одинаковыми рассеянными взглядами посмотрели на Лондона, опять же, как ни в чем не бывало, поздоровались и поднялись по трапу. Возмущению музыкального директора не было предела - засранцы не отвечали на звонки, опоздали почти на час! Это при том, что рейс не частный, а обычный чартерный, и все пятьдесят пассажиров сейчас их ненавидят с полным на это правом. А Брайан не любил недоброжелательную атмосферу. Раздраженно плюхаясь на свое место, он неожиданно заметил, с каким трудом, морщась и закусывая губу, опустился на свое сиденье Адам. Аж побледнел слегка. И сердобольный музыкант сочувствующе поинтересовался: - Витамины такие болезненные? Позади него кое-кто вполне определенный тихо прыснул смехом в кулак, а Адам изобразил искреннюю страдальческую гримасу: - Скорее, эти огромные иголки.