Спасти Сида Вишеса!

При всем своем желании, я не придумала возможных методов давления на Джонни Гнилого, потому у меня не было другого выхода, кроме как ждать его возвращения в Штаты. Если говорить о рациональных действиях, то я сильно сомневаюсь, что на протяжении следующих дней мой мозг работал достаточно продуктивно, чтобы принимать логические решения. Первая мысль утром, ровно, как и последняя вечером были о моей Стерве-Няшке. Я очень хотела вернуться, я ужасно хотела домой. Я думала об универе, о своих друзьях, даже о работе, которую нашла незадолго до перемещения сюда. Да, я абсолютно не была настроена действовать осознанно: мозг был занят другим. Но мысленно возвращаясь к тем дням, я все больше и больше убеждаюсь, что мои действия были даже больше, чем рациональными. Они были правильными, словно бы мне кто-то подсказывал. С целью экономии денег, я покинула дорогие апартаменты отеля и, воспользовавшись приложением Джеймса, переехала к нему. Недавно потерявший мать и никогда не знавший отца, парень нуждался в поддержке, а его немаленькая и странно пустая квартира не вселяла оптимизма – это почуяла даже я, когда впервые зашла в нее, и слова Джеймса «Теперь это и твой… дом» едва ли могли это скрасить. Я поселилась в отдельной комнате, так что не доставляла неудобств хозяину. По крайней мере, он никогда не упоминал об этом за те четыре неполных недели, пока я у него жила. Не раз и не два я заикалась о починке его машины, что пострадала по моей вине. Деньги-то еще имелись. Даже пробовала подложить их парню без его ведома, пока тот не пригрозил, что попросит меня съехать, если я не прекращу. Он был твердо уверен, что вред, нанесенный во время спасения чужой жизни, нельзя считать моей виной на сто процентов. Ах да, сама я неудобством это не считаю, но попытки все же бросила после нашего разговора. Хоть я и владела средствами, но те потихоньку истекали, потому, я устроилась на работу в магазин пластинок, где первых два дня разглядывала все буквально с открытым ртом, а после привыкла. Сделала я это для того, чтобы ожидание возвращения Роттена не казалось таким мучительным и, кроме того, чтобы чем-то себя занимать. Зарплату выдавали каждую неделю, а мои расходы были чудовищно малы, потому как тратилась я лишь на еду. Так что не было страха однажды обнаружить, что я осталась без гроша, даже если Джонни бы не вернулся. Ночами и поздними вечерами, в основном, когда Джеймс уходил в ночную смену, я вела свое собственное расследование. Основывалось оно на том, что Сид, определенно, не мог быть потенциальным убийцей Нэнси, но кто-то другой явно хотел его подставить. Я очень четко помнила, в каком состоянии мы обнаружили парня: он был под дозой героина и совершенно не отвечал за свои действия. Он едва ли мог всадить нож по рукоятку в тело подруги, даже если бы очень захотел. В таких дозах наркотик вызывает расслабление, а не прилив энергии – это подтвердила и знакомая РитГарда, к которой он посоветовал обратиться, узнав о моих планах разобраться во всем. Девушка работала в местной лаборатории, что прилегала к больнице, где лежала Нэн. Без нее я бы не смогла добиться и тех скоромных результатов. Не смотря на явную недееспособность Вишеса, полицейские, с которыми мы разминулись лишь на несколько секунд, внимательно выслушали рассказ охранника и забрали в участок именно бас-гитариста. В комнате не было никаких отпечатков, кроме тех, что принадлежали самой паре. Вот только рукоять ножа, коим была нанесена травма, еще и была начисто вытерта. Странно, как наркоман додумался до такого, не находите? С помощью друзей Джеймса и пары мелких взяток я добилась того, чтобы взглянуть на отчет криминалистов. По сути, это не было так сложно. Убийство не было свершено, никакие высокопоставленные лица не фигурировали, даже заявление не подали: родители девушки, прибывшие на следующий день, были уверенны в вине Вишеса, а она сама категорически это отрицала. Не найдя должных улик, дело наскоро закрыли. Похоже, по-настоящему оно интересовало только меня. Но и в добытом отчете не было ничего путного. Да, в комнате нашли шприцы, кровь, орудие убийства. Да, главный подозреваемый был отпущен в виду отсутствия улик. Нового света документ не проливал ни на что. Я раздраженно отбросила его. Даже мои показания о неизвестном не были внесены в отчет. Безалаберность! С того момента я прекратила ждать помощи от кого бы то ни было, я пыталась установить личность нападавшего сама. В первую очередь я записала все, что помнила о человеке на лестнице. Данных было немного – заняли даже меньше страницы, но все равно хоть что-то. Я помнила безумный взгляд, но даже цвет глаз не могла распознать. Точно знала, что одет он был в темный осенний плащ. Кажется, он был длинным. Из-под него выглядывала светлая рубашка и галстук, который точно был синего цвета. Цвета волос я не заметила: на незнакомце была шляпа в тон верхней одежде. Держал ли он что-то в руках? Нет. Наверно. Кажется, на этом моменте я прекратила писать. Воды много, по факту ничего. Я даже роста, черт побери, его не знала! Я не смогу узнать того подонка, если столкнусь с ним на улице нос к носу! Успокоиться стоило сил, но мне это удалось. Я решила зайти с иной стороны. Спустя неделю с того страшного вечера Нэнси все еще лежала в больнице. Ее состояние стабилизировалось, и угрозы жизни не было, но рана кровоточила, потому требовался профессиональный уход. Ее хорошо кормили и вовремя меняли повязки, а еще не позволяли принимать никакие препараты, кроме тех, что были прописаны врачом. И курить тоже не позволяли – это было первое, на что пожаловалась Нэн, завидев меня. Я лишь улыбалась, слушая ее сетования. Лечение пошло девушке на пользу: она набрала несколько килограмм, а цвет лица уже успел смениться с воскового на просто бледный. Тайно, в душе, я не теряла надежды, что после нападения и лечения им Сидом все же хватит мозгов прекратить колоться и более-менее образумиться. Сколько бы наш червяк не пожирал душу изнутри, мы никогда не перестаем надеяться – это помогает выживать даже в самых сложных ситуациях. Наверно в этом и вся суть человека. Что до Сида, он навещал Спанджен каждый день. Правда, первые пять раз с воплями по поводу попыток медперсонала натянуть на него бахилы и халат и отказ пропускать его без тех. Но потом как-то все устаканилось, парень привык. Когда я пришла к девушке, тумбочка и пол подле её кровати были завалены всякой всячиной: от цветов и до безделушек, а сама больная обмолвилась, что Вишесу теперь не на что тратить деньги, ведь от наркотиков он отказался, пока она не поправится. Он не хотел их принимать сам. Помню, что в момент, когда она это произнесла, у меня ёкнуло сердце. Пока она не поправиться. А потом что? Сид винил себя в случившемся, это было видно невооруженным глазом. Мой первый разговор с ним на второй день после покушения свелся к уверению парня, что его вины в том не было, хотя я прекрасно понимала: переубедить его не удастся. Он то и дело повторял: «Если бы я был при памяти… Я бы ее спас…». Сдавшись, я бросила попытки развеселить его и лишь спросила, не помнит ли он чего о той ночи. Но бас-гитарист лишь отрицательно покачал головой, он ничерта не мог сказать наверняка. Показания Нэнси имели больше смысла. Девушка отчетливо помнила, как я ушла и как после Сид первым ввел себе наркотик. Она медлила, так как хотела посмотреть какую-то передачу, но уже спустя четверть часа сдалась и тоже приняла седативное. Похоже, полностью то подействовать не успело: девушка смутно помнила, как дверь в номер открылась и в комнату кто-то вошел. Она была уверенна, что это явилась я, потому даже не обернулась, лишь крикнув: «О, ты вернулась!» Что случилось после, Нэнси не ведала. Ее бок словно бы обожгли чем-то горячим – в первые мгновения она даже не поняла, что была серьезно ранена. Последовал хлопок двери, и лишь тогда боль накрыла ее полностью. Спанджен даже отрицала, что истошно кричала, она утверждала, что стонет, но не громко. Я чувствовала, что зашла в тупик, но сдаваться было рано. Нэнси все еще пребывала в опасности. Попытка разузнать о врагах девушки также потерпела полный провал: тех было у нее столько, что опрос всех потенциальных нападавших занял бы несколько суток, а у меня даже не было прав этого делать, к полиции отношения я не имела. Руки опускались сами собой. Я не знаю, сколько бы я еще провозилась со своим горе-расследованием, если бы мы с Джеймсом не сошлись. Случилось это в конце второй недели нашей жизни вместе и после, кажется, второй бутылки вина, купленной им где-то на остатки октябрьской зарплаты. В то время люди были менее расчётливыми, но зато умели жить одним днем. В моей жизни было немало задушевных разговоров, а той ночью состоялся один из самых приятных. Еще раньше я осознала, что РитГард стал для меня намного важнее, нежели временный сожитель. Сначала я думала, что он заменил мне старшего брата, которого у меня никогда не было. В тот вечер стало ясно, что он стал чем-то намного большим. Помню, как я вышла на балкон, стараясь не разбудить Джеймса, заснувшего прямо возле камина с бокалом вина в руке, и смотрела на звезды. Я уже сбилась со счета, который раз я оказывалась на морозном воздухе, одетая вовсе не по погоде. Но тогда меня это не беспокоило. Попытки разобраться в себе – громко сказано, однако это точно были попытки привести в порядок мысли. Я отдавала себе отчет в том, что с каждым днем все меньше вспоминаю об университете, своей старой жизни и всем, что я знала до того, как оказалась в семидесятых. Моя жизнь словно бы разделилась на «до» и «после». И «до» было уже не более, чем приятным, но слишком далеким, чтобы воспринимать его всерьез, сном. Я знала, что в глубине души все еще скучаю и буду всегда скучать, знала, что мне не хватало сарказма Стервы-Няшки, подколов друзей, той атмосферы, к которой я привыкла. Разобраться в себе не вышло, и я вернулась к тем же мыслям на том же балконе спустя еще неделю. Тогда ответ на вопрос пришел сам собой. Мне нравилось то, что происходило. Мне нравилось гулять с Джеймсом, слушая его бесконечные рассказы о клиентах и смех, сопровождавший их. Мне нравилось ждать его со смены, смотря старый телевизор и понимать юмор тогдашних телепередач. Я полюбила даже визиты к Нэнси, когда я присоединялась к повеселевшему Сиду, что то и дело притаскивал в палату самые неуместные там вещи: от громадного плюшевого медведя и до бас-гитары. В этом было, что любить, поверьте. Даже работа в закусочной не казалась скучной и однообразной: наш коллектив пестрел самыми своеобразными личностями. Достаточно только сказать, что один из поваров умудрился поджечь себе брови, обжаривая утку: я дорого бы заплатила за возможность посмеяться так еще раз. Я любила свою новую жизнь. Если сначала каждый звонок телефона сопровождался бешенным биением сердца и немедленным хватанием трубки в ожидании услышать голос вернувшегося Роттена, а газеты читались каждый день, а то и по два раза, в ожидании вестей про рыжего, то спустя две с половиной недели мой пыл утих. Человек может привыкнуть ко всему на свете, а, тем более, если это «все» довольно приятно. К концу месяца я начала ловить себя на мысли, что боюсь однажды получить возможность вернуться. Я не знала, какое решение приму, и не хотела думать. Иногда я все же доставала из ящика комода все, что смогла узнать о нападении на Нэн и свои заметки по поводу личности того человека. Особенно, когда узнавала что-то новое. Но со временем, такие периоды наступали все реже и реже. Я отдавала предпочтение чашке кофе, фильму или прогулке с РитГардом перед ведением этого бессмысленного расследования. Мне уже начинало казаться, что Спанджен ничего не грозит. Может, после того, как она покинула больницу, я и стала более внимательной, но лишь на пару дней, а затем вновь расслабилась. Хотя какая-то часть меня была настороже всегда, наверно, тот самый червяк тревоги, который никогда не спит. Быть может, я бы сделала выбор в пользу своей новой жизни, осталась бы здесь, если бы могла. Но выбора мне никто не давал. Вечером, близко полуночи третьего ноября, в квартире раздался телефонный звонок. Я взяла трубку, не предвидя беды. Я была практически уверенна, что это Джеймс звонит с аппарата, хочет предупредить, что он задержится. Еще оставалась маленькая возможность того, что звонила Нэн: на следующий день намечался поход в клуб. После излечения девушки она и Сид часто куда-то выбирались, может, так они компенсировали недостаток наркотиков в крови. Я и РитГард тоже иногда ходили с ними, он – отдохнуть от работы, я – увериться, что пара все еще не сорвалась и не накачалась какой-то дрянью. Мне было так спокойнее. Но тем вечером звонил не Джеймс, и даже не Спанджен.       – Да, – я зажала трубку между ухом и плечом, держа в руках хрупкую пластинку для граммофона, приобретенную днем. Давно о такой мечтала.       – Рейчел, это я, – хриплый голос было тяжело спутать. Услышав его, я чуть было не выронила то, что держала в руках, но все же умудрилась осторожно положить ту на тумбочку. Руки тряслись.       – С приездом, – вновь это чувство, что внутри что-то вот-вот взорвется. Я закрыла глаза, собираясь с мыслями. Успокоиться было просто необходимо.       – Нужно увидеться. Сегодня, – а когда он объяснял что-то понятнее?       – Слушай, Роттен. Я сожалею, что накинулась на тебя тогда, в больнице. Я изменила решения, – голос звучал твердо, хотя я абсолютно не чувствовала себя уверенной в том, что говорю. – Я не хочу возвращаться. Мне нравиться жить здесь. Лишь только слова слетели с губ, я почувствовала, как в голове разъясняется. Я сделала это! Я сказала ему! И теперь меня ждет новая…       – Я бы с радостью избавил себя от хлопот, но кое-что случилось, Рей, – удрученно и вместе с тем ядовито промолвил Джонни-я-же-тебе-говорил-Роттен. – И ты должна это увидеть. Червяк волнения, обитающий, судя по ощущениям, где-то в желудке, радостно поднял голову. Наконец-то, его время пришло.