Львиное сердце

Первое по-летнему ленивое утро началось в два часа дня. Матери дома не было: ее смена в Мунго начиналась намного раньше. Дэн, поднявшись с кровати, слонялся по дому, раздумывая над тем, что он хочет есть на завтрак, и над тем, чем он хочет заняться. В январе планов на летние каникулы было много. Но сейчас, когда впереди было девять свободных недель, идеи же, напротив, отсутствовали. Крис пришел полчетвертого. Вид у него был заспанный, а футболку он надел наизнанку. — У тебя есть завтрак? Яичницы была целая сковорода, поэтому Дэн кивнул. Когда они были детьми, мать поначалу разрешала им играть вместе, пока не поняла, что в семье Кендаллов родился волшебник. Именно Крис показал Дэну магию; с момента ухода отца из семьи, миссис Хауэлл, так и не сменив фамилию, изменила в себе кое-что другое: она перестала колдовать везде, кроме работы. Когда сова принесла письмо, его вскрыл отчим, лишив пасынка радости одним лишь взглядом в его сторону. Генри Смит — рабочий с мускулистыми руками, вечно измазанными в масле, потому что он до сих пор работает в мастерской чуть дальше к северу, всего на пару кварталов ближе к мосту — тогда потребовал объяснения почти всему в письме: начиная от волшебства и заканчивая жабами. Он пыхтел, орал, перебил почти все кружки, сбив их с подноса рукой, а мать Дэна молчала. Сам Хауэлл помнит не многое; лишь саму картину, и последние слова человека, который правда пытался быть к нему добрым. — Жаба? Привести с собой жабу? Миссис Хауэлл ничего не желала так страстно, как сменить фамилию на «Смит». Но она лишь стояла, опустив руки. Божья коровка, проползавшая по половице, была интересна ей куда больше. Генри ушел. Он был уже вторым мужчиной, который не смог принять магию в их доме. По небольшому городку поползли слухи, как это случается всегда, если чьи-то продолжительные отношения разрываются шумно и громко (хлопнувшие двери, разбитые стекла, две соседки, которые готовы утешить). — Мам, это моя вина? Карен прижала сына к груди, обнимая: — Нет, конечно, нет, милый... — мальчик всхлипнул, мать отстранила его от себя, приподнимая его подбородок так, чтобы он посмотрел ей в глаза; в глазах женщины стояли слезы, когда она произнесла: — Просто любовь — это настоящая магия, сынок. И магглы не умеют любить, ровно как и колдовать. Им просто не дано почувствовать это в полной мере. Маленький Дэн был счастлив, потому что мама злилась не на него. Уже после, в Косом переулке, снова столкнувшись с Кендаллами, миссис Хауэлл была приветлива. А вот к родителям симпатичной кудрявой девочки, которые выглядели блекло рядом с волшебниками, одетыми в струящиеся мантии, она отнеслась иначе: поджала губы. — Какая красивая! — в восхищении произнес Дэн, провожая взглядом кудрявую девочку. — Она — дитя магглов. Она не сможет полюбить тебя, — Карен крепче сжала руку своего сына, направляясь в один из магазинчиков. Очнуться от раздумий заставил писк микроволновки: недавнее приобретение. Крис, не понимая, как выключить устройство, щелкал пальцами перед носом Дэна. Необходимость в этом отпала: Хауэлл встал, вынимая из микроволновки молоко и добавляя туда пол-ложки растворимого кофе (для бодрости), и ещё ложку — какао. — О чем задумался? — Крис отвлекся от микроволновой печи, которую изучал раньше. Стоит спросить у Хауэлла, что это за очередной приступ новаторства у его мамы. — Детство вспомнилось, знаешь ли, — задумчиво протянул Хауэлл, продолжая помешивать напиток. Кендалл удержал себя от того, чтобы напомнить Дэну, что это он, вообще-то, выпускник. И именно ему пора пускаться в размышления от жизни. — Знаешь, о чем думаю я? — Крис смотрел с таким видом, словно ему в голову пришел очередной план. Для авантюры, достойной Мародёров. — Ты что-то замышляешь. — Правильно! Жалея о том, что он не дома, где всплески магии можно свалить на мать, Крис пошел за метлой, а не призвал ее заклинанием. Дэн отнесся к идее скептически: он встал в проеме, скрестив руки на груди. — Теперь у нас нет машины моей матери, которая отвезла бы нас в поле, подальше от чужих глаз. Кендалл отмахнулся, вынимая из кармана магловские деньги: двадцать фунтов стерлинга. — Этого точно хватит на автобус. Попросим водителя остановится в поле. — Мы могли бы воспользоваться Ночным Рыцарем, знаешь ли... — Дэн еще пытался возражать, хотя сам уже переодевал пижаму на приличную футболку. Крис окинул его оценивающим взглядом, затем приподнимая бровь, но сказать ему ничего Хауэлл не дал: — И не смей комментировать! — голос скакнул на октаву выше, и Кендалл рассмеялся. — Удивлю тебя: ты все еще такой же нескладный, только и всего. В Криса прилетела подушка. Первое летнее приключение началось с автобусной остановки и покупки билета в автомате. К удивлению Дэна, Кендалл справился с этой денежно-билетной махинацией довольно-таки ловко. Водитель, косясь на их метлы, едва не выгнал их из автобуса, когда они растерялись после его грозного окрика. — Куда вы претесь с метлами? Это междугородний! — Отработка в парке, он в соседнем городке, — улыбается Крис, подметая воздух в сантиметре над полом. Мужчина кивает, пропуская их в салон; они подходят к свободным местам. — Я хочу сесть у окна, — Дэн снимает с плеча рюкзак, чтобы поставить его на колени. — Я тоже. Дуро, Диффиндо, Инкарцеро? — На раз, два, три. На них с интересом оглядываются пассажиры: рыжая девчушка, сидящая на коленях у матери (женщина придерживает ее за пояс), шепотом повторяет загадочные слова, не зная, что вечером мать не сможет объяснить ей их значения. Они стоят в конце салона автобуса, поднимающиеся пассажиры, продемонстрировав билеты водителю, занимают места в начале, очевидно переживая из-за долгой поездки. Никому из пассажиров, кроме пожилой леди, Дэн и Крис не причиняют дискомфорта. — Инкарцеро! — Диффиндо! Они кричат это, привлекая внимание; но Дэн выигрывает, занимая почетное место у окна. Пожилая леди садится через проход от Криса, здороваясь с ним и интересуясь: — Что за странные слова вы произнесли, молодой человек? Кендалл, вопреки своему обычному поведению, мил и обходителен: — Наш собственный шифр, мэм, — его улыбка загадочна, а в глазах пляшут чертята, когда он оборачивается к Дэну; он краснеет, пытаясь не рассмеяться, чтобы это не выглядело как издевательство над пожилой леди. Поездка затягивается из-за пробки на выезде из города. Дэну пора бы уже волноваться о том, что подумает мать, вернувшись домой. Но он, как порядочный сын, оставил ей записку, а в холодильнике есть немного пасты (большую часть они взяли с собой, в контейнере, сохраняющем тепло). Маггловский общественный транспорт непривычен. Это не Ночной рыцарь, который лавирует между пробок, это медленно, душно и без приставучего парня-кондуктора. Стекло прохладное, и Дэн прижимается к нему лбом, смотря на леса, которые проносятся мимо. Хауэллу кажется, что он слышит музыку, отдаленно, словно сквозь толщу воды. Крис лежит на его плече, и, видимо, дремлет. Мысли как-то сами собой уносятся вдаль, догоняя пролетающие мимо машины. Над дорогой пролетает самолет, направляясь в сторону Лондона, на юг. Дорога идет не прямо на север, а чуть западнее. Думая о том, что за поворотом начинается дорога, ведущая в сторону дома Кларков, Дэн едва не засыпает сам. Он уверен, что ему приснились бы ребята: веселые, улыбающиеся и говорящие о первом диске с записанной на него музыкой. Осенью они обещали привезти пластинку, чтобы поставить музыку прямо в гостиной, где голоса Доди и Идэн будут так удачно гармонировать с жужжанием иглы грамофона и треском дров в камине. Но водитель объявляет остановку, Крис вдруг подрывается с места и сон снимает, как рукой. Остановка на отшибе — остальные пассажиры недовольны, им придется брать такси; но автобус уже скрывается за поворотом, чтобы выехать на широкую, четырехполосную дорогу. Крис идет впереди, уверенно продираясь сквозь лес, и, наконец, выводя Хауэлла на поле. — В ту сторону, — Кендалл показывает рукой, — если идти еще двадцать минут, будет частный дом. Скорее всего там живут магглы, но это слишком далеко, нам не о чем беспокоиться. Они лежат на траве больше времени, чем летают. Темнеет, и Дэн понимает, что у них нет часов; но ощущение полета в ночи — лучшее, что ему приходилось испытывать, и всё остальное точно может подождать. Билетов на обратную дорогу тоже нет. Дэн вынимает из рюкзака пасту и вилки. Крис, не удержавшись, говорит: — Какая романтика! Ужин под звездами у двух запыхавшихся, потных, совершенно потерянных и одиноких, как волки, подростков... Хауэлл давится пастой, и жует ее, пытаясь передать все свое раздражение доступными методами: при помощи игры бровями и злобного взгляда. — Твои избитые метафоры не смогут меня очаровать; к тому же, волки живут стаями, — Крис веселится во всю, и Дэн продолжает говорить, — и да, от тебя правда несет. — А вот если бы я был Филом, — больше всего на свете Дэн мечтает о том, чтобы в его рюкзаке оказалась подушка. Или кляп, — то и избитые метафоры очаровали бы тебя. Хауэлл валит Кендалла на траву и щекочет до тех пор, пока тот не просит пощады. Фил сидит в гостиной, положив голову маме на плечо. Они смотрят биографический фильм, рассказывающий историю знаменитого деятеля, по которому тоскуют тысячи. Мысли о том, что по его маме тосковать будет только их маленькая семья — но, бесспорно, в сотню раз сильнее всех фанатов этого деятеля вместе взятых — приходят в голову внезапно. Фил берет маму за руку и сжимает ее. Кэтрин смотрит на сына с теплой улыбкой. Брай рассказывает очередную веселую историю. У него их много: раньше он делился ими в основном с Кэндис. Доди и Идэн слушают внимательно, а вот Эван постоянно отвлекается (или чавкает, уничтожая запасы печенья). Они с ним совершенно разные, но сыгрались в одной группе, и это удивительно. Ему хочется, чтобы эта ночь продолжалась. Фил думает о том, что никогда не будет готов выпустить руку матери из своей, прощаясь навсегда; ему хочется оттянуть этот момент, растянуть «сейчас» до бесконечности. Дэн с Крисом идут вдоль дороги, и метлы делают их чудиками в глазах прохожих. Из леса они трансгрессировали (хоть Дэн и протестовал) на окраину Уокингхема. Дома Хауэлла, скорее всего, ждет наказание. Но он счастлив сейчас: над ним звездное небо, и после сегодняшнего дня у него останется в памяти навсегда момент, скорее даже — ощущение, которое станет частью его бесконечности. И этим ощущением будет ночь, которой, словно чернилами, пропитано все: воздух, деревья, он сам и земля, от которой Дэн поднимается, сжав руки на древке метлы. И ради такой бесконечности, бесконечности из противоречивых ощущений, вроде тепла объятий самого близкого человека или холода ночной свободы, стоит рисковать. Кто знает, сколько еще мгновений бесконечности будет за такие долгие летние дни?