***
Никто не ожидал, что второй европейский тур будет таким громким и эффектным. Three Days Grace за сравнительно небольшой отрезок времени проехали через всю Европу, через всю Россию, и увидели, наверное, больше, чем за всю свою карьеру. По крайней мере, Нил только сейчас в полной мере начал ощущать атмосферу этих путешествий. Первый тур с Мэттом был каким-то сонным, словно Нил всё время смотрел на мир через мутную плёнку: ему куда больше запомнились кресла в самолёте и потолок над верхней полкой в их купе, чем города, в которые они приезжали. Как Сандерсон вообще поднялся на тот тур и не загнулся посреди оного — не понятно, потому что всё вокруг казалось ненастоящим: ненастоящие фанаты, ненастоящая сцена, ненастоящий голос, поющий ненастоящие песни. Хотя, возможно, останься Нил тогда в Торонто — и шансов скатиться в глубокую депрессию было бы в разы больше. Теперь всё было иначе: они передвигались одной компанией, почти не оставляя друг друга в одиночестве и при этом не капая друг другу на мозг излишним вниманием. Такие отношения бывают в самых счастливых семьях: в присутствии этих людей Нил мог не давить отрыжку, не париться по поводу чёрте чего на голове и не сдерживать трёхэтажный мат, когда кто-нибудь окончательно выбешивал его. Мэтт, помнится, в каком-то интервью шутил, что в случае разногласий они просто бьют друг другу морды. Нил мог согласиться с одним: если бы потребовалось, они вполне могли бы втащить друг другу и при этом не держали бы обиды. Но за двадцать с лишним лет они притёрлись друг к другу настолько, что поводов щупать физиономии просто не было. Нил чувствовал себя настолько комфортно, что пару раз изменил своему правилу не заливаться до невменяемого состояния. Честное слово, Сандерсон никогда не был алкоголиком, но порой его накрывало необоснованной активностью, погасить которую могло только старое доброе винишко (от текилы Нила уже пару лет как воротит). А русские фанаты и рады. Особенно русские фанаты были рады тому, что Нил в неком московском баре чуть не поцеловался с Мэттом на глазах восторженной публики. Кто-то даже сфотографировал это «чуть было не» (вот ведь ублюдки). Хорошо, что это было именно «чуть было не», потому что если бы Нилу тогда всё-таки удалось завалить Мэтта на барную стойку, о Джанин и детях можно было забыть, как и о репутации — своей, Мэтта и Three Days Grace в целом. Наиболее активные поклонники растаскивали каждое их интервью на скрины, подтверждающие, что с беспалевностью у Нила всё плохо и периодически он вполне откровенно залипает на младшем Уолсте. Некоторые личности умудрялись троллить Нила этими скринами в личных сообщениях «ВКонтакте». Потрясающие люди. Какого чёрта он вообще собирался поцеловать Мэтта посреди заполненного людьми бара, Нил не имел понятия, но зато не без удовольствия отметил, что Мэтт был совсем не против. На самом деле, Нила просто поражало то, что Мэтт до сих пор оказывает ему знаки внимания, при этом ни на что не претендуя и не пытаясь как-либо давить на него. Они загадочным образом зависли в стадии, когда никто никому вроде как в любви не признавался, но и ставить крест друг на друге ни один из них не торопится. Правда, после того достопамятного вечера в баре Брэд пришёл к Нилу в номер и без долгих предисловий влепил его спиной в ближайшую стенку, приложив затылком об оную так, что Сандерсон уже собирался всерьёз психануть. Брэд с присущей ему обходительностью пожелал Нилу держать свои «пидорские наклонности» подальше от его младшего брата, потому что «если ты его трахнешь, я трахну тебя, поверь мне, я забью на свою гетеросексуальность и выебу тебя черенком лопаты, ты меня понял, Элтон Джон хренов?». Знал бы Брэд, до чего доходило их с Мэттом взаимодействие, — Нила бы уже нашли на пустыре с грифом бас-гитары в заднице. Но, если честно, Брэда можно понять. Брэд всего лишь не хочет, чтобы Мэтт был временной заменой. Даже если сам Мэтт не против такой роли.***
По возвращении в Канаду ребята разбрелись по своим делам: Брэд утащил мелкого на какие-то соревнования по хоккею, Барри счастливо нырнул в семейную жизнь, а Нил торжественно открыл сезон сноубординга, после чего принялся возиться с новым мотоциклом. Техника умиротворяла Нила настолько, что он мог раз десять собрать и разобрать одно и то же устройство, лишь бы как можно дольше не выбираться из своего гаража на свет божий. По крайней мере, колледж хоть как-то ему пригодился. Джанин как раз запланировала поездку к своим родственникам и — золотая женщина! — не стала настаивать на том, чтобы Нил ехал с ней. На самом деле, Нил довольно часто чувствовал вину за то, что не проявляет в их семейной жизни должной активности. Но Джанин, видимо, давно примирилась с тем, что их отношения больше похожи на дружбу, чем на любовь мужа и жены. Дружба с периодическим сексом, в котором оба знают, что и как нравится партнёру, и не рискуют накосячить или показаться не слишком сексуальными. Подобной близости у Нила ни с кем так и не сложилось, пусть это и не было самым ярким чувством в его жизни. О, нет, определённо не было. Когда-то давно Джанин сказала: «Я никогда не спрошу, изменял ли ты мне. Мне это не интересно». Для Нила это было равносильно признанию в любви — первому за всю их семейную жизнь. Нил всегда знал, что Джанин больше предпочитает девушек, чем парней. А ещё догадывался, что Джанин примерно то же самое знает о нём. Догадывается, по крайней мере.***
Когда рядом с домом кто-то приглушил мотор, Нил был на сто процентов уверен, что это не к нему, потому что его новый адрес знали только Брэд, Барри, Мэтт и несколько менеджеров. К тому же на улице лил просто сумасшедший ливень, и время от времени окна дребезжали от грома (Канада — это когда из валенок сразу в сланцы), так что звук двигателя вполне мог Нилу померещиться. А когда в дверь позвонили, Нил изо всех сил понадеялся, что это не обалдевшие фанаты: раз некоторые умники умудрились пробить гостиницу, в которой они остановились, по крохотной табличке в углу их очередного селфи, то что уж говорить о беззащитном домике в пригороде. Нил из вежливости натягивает джинсы по дороге к двери и даже успевает убрать на какую-то полку миску с чипсами. В конце концов, у него ещё пятьдесят минут недосмотренного фильма, и делиться своим пятничным вечером с кем бы то ни было он не собирается. Первые десять секунд после того, как Нил открыл дверь, ушли на то, чтобы осознать, что Адам ему не мерещится. Как бы трогательно это ни звучало, но Нилу часто казалось, что он видит лицо Адама в толпе: их общение прервалось слишком быстро и нелепо, чтобы можно было так легко отпустить ситуацию. Поэтому же Сандерсона постоянно грызло желание сделать хоть что-нибудь: найти, позвонить, приехать, попытаться договорить то, что не было договорено. И он был на сто процентов уверен, что Адам никогда самостоятельно на это не пойдёт. В этот раз Адам перед ним более чем настоящий. Хотя бы потому, что выглядит он ни разу не так, как печатают на афишах Saint Asonia. Без этого брутального лоска, без эффектного взгляда, от которого поклонницы оргазмируют в первых рядах фанзоны. Непривычно видеть его с этой причёской: Нил, конечно, знал об изменениях во внешности Гонтье, но вживую его шевелюра выглядела несколько иначе. Волосы — по крайней мере, та их часть, которая спаслась от парикмахера и образовывала подобие ирокеза, — намокли под дождём (то ли ливень был слишком сильным, то ли Адам слишком долго шёл от калитки к крыльцу дома) и разметались во все стороны, вода с некоторых прядок периодически капала на влажную рубашку. А ведь столько было приготовлено текста. Столько раз Нил представлял себе этот момент и мысленно высказывал Адаму всё: и про наидерьмовейшее исчезновение из Хартфорда, и про то, что нужно было всего лишь выключить свой нарциссизм и снизойти до обсуждения проблемы со старыми друзьями, и про то, что они оба давно не дети и могли спокойно разобраться с тем, что между ними произошло, — и это только первые три минуты разговора. В его голове это всегда звучало убедительно, и не было никаких сомнений, что при реальной встрече Нил без запинки выдаст весь заготовленный монолог. Сейчас Адам стоит на пороге его дома, а Нил уже около минуты молча смотрит, как с его волос капает вода. — Если бы я позвонил, ты бы не взял трубку. Никаких жестов, никакой специфической интонации, но Нила этим голосом будто бы придавливает. — Взял бы, — Нил говорит раза в два тише, чем обычно, но ничего не может с этим поделать. — Можно? — Адам кивает на дверной проём, будто бы чувствуя нарастающее желание Нила захлопнуть дверь и сбежать в самый дальний угол дома. Нил должен был поступить именно так, ну или, по крайней мере, съязвить что-нибудь, чтобы Адам постоял на пороге подольше. Вместо этого он молча делает несколько шагов назад и отводит взгляд. Адам медлит ещё где-то секунду, а Нила успела кольнуть мысль о том, что тот передумал и сейчас же уйдёт. Причём эта мысль вызывала просто сумасшедший страх, будто бы теперь Нилу было страшно оставаться в пустом доме одному. Он запирает дверь на задвижку, и звуки ливня приглушаются. Адам останавливается в прихожей и молча ждёт, когда Нил снова развернётся к нему. В желтоватом электрическом освещении каждая чёрточка на его лице становилась в разы глубже и темнее: Адам выглядел лет на десять старше своего возраста, но это ещё вполне неплохо, учитывая, сколько дряни побывало в его замученном организме. При всём этом Нил не мог сказать, что Гонтье выглядит плохо. Совсем наоборот, Гонтье выглядит отдохнувшим, полным сил и безгранично неотразимым. В голове не вовремя всплывают трогательные селфи с Джини, и Нил в который раз думает, что Адаму по каким-то причинам всегда достаётся забота лучших женщин во вселенной. Возможно, за этот шарм Адам попадёт в ад, но в данный момент ад — это то, что происходит с Нилом. — Джанин скоро вернётся, — зачем-то врёт Нил, чувствуя, что это его единственный шанс хоть как-то уколоть Адама. — Джанин с детьми до понедельника у родственников, — и ни намёка на насмешку, которую в такой ситуации можно было бы ожидать. Отлично, Нил как всегда играет в свои ворота. Если подумать, это стандартная схема их отношений: Нил бесится, Адам делает вид, что ничего не происходит, и от этого Нил бесится ещё больше. Адам всегда предпочитал игнорировать проблему, пока она не превратится в апокалипсис, на который можно будет сказать «ну, тут я уже ничего не могу поделать». Всё это похоже на разговор через звуконепроницаемое стекло. А уж после дерьма, которое вылили на Нила дружки Гонтье, у него были все причины вышвырнуть Адама за дверь. — Ты должен быть на Гаваях. — А ты должен подписаться на мой инстаграм, раз всё равно его сталкеришь… Нил бьёт раньше, чем успевает осмыслить происходящее. Адама отбрасывает к противоположной стене, причём столкновение сопровождалось таким гулким звуком, что вполне можно было бы подозревать у Гонтье сотрясение мозга. Адам еле удерживается на ногах и приваливается к стене, зажимая рукой нос; кровь просачивается сквозь пальцы и стекает по запястью под рукав рубашки. У Нила стучит в висках, ему кошмарно тяжело дышать, но Адама произошедшее, кажется, вообще не побеспокоило. Он просто стоял напротив него, шумно втягивал воздух, вытирал ладонью лицо, размазывая кровь ещё больше, и смотрел на Нила — без обиды, без злости, без намёка на раздражение, — а затем пробормотал себе под нос: — Дежавю, блин… Нил в одну секунду преодолевает расстояние между ними, сгребает Адама за ворот рубашки и бьет второй раз, уже под дых, из-за чего Гонтье беззвучно сгибается пополам. Третий удар не достигает цели: Адам перехватывает обе его руки и заламывает их так, что Нила припечатывает к стене, в которую несколько секунд назад швырнуло Гонтье. Нил делает попытку оттолкнуть его от себя, но тот сильнее выкручивает его запястья, от чего у Сандерсона заискрило перед глазами: судя по ощущениям, Адам сейчас переломает ему руки. Всё это происходит в почти полной тишине, нарушаемой только шорохами и шумным дыханием. Нил с уверенностью мог сказать, что получает удовольствие от происходящего. Причём удовольствие было одинаково сильным и в моменты, когда бил он, и в моменты, когда били его — эта острая, простреливающая боль буквально возвращала его к жизни. А ещё Адам теперь не изображал безразличие: он горел, и горел так ярко, что Нила этой энергией буквально затапливало. Таким Адам был, когда обкачивался дурью, и таким Нил хотел его ещё больше. Нила в очередной раз влепляет спиной в стену, и от встречи затылка с твёрдой поверхностью изображение перед глазами слегка плывёт. Адам держит его за плечи, отплёвываясь от крови, которая хоть и не так сильно, но всё ещё стекала из носа на подбородок, а затем тащит его за футболку ближе к себе. Нил упирается руками ему в грудь, сжимая зубы, но уже знает, что это не сработает. На втором рывке Адам дотягивается до его лица и буквально впивается в его губы. Нил чувствует вкус его крови. Снова.***
В другой ситуации Нил обязательно задумался бы о том, откуда у Адама такие виртуозные навыки орального секса. В другой ситуации Нил хотя бы вспомнил, что нужно задёрнуть шторы, потому что пара удачных фотографий — и о спокойной жизни можно забыть. Но в ситуации, когда тебе отсасывают спустя пару минут после драки, Нил предпочёл не обдумывать вообще ничего. Позже (он так и не смог вспомнить, когда именно) они переместились на второй этаж и продолжили уже там, и, бог свидетель, Нилу было глубоко плевать на то, нахрена они это делают. Это было не зря хотя бы потому, что теперь Нил знает, как стонет Адам — а он это, оказывается, умеет. Во всяком случае, один или два раза его всё-таки сорвало, и Нил не сомневался в том, что будет слышать эти звуки во сне каждую ночь. Можно забыть что угодно: цвет волос, цвет глаз, черты лица, походку, — но то, как человек, который сводит тебя с ума, произносит твоё имя за секунды до оргазма, забыть невозможно.***
— Жрать хочешь? Нил усмехается потрясающему умению Адама заполнять неловкую тишину ещё более неловкими проявлениями заботы. Хотя, возможно, Адам просто хотел жрать сам, а потому интересовался. Включить свет в комнате никто из них не посчитал нужным; дверь, ведущая на лоджию, была открыта, и комната постепенно наполнялась запахом ночи, мокрых деревьев и сигарет. В этот раз Адам, обычно предпочитающий курить в помещении и не спрашивающий на это разрешения, без каких-либо просьб со стороны Сандерсона исчез из комнаты, и теперь его силуэт, подсвеченный невесть откуда взявшейся луной, виднелся из-за окон лоджии. — А ты сможешь что-нибудь приготовить? Нилу лень не то что шевелиться, но даже моргать. Он просто лежит на постели, чуть склонив голову на бок, и смотрит Адаму в спину, не особенно заботясь о том, слышно ли его вообще. — Только если твой дом застрахован, — Адам усмехается уголками губ — Нил не видит этого, но знает все интонации Гонтье наизусть. — Лучше пиццу закажу. Или суши, это, кстати, дохуя романтично. — Господи, ни за что, — Нил прикрывает глаза и вяло мотает головой, что, в общем-то, было излишне, учитывая, что Адам всё равно его не видит. — Мне хватило суши в Глазго. Ты когда-нибудь выступал с ощущением, что обосрёшься прямо на сцене? — Я выступал с похмельем и под приходом, причём одновременно. По ощущениям примерно то же самое, — Адам делает неопределённое движение зажатой в пальцах сигаретой, и Нил на мгновение цепляется взглядом за этот мерцающий в темноте оранжевый огонёк. — Но, вообще, не тебе жаловаться на национальные кулинарные изыски. Вы же сожрали того поросёнка в Германии. — Так это совсем другое. — Крохотный новорождённый поросёнок! Неразделанный! Это даже выглядит стрёмно! — Адам не оборачивается, но его сигарета обвинительно указывает на дверь в комнату. — Брэд умеет брать на слабо, — Нил пожал плечами и почувствовал, как заныло правое, так как именно им он влетел в дверную ручку, пока они с Адамом старательно избивали друг друга. — Кстати, это он дал адрес? — Я похож на человека, который сдаёт свои источники? — Адам. — Конечно, это Брэд. И про Джанин тоже он сказал. Слово «Джанин» работает как миниатюрный холодный душ. Нил догадывается, насколько красноречивым вышло его молчание, но не может придумать ничего, что могло бы хоть как-то разрядить обстановку. Адам выбрасывает сигарету в темноту и наконец возвращается в комнату. Нилу нравится смотреть на него. Джинсы съехали до тазовых косточек, на руках и груди прибавилось новых татуировок, щетина имеет все шансы стать в скором времени полноценной бородой. Гонтье бесшумно проходит по комнате, оставляя пачку сигарет на столике, и нагибается за валяющейся на полу рубашкой. Оглядывается на Нила через плечо и снова усмехается. Всё это выглядит так, будто он уже давно живёт в этом доме, а развороченная постель вовсе не принадлежит супружеской чете Сандерсонов. — Если ты решил, что я ухожу, то обломись. Курить хочешь? — Я бросил. Адам делает многозначительное движение бровями, означающее что-то вроде «что ж, жаль, но рано или поздно это должно было произойти». — Брэд как-то говорил, что я, когда знакомился с ним, спросил его о двух вещах: умеет ли он играть на гитаре и курит ли он. Лично я этого не припоминаю, но у Брэда хорошая память на такие вещи. А как мы с тобой познакомились? — Как будто я помню, — усмехается Нил. — Но какое-то воспоминание у тебя обо мне осталось? Какое-нибудь из самых первых. — Я помню, как ты ползал по полу в подвале Брэда, настраивал комбики* и жаловался, что Брэд выкручивает себя громче, чем надо. Что из-за этого у нас летит баланс. Я тогда ещё подумал, что ты по-любому захочешь быть главным. Что ты выскочка и будешь нами командовать. — Выскочка**, точно, — с какой-то несчастной улыбкой тянет Гонтье, подходя к изножью кровати. — Короче, я тебе сразу не понравился, — он становится на матрац коленом и садится перед Нилом. — Ага. А твои впечатления? — Нила почему-то ни разу не смущает, что он всё ещё полностью голый, притом что обычно собственное тело не вызывало у него восторга. — Ты разложил на сольнике*** конспекты по физике и делал домашку, пока у нас был перекур. И я понял, что ты просто нереальный задрот, — Адам укладывает обе ладони на колени Нила, и да, пожалуй, теперь Нил начинает чувствовать себя неловко. — Что ты не пропустишь ни одну репу и что на тебя можно положиться. Нил кое-как садится на постели, подтягивая ноги к себе, и испытывает безграничное желание прикоснуться к Гонтье или хотя бы просто придвинуться ближе, но в итоге ни того, ни другого сделать не решается. — Тебя травили в школе, — добавляет Адам уже без улыбки. — Травили такие, как я. Так мы и познакомились. Нил несколько секунд неотрывно смотрит в глаза Адаму, не говоря ни слова. Разумеется, он помнит. И Адам знает, что он помнит. Но обстоятельства их первой встречи останутся только между ними. Те пятеро парней, которые были с Адамом в тот день, наверняка уже забыли об этом. И правильно сделали. Как Адам и говорил: дети бывают жестоки. А Нил уже давно не ребёнок. Они сидят без движения и молча смотрят друг на друга; в комнате снова повисает тишина. Нил догадывается, что в самом скором времени на лице Адама проявится по меньшей мере два или три синяка, но пока можно было представить, что драки между ними не было вовсе. — Спрашивай, — нарушает молчание Адам. — Что? — Без понятия, но ты явно хочешь что-то спросить. Нил облизывает губы и после небольшой заминки осторожно выговаривает: — Зачем ты женился второй раз? — Ну, я влюбился в женщину и решил связать себя узами брака. По-моему, это нормально. Нилу кажется, что нечто чешуйчатое, с крохотными острыми когтями, забарахталось у него в животе. — Влюбился в женщину. — Нил, это… растяжимое понятие. Ты думаешь, я перестал любить Наоми? — Думаю, да, иначе ты бы не ушёл от неё. — Я ушёл от неё, потому что мы не могли больше друг друга терпеть. Это не одно и то же. Я сделал то, на что она бы не решилась. Лучше так, чем потом устраивать скандалы, таскать друг друга по судам и делить тумбочки. — Такое ощущение, что ты о Three Days Grace говоришь. — Ну вот, отлично… — Адам раздражённо выдыхает и поднимается с постели. Нил жалеет, что вообще произнёс это вслух, но останавливаться сейчас уже не было смысла. Адам отходит к столику, собираясь, вероятно, снова взять сигареты, а Нил выпутывается из одеяла и наконец поднимается с кровати. Но прежде чем он успевает что-то сказать, Гонтье сам разворачивается к нему. — Почему в таком случае ты женился на Джанин? Все знали, что вы не любите друг друга, но тебя это не смущало. — Я не хотел чувствовать себя одиноким, — пожалуй, это самая откровенная фраза, которую Нил когда-либо произносил в присутствии Адама, но Адам этого, конечно же, не замечает. — Ты не был одинок. Я всегда был рядом. — Ты был рядом с кем угодно, но только не со мной. — И что ты сделал, чтобы это изменить? Я столько лет был у тебя под носом. — Я боялся сделать хуже, и, знаешь, это вполне нормальное желание для человека, который ценит свою работу. — По-моему, мои намёки были прямее некуда. — По-моему, ты слишком часто был под наркотой, чтобы я мог понять, где у тебя намёки, а где тебя просто кроет. Адам еле заметно сжимает губы, и Нил понимает, что ударил не по тому месту. — Ты бы уехал со мной? Нил на секунду теряется. — В смысле? — Ты бы уехал со мной сейчас, если бы я предложил? — Куда? — Куда угодно. — Ты женат. — Разведусь, не впервой. И ты тоже мог бы развестись. — У меня есть дети. — Джанин никогда не будет мешать вам видеться. Давай признаем, что ты и сейчас не особо участвуешь в их воспитании. — Saint Asonia? — Я тебя умоляю, группе нет и года. Нас знают по отдельности, а что такое Saint Asonia, не знает никто. Найдут на вокал кого-нибудь другого. — И ты не будешь петь вообще? — Рестораны никто не отменял. С деньгами уж точно проблем не будет, мою рожу знает вся Канада. — Рестораны — не твой масштаб. — Мне лучше знать. Ещё несколько секунд они молчат, глядя друг другу в глаза: Адам всё ещё чуть выше Нила, и Нила посещает давно забытое чувство, будто бы он слабее Адама, будто бы он слишком беспомощен, чтобы защититься от этих разговоров, чтобы хоть раз решить что-нибудь без помощи Гонтье, который в очередной раз делает выбор за него. — Ты хочешь, чтобы я ушёл из Three Days Grace? — Я хочу, чтобы ты ушёл со мной. — И из Three Days Grace. — Рано или поздно ты сделаешь это сам. Нил всё ещё смотрит на Адама и чувствует, что дышать становится практически больно. К горлу подкатывает ком, в точности как тогда, когда он рассказывал на камеру о своей матери. Сейчас вместо камеры перед ним глаза Адама, и артистизм здесь бесполезен, бесполезно врать и изворачиваться под этим взглядом. Хотелось просто притянуть Гонтье к себе и попросить больше не заговаривать об этом, не просить того, на что Нил не способен, но между ними опять стояло это чёртово стекло, а Нилу просто не хватало сил в очередной раз кричать сквозь него. Адам прямо перед ним: не пьяный, не обколотый, не сбегает к очередным шлюхам, не режет себя, не задыхается в абстиненции. И, может быть, сейчас он ближе, чем когда-либо. Нил закрывает глаза, через силу мотая головой. Адам подаётся вперёд и осторожно утыкается носом ему в скулу, зажмуриваясь и дыша чаще, чем обычно. Нилу не нужно открывать глаза, чтобы почувствовать, как шершавые пальцы гладят его предплечье, невесомо касаясь контуров падшего ангела.***
Разумеется, утром пришлось готовить Нилу, и дело было не только в опасениях за собственную кухню: он так и не смог заставить себя разбудить это дрыхнущее чучело, сгрёбшее на себя одеяло (за всю ночь Нил ни разу не попытался отвоевать его обратно) и бормочущее во сне что-то вроде «нельзя играть в хоккей котом». Нил, в принципе, и раньше знал, что в голове Адама двадцать четыре часа в сутки творится что-то ужасное, но этот перл он хорошо запомнил. Правда, сразу же забыл и его, и всё на свете, когда ощутил, как Адам, бесшумно прокравшийся на кухню, прижался к нему сзади и коснулся губами шеи у самой кромки волос. Нил искренне презирал себя за то, что Гонтье действовал на него так сильно: всего несколько прикосновений — и мозг закоротило, а несчастная лопатка выпала из пальцев. Это всё чертовски напоминало сцену из романтического кино, но Нил-то понимал, что никакой романтикой тут не пахло. Адам пытается попрощаться. Сандерсон опасался, что завтрак пройдёт в гробовой тишине, но Адам как всегда принялся трепаться о себе любимом: весёлые истории из тура с Asonia, рассказы о шикарной гавайской природе и «а помнишь, как мы играли в бейсбол бутылками из-под шампанского, а какой-то дебил потом выложил это в сеть?». Нил смеялся. Или делал вид, что смеётся, — он сам толком не мог понять. Потом Адам сделал несколько кругов по спальне и наконец нашёл все свои вещи, которые они оба вчера бессистемно распределили по помещению: по крайней мере, оценив дальность некоторых бросков, Нил решил, что со стороны процесс раздевания наверняка выглядел горячо. Но сегодня это его уже не веселило. Ещё какое-то время Адам вертелся в прихожей и раскладывал по карманам всё, что мог разложить; пару раз Нил, прислонившийся плечом к дверному косяку, замечал, что Адам производит эти манипуляции по второму и третьему кругу. Нил молчал. Если честно, он бы обрадовался и четвёртому заходу. Когда раскладывать было уже нечего, Адам на несколько секунд замешкался, глядя на себя в зеркало и как будто формулируя что-то в своей голове. Затем, почти не оборачиваясь, произнёс в сторону Нила: — Я дал Джини твой номер. Нил не чувствует никакого удивления. — На случай, если ты во что-нибудь вляпаешься? — он подходит к нему ближе и останавливается за его правым плечом. Адам смотрит на Нила в зеркало и улыбается уголками губ. — Ага. Это же я. Я обязательно во что-нибудь вляпаюсь. И Нил понимает, что Адам на самом деле никогда не сможет с ним попрощаться. Так же как исчезнуть из жизни друг друга у них не получится. Адам вернётся, причём очень скоро — может, даже на этих выходных. Будет приезжать без предупреждения, а Нил всегда будет впускать его в дом. Они будут трахаться так, что от счастья впору будет сдохнуть, а потом Адам выкурит полпачки сигарет и исчезнет, а Нил будет бить кулаком в стену и пытаться не рыдать, потому что пока они не возненавидят друг друга, пока они не попытаются разрушить друг другу жизнь, им не удастся разбежаться. Нил никогда не отпустит его, а Адам никогда не уйдёт. Адам привязан к нему намного больше, чем Нил может себе представить. Намного больше, чем Нил мог бы мечтать. — Время, Нил, — говорит Адам, глядя на Нила в отражении зеркала. — Уже одиннадцать. Мне пора.=*=*=*=*=*=
Огромное спасибо всем, кто писал отзывы и следил за развитием сюжета. Фанфик писался в трудный период моей жизни и во многом помог мне разобраться с моими собственными проблемами. Планировалась другая концовка: Нил прощается с Адамом и просит его больше никогда не возвращаться и не давать о себе знать. Но на это я как автор и своеобразный носитель обоих образов всё ещё не способен. По крайней мере, я дал им то, что хотел бы дать любой фанат Three Days Grace, — возможность закрыть конфликт и больше никогда не возвращаться к нему. Надеюсь, в реальности их отношения — без разницы, романтические или дружеские, — когда-нибудь наладятся.