Спасти Сида Вишеса!

      — Принимайте пополнение, — с этими словами полицейские указали на меня дежурному в отделении, стареющему и, одновременно, лысеющему мужику, что то и дело щурил, словно крот, маленькие глазки, разглядывая то самое «пополнение».       — Когда будет проведен тест на наркотики? — устало спросила я, не особо надеясь на удовлетворительный ответ. Похоже, амнистия не входила в распорядок дня.       — Завтра, малышка, — оскалился один из арестовавших меня парней, подтверждая мои догадки, — сегодня для всех порядочных людей уже время отдохнуть. Но откуда тебе-то знать об этом? Подавляя желание показать языкатому фак, я пробурчала скорее для видимости, чем от необходимости:       — Блюстители порядка хреновы. Да, атмосфера разгульных семидесятых уже начинала отражаться на моем восприятии и поведении. Главное, не начать разговаривать с их странным акцентом. Записав в порядком потрепанный и, на удивление, толстый журнал причину задержания, дату и мое, неподтвержденное никакими документами, имя, дежурный-крот нервно дернул плечами:       — Камеры свободной сейчас нет. Придется тебе перекантоваться с одним парнем, тот еще завсегдатай нашего отделения, любимчик, так сказать. Он был под дозой вчера, но, полагаю, уже отошел.       — Круто, — вызверилась. Я бы взвыла от безысходности тогда, но была уж слишком усталой для таких действий. Сказать по правде, мое состояние отрешенности в корне переменилось, когда я увидела своего сокамерника. Не смотря на то, что парень сидел спиной к нам, увлеченно рассматривая что-то, лежащее на его коленях, я поняла, кто находился передо мной практически сразу. Нет, конечно, были и сомнения. В людском мозгу всегда остается место для сомнений, как бы это не было дико, но… . Так хорошо запоминающаяся растрепанная прическа, некое подобие ирокеза, рваная светлая майка и черные брюки. Гэри Олдмен* сыграл его хорошо в том фильме, моем любимом фильме, но это был совершенно другой человек. Иные движения угловатых плеч, иной наклон головы — быть может, я не сразу подметила все детали, знаю лишь то, что из моей памяти никогда не сотрется тот образ, словно бы отпечатанный с фотографической точностью.       — Эй, Вишес! Не ты ли на скуку жаловался? Теперь будет веселее, — звеня ключами, сторож отмыкал камеру, то и дело бросая косые взгляды в мою сторону: проверял, чтобы не сбежала, наверно. Да и куда мне деться-то, если за стеной торчат двое полицейских: их голоса и громкий хохот были слышны, а собственных ног я практически не ощущала, они налились свинцовой тяжестью. Да, я полагала, что мое перемещение в прошлое, если, конечно, это все не просто дурной сон и не чья-то шутка, на что я не переставала отчаянно надеяться, как-то связанно с Сидом и Нэнси, но лишь только в тот момент я начала воспринимать происходящее действительно всерьез.       — Ты мне принес еще журналов, дружище? Как мило! — расплылся в улыбке Сид, вскакивая с прежнего места и подходя к решетке. Я отметила, что хоть парень и был, бесспорно, очень симпатичным, здоровым он абсолютно не выглядел. При росте около ста девяноста сантиметров, он должен бы быть раза в полтора упитаннее. Вишес походил на живого и подвижного скелета, отличающегося от последнего лишь отсутствием мертвенной бледности, ну, и, собственно, тем, что мертвым он не был. Пока не был.       — Нет, журналы у меня кончились. Я тебе привел кое-что поинтереснее. Заходи, давай! — обратился он ко мне с явной неприязнью. Может, мне показалось, но неприязнь была вторым именем старикашки. Словно бы во сне я двинулась к камере, переступила порог и повернулась лицом к дежурному:       — Мне тут что, ждать утра? — постаралась вложить в вопрос интерес, но под влиянием дикой усталости он вышел скорее жалобным и недовольным.       — Да-да, сколько нужно, столько и будешь ждать, — прорычал тот, удаляясь.       — Опа, а тебя за что взяли? — живо поинтересовался Сид, вновь расцветая улыбкой, словно бы это был вопрос не о задержании полицейскими, а о выборе подходящего места для празднования Дня рождения.       — Да так, хот-дог сперла и перевернула на дорогу пару ящиков яблок, — скороговоркой проговорила я, все еще прокручивая в голове один и тот же вопрос: случайность ли, что меня посадили в одну камеру с ним, или это четкий намек на то, почему именно я оказалась в этом времени и что должна сделать. Я не была готова воспринимать такие намеки.       — Красава, — хмыкнул Вишес, а я вновь спросила себя, точно ли это не сон. Голос у него был действительно красивый. Не было заметно, что он практически постоянно курит. Пока что. В будущем принесет свои плоды, если, конечно, он доживет до тех лет, чтобы их собрать.       — Присаживайся, чувствуй себя, как дома, — мой сокамерник махнул в сторону одной из железных коек с пружинными матрасами и подушками на них. Выглядело не очень приветливо, но лучше, чем жесткая лавочка в парке. Я послушалась его практически на автомате: примостилась на краю одной из кроватей, при этом подметив, что мои ноги практически не касаются земли. Похоже, и ростом я стала на несколько сантиметров ниже, хотя, быть может, мне лишь кажется.       — А ты немногословна, — почесал затылок он, опускаясь на похожее ложе напротив меня.       — Просто устала, — постаралась улыбнуться я, поглядывая на парня из-под густой черной челки, то и дело падающей на глаза. Все же я не привыкла к новой прическе.       — Тот мешок с дерьмом, — начал было Сид, но, заметив мой вопросительный взгляд, уточнил, — наш сторож, отказался принести мне еще журналов. Дал лишь один, — указал на лежащий подле него порядком затасканный экземпляр, — да и в том написана чушь про меня и мою девушку. Вот такая эта жизнь, знаешь ли. Его взгляд на долю секунды расфокусировался. Тогда-то на лице веселого двадцатилетнего парня и появились характерные признаки наркозависимости: словно бы остекленевшие глаза, загнанное выражение, еще большая бледность. Я даже испугаться не успела, как он вновь обнажил в улыбке зубы и провел ладонью по лбу:       — Что-то устал сегодня, вырубаюсь. Я хотела было спросить, правда ли, что он принимал вчера вечером, но вырвалось совсем иное:       — Что же написано там про тебя и Нэнси?       — Так ты в курсе, кто я? — моментально изогнул бровь мой собеседник. Лицо стало так похожим на его фото, которое уже около года стояло на заставке моего мобильного телефона, что на мгновение опешила.       — Да, я слышала… — голова словно бы опустела, я не могла придумать, что еще сказать, но от неловкого молчания меня спас сам же его виновник.       — Ты не здешняя, я заметил по акценту. Откуда ты?       — Европа, — моментально нашлась. Хоть где-то не было надобности лгать. — Я приехала в Штаты учиться. Я слышала о тебе, о вас с Нэнси и о группе, не могла не слышать, — сейчас уже улыбнулась действительно без усилия, — мне нравятся ваши треки.       — Почему же ты сразу ничего не сказала? — удивленно округлил глаза Вишес.       — Я не фанатка, — тоже правда. Как хорошо. — Просто слышала несколько песен, не более. Не хотелось, что бы ты чувствовал себя неудобно. Закинув голову назад, он захохотал.       — Знала бы ты, как мне плевать на окружающих. В желтой прессе меня ежедневно поливают грязью. Меня и Нэн. Если бы мне было дело до них, я бы давно уже скопытился или сошел с ума, — журнал, лежавший рядом с ним упал на пол, и Сид автоматически пнул его ногой, отправляя в дальний угол камеры. — Пофигизм — относительная защита. Как твое имя, к слову? Я назвала, и он кивнул. И неожиданно, без всякого повода, я осознала, что мне нравится это: сидеть в той камере и разговаривать с Сидом. Не могу сказать, что я была в восхищении от него, что я вообще когда-либо восторгалась кем-то. Нет. Он просто располагал к себе. Он был первым в этом, новом для меня мире, кто услышал меня и спросил мое имя не потому, что то нужно было для записи в полицейский журнал. Он был хорошим, этот человек. И если я каким-то магическим образом перенеслась на сорок лет назад, чтобы спасти ему жизнь, то я была готова пойти на это. Наверно именно в тот момент, глядя на улыбающегося худого бас-гитариста я и приняла роковое решение. И загубила свою жизнь.       — За меня внесут залог ночью, — вновь заговорил он неожиданно. — Это Джонни. Джонни Роттен, солист "Секс Пистолс". Он редкая собака и ни за что бы в жизни не стал меня спасать, если бы не Нэн, которая достает его целый день, и не наш завтрашний концерт, конечно. Он хмыкнул, смешно сморщив нос.       — Откуда ты знаешь обо всем этом? — теперь был мой черед удивляться. Ведь ни у кого в этом мире мобильных телефонов не было.       — Она всегда делает одно и то же, если не попадает сюда вместе со мной, — откликнулся парень. — Я думаю, что она знает, где я: мы были вчера вечером вместе, но сказать наверняка не могу, я был немного не в себе. Я знала, о чем он говорит: наркотики. Но не была намерена расспрашивать.       — Хочешь, я уговорю его внести залог и за тебя? — вновь поднял на меня взгляд, — Я получил деньги за запись песен вчера, а от Джонни нужен лишь авторитет и все такое. Я так понял, тебе некуда идти. Я лишь кивнула. Говорить что-либо еще не было ни сил, ни желания: в горле стоял необъяснимый комок. Мы сидели в тишине около часа. Нарушить молчание не пытался даже Сид — то ли забил на попытки меня разговорить, то ли сам измучился. Вскоре он уже кунял на своей кровати, а я неотрывно смотрела в единственное небольшое окошко на противоположной стене и мысленно вопрошала, такой ли остекленевший у меня сейчас взгляд, как и у моего собеседника в ту минуту, когда его «накрыло», и не знала. Я думала, что должна его спасти, даже не спрашивая, могу ли. Это не было розыгрышем, фильмом или случайностью. Не знаю, откуда взялась та непоколебимая уверенность, но она со мной и сейчас. И сейчас, набирая этот текст, точно зная, что прошлое менять нельзя, что из этого не выйдет ничего, кроме дряни, я знаю, что попыталась бы его спасти снова. И снова. И тысячу раз еще. Нужно пытаться изменить происходящее, даже если знаешь, что не выйдет. Я не могу объяснить, почему, просто нужно. А в тот момент я сказала себе, что у меня получится сделать то, зачем я там оказалась. А потом вернуться. Дверь, отделяющую камеру от коридора открылась слишком резко, и помещение наполнили разнообразные звуки. Я зажмурилась, спасая глаза от яркого света, но уже спустя пару секунд встала со своего места и двинулась к решетке. Рыжий мужчина, одетый странно, даже по меркам восьмидесятых, буквально ввалился в комнату и заорал что было силы:       — Просыпайся, Сидни! Я пришел за тобой, ублюдок! Мне, наверно, понадобилось всего лишь пара мгновений, чтобы врубиться: передо мной молодой Джонни Роттен. Слава Богу, хоть с ним не нужно будет вступать в беседу. Но уверенность исчезла так же быстро, как и появилась, лишь только пронзающий взгляд вокалиста задержался на моем лице, в то время, как его собственное исказилось до неузнаваемости.       — Ну, наконец-то. Думал, я снова буду ночевать здесь, — насмешливый голос Вишеса звучал из угла комнаты, но для меня — словно бы из иного мира. Я не могла оторвать взгляда от лица новоприбывшего, такой ужас был на нем отражен.       — Ты не отсюда. Тебя не должно быть здесь! Нельзя… — он говорил намного тише, чуть ли не шепотом, так, что его могла слышать лишь я, стоящая в полуметре, за решеткой. — Нельзя все менять!