This is love. And this is not to be cured. Это любовь. И это не лечится.

Гарри сидел, закутанный в необъятное одеяло, перед двумя чашками чая, над которыми поднимался пар, и кружкой куриной лапши из пакетика. В уголке рта торчал градусник. Пряча улыбку, он смотрел, как Эггси мельтешит по комнате, суетясь во всю; и это ради него, подумать только! – Эггси, право же, я в порядке, – выговорил он, насколько позволял термометр во рту. – Меньше болтовни, больше куриной суповни, – ответил Эггси, взбивая подушку. – Вот, обопрись сюда. Гарри едва мог пошевелиться в коконе из одеяла: Эггси буквально спеленал его. А ещё он был с головой укрыт покрывалом, виднелось только лицо. Не без труда он кое-как высвободил руки. – Нет такого слова "суповня". Эггси вытянул у него изо рта градусник. – Ну и пусть, но ты, блин, понял меня, так? – Он глянул на температуру. Невысокая. Гарри дотянулся до кружки, осторожно отхлебнул растворимого куриного супа и поморщился. Жуть. – Так поведайте же мне, доктор, я умираю? – Не выделывайся, – Эггси отложил градусник. – Ни фига ты не умираешь, и не строй из себя страдальца! – Правда? Ты же сам закрутил меня в покрывало, и я, должно быть, представляю собой жалкое зрелище. – Эй ты, неблагодарная свинюшка, я думал, тебя знобит. – Я сказал, что мне нездоровится, а не что меня знобит. Эггси раздраженно всплеснул руками и плюхнулся на кровать рядом с Гарри. – Ну, блядь, прости, что я старался изо всех сил. И к твоему сведению, я свалил с шикарной вечеринки, чтобы позаботиться о тебе. Гарри сделал ещё глоток супа. Гадость. – А к твоему сведению, ты мог бы остаться на той шикарной вечеринке, как я тебе и говорил. Эггси закатил глаза. – Господи боже, Гарри, как будто я правда мог бы так поступить с тобой, после всего, что ты для меня сделал?! И Гарри вдруг замирает, потрясённый услышанным. Затем, поставив кружку, он всем корпусом, насколько это возможно в его положении, разворачивается к Эггси, при этом, разумеется, только ещё больше запутываясь в одеяле. – Ты ничего мне не должен, Эггси, – произнес он серьезно, надеясь ничем не выдать, насколько жалок был сейчас в собственных глазах. – Тебе совсем не обязательно оставаться здесь со мной. Эггси ничего не сказал в ответ, только смотрел на него долгим задумчивым взглядом. Чёрт, я всё испортил. Гарри откашлялся. – Почему бы тебе не вернуться на вечеринку? И вот тут Гарри резко теряет способность мыслить, ведь Эггси просунул руку сквозь складки одеяла и, нежно касаясь ладонью его лица, невесомо поглаживает подушечкой большого пальца по щеке. Да что ж это делается? – А ты и впрямь не мёрзнешь, – похоже, Эггси был чертовски доволен. – Смотри-ка, даже порозовел. К этому моменту Гарри был совершенно уверен, что мозг его готов вот-вот растечься, да что там – уже вытекает из ушей. С чего бы иначе ему стало казаться, будто Эггси глядит на него влюбленными глазами?