Кое-что о вреде опозданий

Когда Эггси просыпается на следующее утро, Гарри, конечно же, уже нет. Это не удивительно, потому что уже не утро даже, а почти что час дня. За окном снова пасмурно и моросит мелкий дождик, но на настроение Гэри это никоим образом не влияет. Он чувствует себя как в том мультике, что они недавно смотрели вместе с сестрой – будто вокруг залитый солнцем лес, и он такой весь красивый, среди яркой зелени деревьев и пёстрых цветочков, в окружении щебечущих птичек и милых белочек. Кажется, это было что-то про Белоснежку, и кажется, у Эггси, всё-таки, температура – потому что представлять себя Белоснежкой – это странно даже для него. На кухне обнаруживается записка от Гарри (Эггси в очередной раз умилённо улыбается этой привычке оставлять записки, когда можно поступить проще и написать смс-ку) с указанием выпить горячего молока, даже в том случае, если горло не болит, померить температуру, по возможности не выходить из дома, а если и выходить – то одеться как следует, а не как всегда. Но лучше всё-таки не выходить. Эггси, как послушный мальчик, выполняет указания, завтракает, развалившись на диване в гостиной – Гарри на работе и ворчать о том, что гостиная - не место для еды, некому, а потом отчаянно скучает ещё полдня – потому что Рокси где-то в Восточной Европе уже вторую неделю, Грейс уехала в Йорк на несколько дней, наведываться в гости к матери отчаянно не хочется, хотя и пора бы уже – ради приличия и чтобы понянчится с сестрой. Но сегодня будний день, а значит, сестра всё равно в школе, а в школе она обычно до вечера – уроки, дополнительные занятия, секции, всё такое. Мать явно перебарщивала с образованием мелкой, стремясь – по её словам – дать дочери то, чего не смогла дать сыну, и доводы Эггси о том, что шестилетнему ребёнку нужно гулять и общаться с другими детьми, а не сидеть за партой, слушать не желала. И это ещё одна причина, по которой Анвин не очень-то хотел с ней видеться. В общем, сегодня ему только и остаётся, что читать и смотреть кино, а когда глаза начинают протестовать против этих занятий – пойти и заняться приготовлением чего-нибудь съедобного на ужин. Этим перечень полезных и интересных дел исчерпывается, и Эггси снова думает о том, как бы уговорить Гарри завести собаку. Настоящую, а не чучело. Мистера Пикуля с его проникновенным стеклянным взглядом Эггси побаивается до сих пор. И вообще чучело собаки в уборной – это дохрена странно. Но у всех свои причуды, верно ведь? От раздумий о людских причудах Эггси отвлекает пиликанье телефона, сообщающее о приходе сообщения. Эггси лезет в карман, надеясь, что это не Гарри, решивший сообщить, что планы изменились, и он на месяц улетает куда-нибудь в Новую Зеландию, на Аляску, или ещё куда-то к черту на кулички, где нет нормальной сотовой связи и есть голодные и злые аборигены. Это было бы очень некстати. Это оказывается Гарри, но, к счастью, лишь с коротким сообщением, в котором он просил заглянуть в нижний ящик прикроватной тумбочки в их комнате и сообщал, что вернётся около восьми вечера. Эггси кивает то ли смс-ке, то ли самому себе, и, несколько озадаченный, направляется наверх, в спальню. Он особо не интересовался содержимым всех ящиков, шкафов и тумб в доме Гарри – хозяйничал только на полках и в отделениях, отведённых ему, а на территорию Гарри совал нос только по его просьбе. Ну, он же вполне воспитанный человек, хотя иногда вот так сразу и не скажешь. Эггси открывает этот самый нижний ящик даже не задумываясь особо о том, что там окажется. А зря. О. Какой нетипичный для Харта, напрочь лишённый изящества намёк. Пачка ультратонких презервативов, два тюбика смазки, цепочка симпатичных шариков и анальная пробка. Так вот, как развлекаются джентльмены. Эггси хмыкает, прикусывает костяшку указательного пальца, в задумчивости разглядывая оказавшееся совсем нетривиальным содержимое ящика и кивнув самому себе, забирает оттуда смазку и пробку симпатичного синего цвета. Сегодняшний вечер определённо оправдает его ожидания. Это занимает время. Эггси, который до этого никогда раньше не вставлял в себя подобные... вещи, сперва не понимает, что вообще люди находят в этом приятного, но вот когда пробка с излишне жизнерадостным хлюпом заходит до конца – о, всё становится понятно почти в тот же момент. Через час с небольшим Гарри возвращается с работы. Эггси встречает его, помогает снять пальто, интересуется уровнем мерзости погоды снаружи и сообщает, что рад, что Гарри не сбежал в Австралию. Эггси выглядит почти как обычно – только румянец на скулах чуть ярче и движения несколько медлительны. -А должен был? – приподняв бровь, интересуется Гарри и касается его щеки тыльной стороной ладони. – Как себя чувствуешь? Температура? -Кто тебя знает, - пожимает плечами Эггси, - вполне сносно. С утра была небольшая. -Чем занимался ведь день? -Да так, всяким… кино, книжка, еда… - тянет Эггси, внимательно наблюдая за Хартом. Тот выглядит так привычно-невозмутимо, будто и не писал ему никаких смс-ок, гад такой, - а ты? -Отчеты, собрания, рекруты. Всё как обычно. -Ужин, - командует Эггси и тянет мужчину за руку за собой. -Как скажешь. Они ужинают, ведут светскую беседу о какой-то чепухе, моют посуду, потом Харту кто-то звонит, и он почти час говорит по телефону, одной рукой быстро набирая что-то в ноутбуке, который по его просьбе Эггси принёс из кабинета в гостиную. Потом, закончив разговаривать и закрыв ноутбук, обещает осуждающе сопящему Эггси, сидящему на диване у него под боком, что на сегодня с работой покончено, и предлагает посмотреть фильм, который они уже давно собирались посмотреть… Как. Ни. В. Чем. Блять. Не. Бывало. Эггси просто не выдерживает. Потому что ну, это же просто невозможно. Он точно издевается! -Нахер фильм. -Что, прости? – изящно так вскидывая бровь, переспрашивает Харт, который всё прекрасно слышал и так – Эггси уверен. Но он всё равно повторяет – четче и медленнее: -Я сказал – нахер фильм, Гарри. Нам надо в блядскую спальню. -Вот как, - приподнимая уголки губ в еле заметной, но очень ироничной улыбке, заключает Харт, - как скажешь, Эггси. -Ну блядь наконец-то, - вздыхает Анвин, встаёт с дивана слишком поспешно – и тут же жалеет об этом, потому что чертова игрушка внутри его задницы двигается, по позвоночнику проходится горячая волна охренительно приятной дрожи, и приходится как следует прикусить нижнюю губу – чтобы не застонать ненароком. -С тобой всё хорошо? – участливо интересуется Харт, касаясь его запястья и мягко поглаживая пальцами. -Просто охуительно, - честно отзывается Анвин внезапно севшим голосом, хватает Харта за руку и тянет за собой наверх. -У тебя сегодня день сквернословия? – направляясь следом, интересуется Харт. -Типа того. Подъём по лестнице – это тоже то ещё развлечение. Поэтому, когда они добираются до второго этажа, Анвин уже не имеет никакого желания более сдерживаться – поворачивается к Харту и весьма грубо впивается в его губы поцелуем, почти тут же ощутимо кусая за нижнюю губу, прижимается теснее и совсем бесстыже трётся полувставшим членом о бедро Харта. А тот скользит ладонью по его спине, под резинку штанов и между ягодиц. Когда пальцы Харта натыкаются на основание пробки, Анвин всхлипывает, а Харт хмыкает, и тянет тихо: -О, мальчик мой. Весьма радикально. Ох, блядь. В этих словах, сказанных полушепотом прямо в губы, столько удивления, одобрения и кажется, восторга даже. Они вливаются в уши Анвина, сладкие и тягучие, как грёбаный сироп. И он бы сообщил Гарри, насколько тот предосудительно-охуителен, только вот ему совершенно определённо не хватит слов, чтобы достоверно описать это. Поэтому он решает не говорить, а делать – зарывается пальцами в волосы Харта, целует – на это раз уже мягче - и вжимается бёдрами в его бёдра, подталкивая в сторону спальни. Уже в спальне Харт мягко отстраняет от себя Эггси, принявшегося за расстёгивание пуговиц на его рубашке, отступает на полшага, улыбаясь в ответ на вопросительно-жалобный, безнадёжно-расфокусированный взгляд Эггси. Тянет за край футболки вверх, избавляя мальчишку сначала от неё, а потом и от штанов. Отступает ещё на шаг, позволяя себе рассмотреть его получше – тот смотрит на него во все глаза, любопытно и с вызовом, без капли смущения – потому что на смущение тут уже просто оперативной памяти не хватает. -Ложись, - то ли просит, то ли командует Харт. -Нет уж. Сначала ты разденешься, - хмыкает Анвин. Торгуется, засранец. Гарри одобрительно хмыкает, расстёгивает рубашку до конца, вынимает запонки из петель, убирая их пока что в карман брюк. Брюки, носки, бельё. Эггси наблюдает пристально и жадно, кусая губы, и улыбается довольно, когда Гарри встаёт напротив – теперь тоже полностью обнажённый и повторяет: -Ложись. Теперь Анвин только кивает и растягивается поперёк кровати. Колеблется пару секунд, будто решаясь, а потом разводит ноги в стороны – и Харт, кивая, садится между них, и тут же снова касается пальцами основания пробки – сначала чуть тянет на себя, заставляя Эггси поморщиться от тут же ощутимо увеличившегося давления, а потом надавливая – и вот тут Анвин уже всхлипывает и дёргает бёдрами навстречу. -Не ожидал от тебя такого… энтузиазма, - бархатно так замечает Харт, скользя ладонью по низу живота мальчишки и сжимая пальцы на его бедре. -Решил не размениваться на мелочи, - облизываясь, хмыкает Эггси. -Надеюсь, ты не спешил? -Нет. Нравится? – хитро щурясь, всё-таки спрашивает он, потому что ему хочется это услышать. -Очень, - кивает Харт. И это просто охереть как хорошо. Возможно, Эггси мог бы кончить только от вот этой вот похвалы Харта, повтори он ещё несколько раз. Если бы ему так не хотелось кончить от его члена. -Мне просто жизненно необходимо, чтобы ты заменил эту штуку на свой член. -Вот как? -О да, Гарри. Пожалуйста. Эггси хороший мальчик и он знает, что вежливость никогда не бывает лишней. Судя по тому, как на него смотрит Харт – он явно оценил его примерное поведение. -Ну, раз ты просишь так, что мне в кои-то веки не нужно напоминать о манерах… - Харт поддевает пальцами основание игрушки и тянет на себя – слишком слабо, чтобы вынуть, достаточно, чтобы она, двинувшись внутри и задев простату, заставила Эггси тихо застонать и ругнуться сквозь зубы. Гарри, тихо посмеиваясь, когда Анвин кидает на него подобие сердитого взгляда, всё-таки тянет сильнее, и пробка с сочным таким хлюпом выходит наружу, Эггси охает, а Харт небрежно отбрасывает игрушку на постель, поглаживая пальцами края растянутых мышц. Эггси выгибается, чтобы дотянуться до того самого занятного нижнего ящика, достать смазку и с самым лукавым видом передать её Харту, затем закатывает глаза под его лаконичным взглядом и тянется ещё и за презервативами. Завороженно наблюдает за тем, как Харт разрывает упаковку и раскатывает латекс по члену, разводит ноги шире и приподнимается на локтях, когда он подхватывает его под бёдра. -Ох, блядь, - выдыхает он, когда головка идеального члена Харта исчезает у него внутри, - блядь, - ещё более восхищённо повторяет он, когда тот одним плавным движением входит до конца, до сочного шлепка яиц об ягодицы. Блядский боже, это не секс, это просто какое-то откровение. Гарри хмыкает, тянется, чтобы коротко поцеловать мальчишку, и начинает двигаться – вроде бы не слишком быстро, и не слишком резко, очень мягко и плавно, размеренно – и тем не менее, несмотря на то, что ничего безумного, сжигающего и неистового в таком темпе нет – Анвин весь плавится от удовольствия, кусает губы, частит стонами на каждом толчке – никогда, вообще никогда не был особенно громким – а тут нате вам, стонет как заправская нимфоманка, сам того почти не замечая. Не ноет, не торопится, не требует от Харта быстрее и жёстче, потому что о, Харт определённо знает сам, как сделать лучше. Наслаждается внезапной даже для самого себя покладистостью. И Харт тоже наслаждается. Этой неожиданной покорностью мальчишки, его отзывчивостью, его стонами, его видом. Как он изламывает брови, как в очередной раз облизывает губы, как смотрит совсем шальным взглядом и улыбается самой блаженной улыбкой. Мягко отстраняет его ладонь, когда он кладёт её на свой член, и сжимает сам – сначала довольно сильно и у самого основания, всё-таки заставив Анвина протестующе и крайне недовольно заныть напополам со стоном, а затем принимаясь скользить пальцами по стволу чуть быстрее темпа собственных толчков. Анвин снова терпит. Пытается оттянуть оргазм до последнего, стонет уже почти без перерыва, жмурится, комкает покрывало в пальцах и, совершенно замечательно прогибаясь в спине, кончает, широко распахивая глаза и захлёбываясь очередным стоном. Через три размашистых, быстрых фрикции накрывает и Харта – он кончает с тихим рыком, сжимая пальцы на бедрах Анвина, который охает тихо, но улыбается – крайне довольно, и тянет мужчину за руку на себя. Тот тихо шикает на мальчишку, осторожно выходит из него, стягивает использованный презерватив, и только после этого ложится набок рядом. -Попался, - тихо сообщает Эггси. -Похоже на то, - хмыкает Харт, поглаживая мальчишку по боку. Тот довольно улыбается, рассматривая Гарри в мягком, тусклом свете ночника, висящего над кроватью, в который раз, и снова по-новому – запоминая его. Запечатлеет, чтобы потом, когда болезнь возьмёт своё – всё равно видеть его – памятью. Задумчивого и сосредоточенного, серьёзного и обеспокоенного, смеющегося и расслабленного, и вот такого – ласкового и умиротворённого, и всегда, всегда, всегда – такого чертовски, невозможно красивого. Эггси, может, и не объективен, но он считает, что за всю жизнь не видел никого, кто был бы красивее этого мужчины. -Ну вот, теперь я видел всё, - говорит Анвин с улыбкой и прикрывает изрядно уставшие за день глаза. И даже дышать перестаёт, когда чувствует, как Харт подаётся ближе, и мягко, осторожно, почти невесомо, поочерёдно касается губами его век. В этом столько нежности, столько заботы и чуткости, что у Эггси всё внутри затопляет теплом и трепетом – и он ненароком думает о том, что именно так, наверное, чувствуешь себя, когда до отчаянного безумия влюблён в кого-то. Хочется сказать Гарри, как много значит то, что он рядом, хочется признаться, что иногда бывает ужасно страшно – когда просыпаешься среди ночи и ничего, совсем ничего не видишь в сумраке спальни, как с утра первые десять минут всё вокруг – сплошь расплывающиеся разноцветные пятна – до тех пор, пока глаза не привыкнут к свету после часов сна, как не можешь прекратить иногда думать о том, что столько всего ещё не увидел, и размышлять, сколько увиденного неизбежно забудется, даже несмотря на то, насколько отчаянно хочется ничего не забывать. Хочется признаться, что иногда от душного приступа паники среди ночи спасает только размеренное дыхание Гарри под боком. Что один бы он не справился ни за что на свете. Хочется бесконечно благодарить Гарри за то, что впустил его в свою жизнь, в которую, судя по всему, допускал очень и очень немногих. Но Эггси молчит – потому что это Гарри, и Гарри наверняка и так всё-всё про него знает, потому что он – удивительный. Поэтому он только улыбается и шепчет тихо: -Спокойной ночи, Гарри. -Спокойной ночи, мой мальчик. *** Они почти что как все. Живут вместе, не всегда в мире и согласии, но каким-то образом умудряясь сохранять хрупкую гармонию – постоянно балансируя на грани между вечной любовью до гроба и совершенно непримиримой войной друг с другом. Потому что они были невозможно разными - разница в возрасте в почти тридцать лет, разные характеры, разное воспитание и, как следствие, зачастую диаметрально-противоположные взгляды на жизнь… Никто из них двоих и не ожидал абсолютной идиллии в отношениях. Оба понимали, что это будет дурдом, потому что оба (да-да, и Эггси тоже) были вполне разумными и взрослыми людьми. Оба вполне сознательно на это шли. И, в конце концов, у них получалось. Потому что в какой-то момент стало понятно, что они, такие невозможно разные, стали неотъемлемой частью друг друга. Со всеми ссорами, недопониманием, с работой Гарри, на которую он мог уйти с утра и вернуться через месяц и хорошо, если невредимый, с упрямством Эггси и его склонностью создавать шум и хаос вокруг себя, с его периодическими загулами до утра и с излишней категоричностью в некоторых вопросах. Гарри искренне считает – и не скрывает своей точки зрения– что жить с секретным агентом, который почти на тридцать лет тебя старше - это уж чересчур эксцентрично даже для Эггси. Тот, в свою очередь, искренне считает, что каждый раз, когда Гарри высказывается подобным образом – он бредит. Гарри по-прежнему винит себя в смерти Ли, в том, что много лет назад не смог убедить мать Эггси принять помощь, в том, что не успел помешать Валентайну, и из-за этого Эггси оказался в той камере с амнезией, и потерял дорогого для него человека. Гарри говорит, что слишком часто опаздывал, Эггси каждый раз только закатывает глаза, качает головой и интересуется, не подхватил ли он какую-нибудь тропическую лихорадку. -Мы, кажется, давно договорились, чтобы ты воспринимал меня как кармическое наказание и засунул этот свой комплекс вины куда-нибудь... на антресоли, - как-то раз всё-таки ворчит Анвин. Накануне он снова попал под дождь, и теперь сидит на диване рядом с Гарри, закинув ноги к нему на колени и шмыкает носом. Он болеет и ему официально можно ворчать. – И вообще. Это не ты опаздываешь, а я не успеваю за тобой, - рассуждает он. -О чем ты? – спрашивает Гарри, не отвлекаясь от ноутбука, в котором быстро что-то печатает. -Ты постоянно несёшься куда-то, - пожимает плечами Эггси,- у тебя как будто вообще границ нет. И тормозов тоже, да. И это чертовски круто, но иногда у меня такое чувство, что я безнадёжно отстаю от тебя, из-за всей этой фигни со зрением, да и просто... чувствую себя какой-то отчаянной домохозяйкой, в общем. -Глупый, - хмыкает Гарри. -Сам такой, - фыркает Анвин, боднув его лбом в плечо, - в конце концов, если всё пошло по тому идеальному плану, что у тебя в голове, меня бы здесь не было, скорее всего. И я определённо категорически против того варианта развития событий, в котором у меня нет тебя. Так что ну тебя к черту, Гарри. Харт, наконец, соблаговоляет оторваться от ноутбука, и с улыбкой смотрит на мальчишку. Тот, в свою очередь, прожигает его взглядом исподлобья, очевидно, пытаясь изобразить недовольство поведением Гарри – но у него очень плохо получается. -Знаешь... думаю, я тоже против этого варианта, - задумчиво тянет Гарри, прежде чем притянуть тут же заулыбавшегося Эггси в свои объятия. -Никто, кроме тебя самого, не является причиной твоих этих внутренних метаний, которые никак не оставят тебя в покое. Они у тебя в голове. И только там, - тихо говорит Эггси, перебираясь к мужчине на колени и обнимая его за шею, - ты их сам никак не оставишь в покое. И они наверняка уже устали от тебя. Так что прекращай это, Гарри. Чтобы ты там себе не думал – ты самый лучший человек в этой чертовой Вселенной. По крайней мере, для меня. Хоть из-за тебя меня и не выпустят из колеса Сансары. Гарри улыбается и качает головой. Его безалаберный, шумный, упрямый, порой совершенно невыносимый, самый замечательный мальчишка. Его персональный маленький Будда. -Мне следует чувствовать себя виноватым за это? -Нифига, - весело фыркает Эггси и обещает с самым заговорческим видом, - ты будешь крутиться в нём вместе со мной, вот что. Целую. Грёбаную. Вечность. Анвин улыбается ему своей самой широкой и светлой улыбкой и коротко целует в губы. А Гарри впервые за почти что двадцать лет чувствует себя… целым, без этой невозможной сосущей пустоты внутри. Мир вокруг становится таким, каким должен быть – в него будто вновь возвращаются все краски, звуки и эмоции, которые были там до смерти Ли. Всё вновь встаёт на свои места и становится правильным. И всё – этот невозможный мальчишка. И целая вечность рядом с ним – это, пожалуй, совсем неплохо.