Время умирать

2005-й год       Наоми обрывает телефон вот уже несколько часов. На самом деле, у Нила с ней были замечательные отношения, но в такие моменты он сам был готов уйти от неё, а ведь они даже не вместе. Наоми он и не упал, на самом деле. Наоми переживает за своего мужа. И, если честно, её можно понять. Будь Нил её мужем, он бы загрыз сам себя от стыда за то, что так бессовестно, бестолково, нагло и абсолютно отвратительно отравляет жизнь этой безгранично терпеливой женщине.       А Адама это всё не смущало. Адама никогда ничего не смущало, в особенности в ситуациях, когда он был перед кем-нибудь виноват. Но рано или поздно все к нему привыкают. Потому что без него ничего ни у кого не получится. Без него их группа наверняка развалилась бы. Во всяком случае, Нил не представляет себе, как Three Days Grace будут существовать без Адама когда-ж-ты-уже-купишь-себе-мозги Гонтье, и надеялся, что узнать никогда не придётся.       По этой же причине Нил обрёк себя на роль неудачника, который вечно должен следить за тем, чтобы Адам ни во что не вляпался. А делать это довольно сложно, потому что Адам перманентно находится в состоянии пиздеца. И дело не в том, что у него какие-то жуткие проблемы, которые взрослый человек не в состоянии решить. Дело в том, что Адам находит их себе сам, и, кажется, исключительно от безделья. И, если честно, Нил скучал по их первому туру. Адам уже тогда выглядел неважно, но хотя бы не демонстрировал тягу к саморазрушению в открытую.       Очередной звонок ужасно хочется сбросить, но Нил напоминает себе, что если сделает это, то у Наоми определённо прибавится седых волос.       — Нет, я ещё не нашёл его.       «Господи, Нил, нужно обзвонить больницы».       — Пожалуйста, я тебя прошу, не делай этого. Ты себе представляешь, как его потом репортёры затравят?       «Он мог попасть под машину…»       Святая простота, думает Нил. Ежедневно заваливающийся домой обдолбанный муж её ничему не научил.       — Наоми, пожалуйста…       «Неужели ты не понимаешь?..» — кажется, она плачет.       Понимаю, чёрт возьми, думает Нил. Однажды, Наоми Фэйт Брюэр, ты сгоришь в попытке спасти его. А он перешагнёт через твои обожжённые кости и найдёт себе новую музу. Это же Адам. Он разрушает всё, к чему прикасается.       — Успокойся и ложись спать. Выпей снотворное, постарайся не нервничать. Всё будет в порядке. Не в первый раз уже. Я догадываюсь, где он может быть.       «Нил, пожалуйста…»       — Я его найду, слышишь? Найду и втащу ему, чтобы он так больше не делал.       «Не надо, — Наоми в трубке шмыгает носом. — Он не понимает, что творит. Ему надо в клинику, Нил. Попробуй его уговорить, ладно?»       — Я поговорю с ним.       «Звони, если…»       — Конечно.       Наоми тихо выдыхает в трубку. Нил мямлит невнятное прощание и отключает вызов.       Господи. Какого чёрта это вечно происходит с ним?

***

      Машину пришлось оставить за пару кварталов отсюда. Нил прекрасно знал, что, если местная шпана увидит приличное авто в своём районе, на сохранность движимого имущества можно не рассчитывать.       Нил снова чувствовал себя Алисой в стране чудес. В очень плохой стране с очень плохими чудесами. Ему уже доводилось бывать здесь, и каждый раз он ловил эти отвратительные взгляды чересчур странных компаний, рассевшихся на мусорных баках и сканирующих взглядом его недешёвую куртку на предмет ещё более недешёвых гаджетов. Весовая категория Нила в случае чего позволила бы ему постоять за себя в стычке с мелкокалиберным торчком. В конце концов, хватало же ему сил на то, чтобы пару раз протащить по улице за ворот футболки сопротивляющегося и даже более-менее трезвого Адама. Но против оравы таких ребят у Нила явно нет шансов.       Воротник приходится поднять: к вечеру ощутимо похолодало. От сваленных в кучу бутылок, пакетов из-под чипсов и незатушенных окурков поднимается дымок. На углу какой-то парень вытирает кирпичную кладку полуголой красавицей. Нил против воли смотрит на эту картинку и почему-то не может отвести взгляд. На самом деле, всё это выглядело слишком медленно, угловато, сюрреалистично, словно сквозь мутную плёнку. Проулок как будто бы не был частью этого города, не был кусочком вычищенного, отполированного, покрытого дорожной пылью Торонто. Это была закрытая экосистема, в которой такие, как Нил, очень скоро вымирали.       За поворотом — спуск в подвал, надпись над которым сообщала, что подвал является баром «Cure» и что вход только по приглашениям. Приглашение Нилу не требовалось — здесь его знали и так. Иногда Нилу казалось, что если бы Джанин услышала о том, в каких местах светилась его мордашка, то развелась бы с ним быстрее, чем Наоми бросит Адама. Хотя, на самом деле, что угодно случится быстрее, чем Наоми бросит Адама. Нила эта мысль всё никак не могла отпустить и приводила его в настоящее бешенство.       Нил толкает дверь подвала и морщится от ударившего в лицо сигаретного дыма и гулких басов какой-то не очень внятной музыки. Машет перед собой рукой и вглядывается слезящимися глазами в густую темноту с мелькающими в ней багряными лучами софитов. Кто-то натыкается на него и чуть не сшибает с ног, но Нил вовремя цепляется за барную стойку и проталкивается дальше, через компанию смеющихся девиц, к дверям в подсобку, на пути к которой его даже не думают останавливать. Когда он оказывается в узком коридоре, освещённом парой пыльных мигающих лампочек, пульсация музыки остаётся позади и слышится теперь как тяжёлое эхо.       Здесь до рези в горле пахнет сыростью и жжёной травой. В паре шагов — приоткрытая дверь, из-за которой слышится смех и неумелое бренчание на гитаре. Нил проходит внутрь узкой задымлённой комнатки, заставленной ящиками, вешалками для одежды и какими-то обмотанными изолентой трубами, протискивается мимо целующейся прямо у входа парочки. И почти сразу же спотыкается об Адама.       Нил каждый раз спрашивает себя, какая такая мистическая интуиция помогает ему почти моментально выцепить Гонтье из этой обдолбанной компании. Адам опирается спиной о стену, сложив ноги по-турецки, и выпускает в воздух молочно-белые облачка дыма, отставив зажатую в пальцах сигарету, а рядом с ним парень помоложе, в дурацкой полосатой футболке и с татуировками не то змей, не то ящериц на руках, бьёт медиатором (а, постойте, это крышка от пивной бутылки) по струнам до ужаса исцарапанной гитары. Нил отдалённо узнаёт аккорды «I hate everything about you».       — О, — это всё, чем Адам встречает Нила.       Большего Нил ему сказать и не дал бы: Гонтье по старой доброй традиции сгребают за ворот футболки и поднимают на ноги. Адам при этом не сопротивляется, но и помогать Нилу особо не стремится. Нил оглядывается по сторонам, находит рядом ещё одного мальца, пытающегося танцевать под гитарный бой того полосатого придурка, и сдёргивает с его плеч знакомую чёрную кожанку, после чего кое-как натягивает её на плечи Адама. Кто-то из дальнего угла одобрительно свистит.       Адам позволяет взять себя под руку и, не говоря ни слова, идёт с Нилом через узкий коридор в зал, откуда, продравшись сквозь толпу, попадает наружу, на свежий воздух.       Нил разворачивает Адама к себе и терпеливо ждёт, пока тот соизволит встретиться с ним взглядом. По лестнице, ведущей к дверям «Cure», поднимается какой-то пропитый парниша: салютует Адаму и Нилу, многозначительно показывает не очень чистыми пальцами «мир» и исчезает за поворотом. У Адама в этот момент, вероятно, не осталось поводов смотреть куда-то ещё, кроме как в глаза всё ещё молчащему Нилу.       С минуту они сверлят друг друга взглядами. Адам сдаётся первым.       — Ну?       — Что «ну»?       — Мы в гляделки играем, или ты меня испепелить пытаешься?       — Где зрачки потерял?       — По дороге выпали.       — Прекрати паясничать.       — Прекрати строить из себя мамочку.       Нил трёт пальцами переносицу.       — Ну и сука ты.       — Тепло.       — Конченный мудак.       — Ещё теплее.       — Бестолковый неудачник.       — А вот тут мимо.       — Это почему?       — Я невъебенно талантлив. Я гитару до оргазма доведу быстрее, чем ты свою Джани…       В следующее мгновение Адама швыряет в стену проулка. Нил растирает костяшки правой руки, а Гонтье тем временем чуть не сползает на землю, но всё-таки удерживается на ногах, зажимая нос мокрыми от крови пальцами.       — Замах настоящего барабанщика, — гнусавит он, стряхивая алые капли с пальцев и запрокидывая голову. — Ладно, хорош. Я переборщил. Извини.       Нил и рад бы соврать, что Адаму это с рук так просто не сойдёт. Но они оба знали, что Нил не умеет держать на него зло. И от этого Нил чувствовал себя ещё более жалким.       — Отвезу тебя домой.       — Ох, стоп, не надо.       — Наоми с ума сходит.       — Давай я позвоню ей и скажу, что буду ночевать у тебя.       — Ты делал так уже четыре раза. Она попросила меня отвезти тебя домой.       — И ты согласился? Предатель.       — Кто бы говорил. Я же просил тебя…       — У меня сел мобильник.       — В рейтинге самых отстойных отмазок это заслуженное первое место.       — У меня всегда было туго с воображением.       Нил долго смотрит на Адама. Смотрит на собирающуюся под носом кровь и чувствует укол совести. Адам ловит его взгляд, вяло улыбается уголками губ и тихо проговаривает:       — Расслабься. Я заслужил.       Хорошо было бы, если бы сейчас Адам вышутил очередную плоскую и обидную шутку. Чтобы на него можно было злиться. Чтобы его череп опять захотелось раскрошить по асфальту. Но Адам молча шмыгает носом, отирает пальцы о куртку и пинает кроссовкой какой-то камешек.       — Я отвезу тебя к Наоми.       — Вези, — отзывается Адам, глядя Нилу куда-то в район солнечного сплетения.       Нил уверен, что слышит в его голосе не столько обиду, сколько разочарование. Хотя, казалось бы, разочаровываться здесь явно не ему.