Story about gloomy happiness

Blonde Redhead – Top Ranking Lady Gaga – Dope

Есть люди, которым нечего терять, и в свете последних событий Мингю гордо причисляет себя к подобным. Он не совсем понимает ощущения, наполняющие его, но это не то, чего он от себя ожидал. Все вокруг становится противным. Может быть, сейчас Мингю бы тоже не отказался запереться в четырех стенах, лишь бы никого не видеть, но есть одно но: в замкнутом пространстве твои мысли так и будут виться вокруг тебя, рикошетить от стен, заполнять собой комнату, медленно сводя с ума. Поэтому выходом из проблем снова становится улица. Тут мысли хоть и медленно, но улетают из головы ввысь, протискиваясь сквозь облака. «Странно, — думает Мингю, — если бог живет там, наверху, то почему же люди молятся в храмах, а не под открытым небом?» Мингю то и дело спотыкается, потому что совершенно не смотрит под ноги. Он смотрит, как жирная ворона пытается разодрать мусорный пакет — должно быть, хочет достать оттуда что-то вкусное. Она, наверно, не догадывается, что люди выбрасывают не только объедки и что разодрав пакет, она, возможно, не найдет, что искала, но все равно упорно продолжает рвать полиэтилен и деловито похлопывать крыльями. А вон там облако, похожее на кита. Как же он такой тяжелый и громадный смог подняться на такую высоту? Мингю не понимает этого, так же как и не понимает людей. Ему сложно понять мотивы человеческих поступков, в том числе и своих. Он понятия не имеет, почему чуть не свалившись из-за рассеянности под ноги какому-то пропитому мужику он не спешит извиняться, а наоборот лезет на него со своими «Ты куда прешь?» и «Что, жить надоело?» *** Боже, что я натворил? Вот опять. Стоит наладить общение, и кто-то один обязательно все портит. Окей, ну я же сказал правду? Или нет? Ладно, это сложно, но я готов признать, что Мингю мне нравится, раз уж у меня на него стоит. Но я пока не готов к таким вот его громким заявлениям, тем более, откуда мне знать, что он не бросается словами. Лежу и смотрю в потолок. Все дерьмовее некуда. Похмелье как рукой сняло, но теперь на меня давит тот факт, что Мингю ушел. Просто тихо ушел, не сказав ни слова и не взяв ничего с собой. Вечером вернется, наверное. Пусть даже притащит с собой Хансоля или еще кого-нибудь, но только возвращается. Не нахожу себе места, потому что до сих пор помню все его прикосновения. В моей памяти даже всплывает вчерашний поцелуй. Изрядно подвыпив, мы просто валялись на полу. Дерьмовая комедия окончательно перестала меня интересовать, когда Мингю как бы невзначай накрыл мою руку своей. В это мгновение мне показалось, что я под тяжелыми наркотиками, потому что в здравом уме я бы никогда не решился на подобное. «Мингю, можно мне тебя поцеловать?» — Спросил я, даже не повернувшись в его сторону и продолжая смотреть в экран, точнее, куда-то сквозь него. Сначала Мингю заржал. А потом спросил, действительно ли я этого хочу. Вместо ответа я повернулся к нему, загораживая спиной ноутбук, и сам преодолел расстояние между нами. Едва наши губы соприкоснулись, он прошептал мне прямо в рот: «А ты целоваться-то умеешь?» Разумеется, я не умел, но научился за этот вечер. У меня сбилось дыхание, и щеки горели, я помню это так хорошо, что до сих пор стыдно. Мне хотелось большего и большего именно с Мингю. «Ну уж нет… Если мы… Переспим по пьяни… Давай лучше завтра». Мингю ломался, как школьница. Хотя сейчас я понимаю, что он просто боялся. И, в общем, чего боялся, то и случилось. Из мягкого и чувственного, протрезвев, я снова превратился в кирпич, как карета золушки превратилась в тыкву. Какой же я дурак. *** Все считают, что как только человек пропадает из твоей жизни, ты перестаешь о нем думать. На самом же деле, если этот человек тебе не безразличен, то все происходит в точности наоборот. Каждая мелочь, даже, казалось бы, самая незначительная, напоминает о нем, и хочется начать проклинать кислород за то, что он все еще где-то им дышит. Соприкасаться с правдой – все равно, что совать пальцы в розетку: бьет больно и по-настоящему. А что такое любовь? Может это и есть тот миг соприкосновения с правдой? Или наоборот бездна, поросшая ложью, из которой невозможно выбраться тем же человеком, что ты был до этого? Нельзя ли объяснить этим то, что подростки, впервые напоровшись на любовь, как на битое стекло босиком, разочаровываются в ней и потом еще долго не могут открыть никому свое сердце? *** Зарядник, несколько бутербродов, запасные носки — все это летит в рюкзак, который Вону не доставал еще со школы. Он понятия не имеет, что еще может пригодиться, но закидывает заодно две пачки сигарет. Ну, мало ли. На улице уже почти вечер и как-то холодновато для августа, но зато закатное солнце такое яркое и розовое, что все вокруг тоже становится розовым. Игрушечный розовый мир куклы Барби с игрушечными людьми, подчиняющимися игрушечным правилам. Тени стали длинными и растянулись по асфальту ниточками. Скоро солнце зайдет, и они исчезнут совсем, а пока можно наслаждаться этой сладкой эстетикой, на что у Вону совершенно нету времени. Он мчится по улицам с небывалой уверенностью и, наконец, хоть с какой-то отчетливой целью — во что бы то ни стало разыскать Мингю. На пути встречаются толпы людей: они мнутся у входов в клубы и торговые центры, зевают, жмутся друг к другу на остановках. Вону расталкивает их, не чувствуя уже никакого страха — видимо, он забыл сложить его в рюкзак перед выходом. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы он имел хоть малейшее понятие о том, куда идти, но сейчас он чувствовал себя дикой кошкой в темноте, повинующейся своим инстинктам. После парка направо, а потом мимо старой кофейни и прямо до конца, пока не упрешься в железнодорожную станцию — так ему подсказывало что-то внутри. Вону решает сократить путь и пойти дворами, потому что сердце не на месте, чувствует что-то неладное. Он практически бежит, но не чувствует усталости, а даже наоборот, с каждым новым шагом он ощущает прилив сил, как будто бы все это время он жил в режиме энергосбережения ради этого дня. В кеды засыпается песок и мелкие камни, но Вону не замедляет шаг. Он чувствует, что осталось еще чуть-чуть. Еще чуть- чуть и… Он не может сделать больше ни шагу. Ноги слегка покалывает от перенапряжения, с виска скатывается капля пота, а перед глазами сплошная разруха, чужая разбитая жизнь. Бетонные плиты, кирпичи, арматура и пожелтевшие от сырости обои — все это лежит теперь грудой мусора за тонкой бело-красной лентой, натянутой по периметру, и нападает на Вону монстром из колючих воспоминаний. В то время как раньше это место воспринималось гадюшником, бомжатником, обителью падших ниже, чем в принципе можно упасть, сейчас Вону видит перед собой дом. Дом, в котором любили и ненавидели. В котором пережидали грозу и черные полосы жизни. Дом, в котором жил Мингю. Снесенный и валяющийся на земле, будто его хотели кинуть в мусорку, но промахнулись. Будь Вону более сентиментальным, он бы сейчас упал на колени и расплакался. Но у нас немного другой случай, и, несмотря на ком, подступающий к горлу и сухую пустоту внутри, он все же решается подойти поближе. Посреди развалин, скрючившись, сидел парень со светлыми волосами, собранными в короткий хвост, но Вону не мог рассмотреть его лицо, потому что тот сидел с опущенной головой. По правде говоря, он бы все равно его не узнал, потому что до этого никогда не видел Чихуна. — Что ты тут делаешь? — Он наконец-то поднимает голову и смотрит уставшим взглядом. — Не видишь, что ли, тут больше нечего искать. — Я ищу Мингю. — Странно, что он не с тобой. — Да… странно… — Это не совсем то, что Вону собирался ответить, но его взгляд зацепился за обломок стены, который уцелел, похоже, по чистой случайности, и теперь всем своим видом будто бы просит его добить. Там висели клочки фотографий, которые Вону уже когда-то видел. И сейчас они стали контрольным в голову: лица с фотографий искрятся счастьем, смотрят в самую душу своим немигающим взглядом, подтверждая надпись «Мы ничего не забыли». Вону тоже ничего не забыл. Сейчас все наоборот слишком хорошо вспоминается, зависает перед глазами в мельчайших подробностях, перекрывая реальную картинку мира. Темнеет. Нужно торопиться. Не попрощавшись с новым знакомым, Вону побежал дальше, как и раньше, не понимая, куда. Но он чувствовал, что Мингю где-то рядом и молился, чтобы с ним все было в порядке. «Нужно сказать ему. Сказать, что я все вспомнил». Там, где он его наконец нашел, дерево проросло сквозь чей-то гараж. Удивительно живописный вид, учитывая, что гараж планирует развалиться, но его удерживают ветки, обвивающие со всех сторон. Одна нога Мингю на траве, а сам он лежит на тротуаре, раскинув руки в стороны. Его куртка перепачкана сильнее обычного, джинсы порваны на колене, губа разбита, а опустошенный взгляд дырявит вечернее небо. — Мингю. Эй, — Вону смотрит сверху и признает, что Мингю выглядит сейчас дерьмово. Его нехило избили, и сомнений в этом нет никаких, — на звезды смотришь? — Смотрел… А сейчас смотрю на тебя, — голос Мингю ужасно тихий, а в уголках губ скопилась кровь. Он правда смотрит на Вону: снизу вверх с детской наивной надеждой в глазах, будто бы его сейчас должны взять на ручки и отнести в кроватку. — Идти можешь? *** Мингю жутко тяжелый и дотащить его до дома оказалось реально трудно. То есть, как тащить, он просто вцепился в меня и повис, еле переставляя ногами. Но, главное, что он был живой, и в сознании. Я чувствовал тепло его тела, и это оказалось очень кстати, ведь на улице с наступлением сумерек страшно похолодало, и, как назло, моросил мелкий дождь. Когда мы добрались до дома, время тихонько подбиралось к полуночи. Хоть я и догадываюсь, что это не так, Мингю ведет себя, словно под веществами. Все его движения ленивые и заторможенные, он едва ли способен самостоятельно развязать шнурки. Ему сейчас очень нужен отдых. Когда он снимает куртку, из нее комками вываливается мокрая земля и трава, а когда он, проигнорировав коврик у входной двери, плетется в коридор, его ботинки оставляют на ламинате грязные следы. Вот он упирается рукой в стену и стоит так пару мгновений, будто бы приходя в себя. — Вону… Прости меня. — Не извиняйся. Я же сам тебя сюда притащил. На его лице читается удивление. Ему до сих пор сложно осознать, что я перешагнул ради него порог своей квартиры. — Эй, эй! Не смей падать. *** Когда Вону говорит «Нужно тебя отмыть от всего этого дерьма», Мингю никак не подозревает, что он реально собирается набрать ванну. Когда возвращаешься с холода, горячая вода всегда кажется еще горячее. Ссадины щиплет от хлорки и мыла, но от этой незначительной боли отвлекает тот факт, что напротив сидит Вону. Он такой худой и бледный, что это выглядит противоестественно. Смотрит с заботой и сочувствием так, что Мингю даже становится неловко, и он отводит взгляд, предпочитая пялиться на свои ободранные колени. Вода в ванной совсем скоро становится мутной от грязи и крови, а потом еще и остывает, намекая, что пора бы уже вылезать. Но пока рано. Они слишком долго бегали друг от друга, да и от всего мира вокруг. Вону просит повернуться к нему спиной, чтобы скорее прижаться к этой спине, которую он сам же тер старой мочалкой пару минут назад. Вону находит под водой его руку и переплетает с ним пальцы, вдыхая долгожданный запах чистоты. «Я люблю тебя, Мингю».