Монетка в полпенни

Начало октября 2008 года, Дублин, Ирландия.

      Самолет Морана должен был приземлиться в восемь утра, но рейс задержали на два часа из-за тумана, и полусонный Ричи дремал в одном из баров аэропорта, над полуостывшей чашкой кофе по-ирландски. Тедди и Мэй, планировавшие улететь в Лондон девятичасовым, и тоже застрявшие, тщетно пытались растормошить его и заставить позавтракать. В ответ на очередной тычок в плечо или окрик, Ричи только неохотно приоткрывал глаза и качал головой, заранее отвергая все предложения связать душу с телом.        — Может, все-таки передумаешь и поедешь с нами, Рич? — допытывался Тедди. — Чего тебе тут торчать? Спектаклей больше нет, все интересное мы уже посмотрели… А дома тебя везде переводят в первый состав, работы полно! Не знаю, как успеем все репетировать. Или богатый… спонсор по имени Декс — уже пробил тебе контракт в Голливуде?        — Голливуда мне не видать как своих ушей, — пробормотал Ричи, и улегся щекой на сложенные руки. — Я боюсь летать. И хватит уже о работе, мы же в Ирландии, и после этой сумасшедшей пахоты в «Эбби» я хочу передохнуть…        — Со своим Тигром? — подмигнула Мэй. — Счастливчик… Я бы тоже с ним отдохнула. Жаль, что он совсем не по женской части, такие гены пропадают…        — Не твоя печаль, куда он свои гены пристроит, — ревниво огрызнулся Медоуз. -Хватит пороть чушь.       Ричи жил со своим "ручным хищником" уже больше года, и судя по всему, жил счастливо, потому что других парней теперь просто в упор не видел, но Тедди так и не смог простить Тигру, что тот похитил у него сердце черноглазого оборотня.       В этот момент объявили о новой задержке рейса из Лондона, и Ричи, резко проснувшись, застонал от разочарования, как Ромео, получивший весть об изгнании:        — Оооо, ненавижу нелетную погоду!       Сжалившись над несчастным влюбленным, Хитроу все-таки отправил злосчастный рейс в Дублин — двумя с половиной часами позже, чем обозначалось в расписании. Удостоверившись, что самолет благополучно взлетел и лег на заданный курс, Ричи немного успокоился. Он даже позволил друзьям влить в него кофе и запихнуть сэндвич, поскольку Тедди и Мэй в один голос твердили, что после трудных гастролей счастливчик и любимчик публики Ричард Брук напоминает привидение с несварением желудка. А они вовсе не желают отвечать перед его бешеным парнем за то, что довели бедняжку до такого плачевного состояния… Стало быть, подчиниться их мольбам не только разумно, но и милосердно, потому что Тигр вот-вот прилетит, в то время как бедные актеры, кажется, застряли в Дублине до вечера.       Себастьян нервничал, считая минуты до отправки рейса из Хитроу в Дублин. Ричи ждал его в аэропорту, но не забрасывал страстными смс-ками уже второй час подряд, и это внушало Тигру опасение, что терпение Мориарти истончилось, и он уехал в город, кутить с коллегами-театралами, в обиде не на него лично, но на все авиакомпании мира вместе взятые и Господа Бога, вздумавшего в неурочный час как следует помочиться на Ирландскую землю.       «Как будто всего мирового океана ему мало в качестве писсуара!» — так и услышал он полный драматизма возглас Ричи-актера, и улыбка сама пролезла на плотно сжатые губы.       Да, у Господа определенно случилось недержание, ибо плотная облачность никак не хотела расходиться и давать легким лайнерам спокойно перемахивать пролив между Британией и Изумрудным островом, то и дело освещая мокрую взлетную полосу вспышками молний. Но сильный северный ветер делал свое дело, постепенно смещая грозовой фронт южнее, и расчищая небо для стальных птиц. Так что спустя всего два часа двадцать минут посадка на его рейс была объявлена, и необходимость звонить в Фонд и заказывать "Бомбардира"(1) для себя одного отпала сама собой.       Ричи просил его приехать за ним, но не только. Он хотел показать ему Дублин, который Моран видел только мельком, во время их прошлого визита сюда, весной 2008 года. Та поездка была тягостным воспоминанием о безрадостном приютском детстве Джима и месте вечного успокоения бренного тела брата-близнеца, эта же обещала много радостных открытий и сюрпризов, ибо Ричи никогда еще не чувствовал себя настолько живым, как во время этого самого фестиваля. Он почти на три недели совершенно вытеснил Джима и отодвинул всю его жизнь в сторону ради того, чтобы получить заслуженное признание строгого жюри и любовь публики.       Едва самолет коснулся своими шасси посадочной полосы, Моран достал телефон и набрал его номер:       — Ричи! Я уже здесь! Скажи, где тебя искать?       Вытащив из верхней полки спортивную сумку, он в числе первых пассажиров покинул борт и, почти вбежав в здание аэровокзала, начал высматривать в толпе знакомую фигуру.       …Ричи выронил остатки бутерброда и едва не подпрыгнул на месте, когда телефон, лежавший на дне бездонного кармана его любимой вязаной коричневой кофты, взорвался бравурными и патетическими аккордами «Бэлы чао» в исполнении Горана Бреговича: эту мелодию он всегда ставил на звонки Морана на время разлуки.        Голос Бастьена звучал так, что едва не расплавил телефон в руке Кошачьего царя, и только самообладание Джима позволило ему промычать в микрофон:        — Я в первом терминале, в "О'Брайенс". Скорее!..       Первый терминал нашелся скоро, благо, все аэропорты пестрят указателями, которые разве только слепой не заметит. Тигр быстро сориентировался по ним, и, пройдя ближайший пост паспортного контроля, спросил у таможенника, как ему попасть в искомый бар. Тот популярно пояснил, так активно размахивая его паспортом, словно был итальянцем, а не степенным уроженцем Изумрудного острова, и Моран, выручив обратно документ, поспешил в указанном направлении.       В терминале толклось довольно много народу, но Ричи он увидел еще только заприметив вывеску бара. Тот встречал его на пороге, приподнявшись на цыпочки и крутя головой во все стороны, но тоже заметил Тигра практически сразу и активно замахал обеими руками — как путник, застрявший на необитаемом острове, машет проходящему мимо кораблю. Моран рванул к нему по прямой, не обращая внимания на носильщиков с тележками и туристов-китайцев, загородивших собой проход. Используя природную ловкость, он прорезал толпу, как нож -масло, и подхватил Ричи в объятия, закружив. Потом поставил на пол и поцеловал отнюдь не приятельским поцелуем. Ему было плевать на то, как на них тут посмотрят посетители и есть ли среди них несовершеннолетние дети или старые девы. Наконец-то они снова вместе, снова вдвоем…        — Летел к тебе я ветер оседлав, мой победитель-принц! — улыбнулся Себастьян, глядя в глаза любимого и всем телом переживая радость встречи после довольно долгой по их меркам разлуки.       Театральная свита Ричи тоже была тут как тут. Тедди, конечно, скорчил унылую мину, как всегда при появлении Тигра возле все еще обожаемого им бывшего. Мэй, напротив, весьма оживилась, не теряя надежды когда-нибудь сыграть-таки с ними в тройничок. Моран же смотрел только на своего любимого, ныне больше Ричи, чем Джима, но он привык уже не обращать внимания на их различие, даже когда замечал его.       Со стороны их радостная встреча напоминала свидание двоих братьев — старшего и младшего, или любящего отца с сыном-подростком. Себастьян, облаченный в джинсы, фланелевую рубашку и короткую куртку вместо строгого делового костюма, со спортивной сумкой на плече, выглядел лет на десять моложе, может быть, еще и потому, что хорошо выспался накануне и как минимум три дня совсем не пил. Ну а Джим, прогуливая Ричи, как всегда, преобразился в студента-младшекурсника, небрежно одетого, с вороньим гнездом на голове; сияющие глаза и улыбка до ушей еще больше убавляли ему года.        — Твой ветер тучен был, как жирный боров… И столь же поворотлив… — пробормотал он, уткнувшись лицом в грудь Бастьена, и намертво сцепил руки на его спине. На этом слова закончились. Ричи ощущал каждой клеткой, как сильно соскучился, и с торопливой жадностью ловил запах Морана, его ноздри вбирали все — островатую лимонную горечь одеколона, дорожную пыль, горячий пот, и что-то особенное, волнующее, присущее на всем белом свете только Себастьяну — близнецы между собой сговорились называть это «тигринкой».        — Поедем отсюда. — тут Моран должен был узнать голос Джима, мгновенно потерявшего интерес ко всем живым объектам, и сосредоточенного на единственном желании. — Я покажу тебе Дублин.       — Охотно, Ричи, поедем. Свиту не берешь, надеюсь? — Моран кивнул на коллег-актеров, так по-разному его воспринимавших, но бывших для него одинаково параллельными. Джим только мотнул головой в коротком жесте отрицания, и Тигр просто помахал Тедди и Мей, приветствуя и сразу же прощаясь с ними, после чего, он и Ричи, взявшись за руки, как влюбленные школьники, растворились в толпе.       Такси быстро увезло их из аэропорта, и десять минут спустя они уже высадились в центре Дублина, напротив какого-то театра. Не размыкая сплетенных рук, они остановились прямо перед ним, и Моран с сомнением спросил:        — Куда пойдем? Может, для начала прямо в отель? — и тихо добавил, прислонившись лбом ко лбу Ричи — Я скучал по моему котику… Очень скучал…       — Скучал? Ты скучал? — левая бровь Джима иронически приподнялась, и по губам пробежала усмешка. — Если бы ты в самом деле скучал, Моран, то раздел бы меня еще в такси. Ты же предпочел пялиться из окна на дублинские красоты. Не спорю, это чудный городок, мне приятно, что он тебе нравится, и после обеда я непременно проведу тебе пешеходную экскурсию. Но пока что нам в самом деле стоит зайти в отель, благо он в ста метрах отсюда. Мне нужно поспать хотя бы пару часов.       В такси Ричи сам едва не раздел Морана, но Себастьян сдержал его и свой порывы, поймав напряженный взгляд водителя и узрев католический крестик на зеркальце заднего вида. По впечатлению, оставшемуся у него от первой их поездки сюда, Ирландия была страной куда более строгих нравов, и здешние католики без одобрения посматривали на однополые пары, открыто проявляющие свои чувства. Так что лучше им было потерпеть до отеля, чем случайно нарваться на драку с таким вот блюстителем общественной нравственности, и потом коротать часы в местном отделении полиции в компании каких-нибудь наркош и дебоширов. Но Моран решил не излагать все эти соображения Джиму, который, похоже, успел обидеться на его сдержанность, приняв ее за безразличие, и наверняка поднял бы его опасения на смех.       Джим взмахнул рукой, указывая направление, и сделал было шаг в сторону нужного переулка, как вдруг к нему подбежали две девушки лет по восемнадцать, которые о чем-то перешептывались на пороге театра.        — Ричард Брук! Вы ведь Ричард Брук, верно?.. Пожалуйста, подпишите это для нас! — выпалила более бойкая, пухленькая блондинка в красном пальто, а ее подруга смущенно потупилась, но тоже протянула актеру фотографию для автографа. Джим вежливо улыбнулся, похлопал себя по карманам и сухо спросил у Морана:        — У тебя есть ручка?        — О-о… у меня есть! — блондинка хихикнула и подала Ричарду автоматический чернильный карандаш.        — Напишите, пожалуйста: «Дороти Клей, с любовью, от Гарри(2)»        — Конечно, — Ричи благодушно расписался на карточке, вернул ее блондинке, и спросил у второй девушки:        — А вам что написать, мисс?       Та икнула от волнения, прикрыла рот рукой и совсем тихо пробормотала:        — Мне… мне, пожалуйста, напишите — «Дорогой Джулии от Ричарда…».        — И все?        — …от Ричарда Даджена(3), — договорила девушка и мучительно покраснела.       Брук внимательно посмотрел на нее, и в глазах его мелькнул странный огонь, который, впрочем, тут же погас.        — Я смотрю, мои персонажи гораздо популярнее меня… — надписывая фото, проговорил он, и, вернув его вместе с карандашом, изысканно поклонился в знак прощания с юными леди. И спокойно обратился к своему спутнику:        — Нам туда.       Себастьян молча дожидался, пока юные поклонницы дарования Ричарда Брука возьмут у него автографы и выпустят актера из своих фанатских когтей. Но, стоило только Мориарти обрести свободу и указать направление движения, как лапа Тигра опустилась на его плечи и плотно стиснула их, чтобы дать любовнику прочувствовать всю несправедливость своего скепсиса.       Наклонившись к его уху, Моран жадно вобрал в себя знакомый волнующий запах волос и смеси ароматов театрального грима, косметического крема и легкого свежего парфюма, которыми пользовался Ричи, и только после этого выдохнул:        — Пойдем скорее… мне не терпится уложить тебя в постель… Ты в нее никого не таскал на радостях от своего триумфа, надеюсь? Скажи мне сразу, иначе я сам все узнаю… — в его памяти ярко всплыла сцена вечеринки двухдневной давности, в честь получения Ричардом Бруком заслуженной награды, тогда он и другие актеры труппы изрядно набрались в баре и кутили допоздна, пока он сам изнывал от неутоленной страсти и беспокойства, сидя перед монитором в Мейфэйре и ожидая, когда же Джим соизволит выйти с ним на связь. Он вышел, конечно, но абсолютно пьяный, потому сеанс их общения продлился недолго. И у Морана еще тогда зародилось ревнивое подозрение, что в номере Ричи ночевал не один, а с кем-то, кто помог ему туда добраться…       — О… Мне почудилось, или я слышу голос Отелло? — Ричи, уловив собственнические нотки в тоне Себастьяна, мгновенно обрел хорошее настроение и более чем игривый настрой. - Нет, любовь моя, я невинен как ягненок, и ночи мои все это время были целомудренны и скучны, совсем как ночи Шалот в ее заколдованной башне(4)… Ну, не считая тех кратких моментов, когда я смотрел на Ланселота через волшебное зеркало.(5)       Пока они преодолевали пару переулков, отделявших их от временного убежища Ричарда Брука, быстрая ходьба не помешала Джиму спросить с чисто исследовательским интересом:        — А что ты со мной сделаешь, если узнаешь, что я подарил свой платок с цветами земляники молодому Кассио?(6) Удушишь или заколешь? Лучше второй вариант: удавленники выглядят крайне непривлекательно, брррр, хотя и умирают со стойкой эрекцией, как гласит молва…       — Ммм… тогда, пожалуй, я тебя для начала малость придушу, а потом займусь твоей эрекцией, мой милый Дездемончик… — хищно усмехнувшись, пообещал ему Моран, и его рука тут же переместилась с плеча на шею Джима и стиснула ее в борцовском захвате, давая понять, что мавританские страсти Отелло в нем не дремлют. — А ну признавайся, кто там у тебя был за Кассио, и с какой-такой радости ты подарил ему свой платок? Чтобы он следы ночных шалостей оттирал, пока Тигр их не учуял, да?       Они притормозили в узком безлюдном переулке, и Моран дал Ричи время на попытки выкрутиться из захвата, используя все свои силы. Сам он при этом удерживал его одной рукой, в другой держа сумку для равновесия, и ухмылялся, наблюдая за безуспешными подергиваниями жертвы своей ревнивой натуры.       — Пусти… пусти шею, ты, дьявол, — прохрипел Джим, вставая на защиту Ричи, который уже готов был сложить лапки, как зайчонок в силке. — Если хочешь допрашивать, дай возможность говорить!       Он упорно пытался отцепить руку Морана от горла, прекрасно понимая, что проигрывает и в силе, и в умении, но то был отвлекающий маневр: свободная рука Джима впилась Бастьену прямо в ширинку джинсов.       - А! — коротко воскликнул Себастьян, получив весьма чувствительный щипок. Его член уже давно пребывал в полувозбужденном состоянии, ограниченный в свободе выпрямиться целиком только тесными джинсами. Так что Джим, метя в самую уязвимую зону на его теле, поступил неспортивно, он ведь прекрасно знал, что Тигр «очень рад» его видеть, успев самолично убедиться в этом, пока они ехали в такси.       Выпустив Ричи из железного захвата, Моран выронил сумку и привалился спиной к кирпичной стене, по которой мелкой сеткой расползлись побеги какого-то плюща:        — О… Ты рану мне нанес, коварный деспот… И вот, я умираю пред тобой… — он положил свою ладонь поверх руки Джима, сделав вид, что прикрывает края воображаемой раны и закатил глаза, как умирающий воин.       — Никогда не верь Кошачьему царю! — мстительно прошипел Джим, и — бог знает, как ему удалось это — на несколько мгновений стал настоящим оборотнем на грани трансформации: согнутые пальцы готовились выпустить когти, взъерошенные волосы напоминали вздыбленную шерсть, а глаза сияли адским огнем…       Но Моран, весьма правдоподобно сыгравший если не умирающего Меркуцио, то по крайней мере тяжелораненого мушкетера, заставил Ричи выйти из пугающего образа, и снова стать нежнейшим влюбленным, до безумия соскучившимся по предмету своей страсти. Он склонился над Себастьяном и, обвив рукой его плечи, попытался поднять, шепча ласково и встревоженно:        — Бастьен… Ну, что такое? Я правда сделал тебе так больно?.. Ну прости-прости-прости… — губы Ричи мешали слова и поцелуи, как мед и молоко в одной чашке. — Я люблю тебя… Я с ума по тебе схожу… И никого, никого у меня не было… даже близко не подходили… Ну, вставай, прошу тебя, мы ведь почти пришли...       Уловка удалась, Кошачий царь попался в расставленные Тигром силки. Стоило только Ричи наклониться к нему, участливо обнимая за плечи, как ноги Себастьяна напряглись, точно пружины, руки произвели захват вокруг бедер, и котик-Мориарти оказался вздернут в воздух и закинут на крепкое плечо:        — Попался, человеческий детеныш! Все, теперь ты моя добыча… — прорычал Бастьен, входя в образ тигра Шер Хана, изловившего Маугли посреди каменных джунглей. Подхватив сумку с мостовой, он упруго зашагал дальше по переулку, унося на себе главное сокровище своей жизни.       Покачиваться на плече у Себастьяна, в самом деле напоминая беспомощную жертву хищника (или маньяка, хихикнул про себя Ричи), было страшновато, но приятно до сладкой щекотки внизу живота. Ричи зажмурился, схватившись для надежности за куртку Морана, и позволил торжественно занести себя в отель и твердо решил не вмешиваться ни в какие переговоры Тигра с персоналом. Конечно, он заранее облегчил Бастьену задачу — занимаемый им номер был двухместным, и дежурный на ресепшн получил предупреждение, что сегодня к мистеру Бруку въедет его кузен мистер Т.Уайльд, но Моран всего этого не знал, значит, ему придется импровизировать.       Себастьян не подвел: получая ключи от номера и расписываясь в книге посетителей, он в красках описал злоключения, связанные с задержкой рейса, высказал все, что думает о британских авиакомпаниях и о правилах, запрещающих взлетать во время «слабого дождика», и только под конец, слегка подкинув «Лягушонка», чтобы не сползал с плеча, невзначай заметил, что кофе по-ирландски (7) в аэропорту уж очень крепок…        — На второй этаж… — прошептал Ричи голосом умирающего лебедя, и еще крепче схватился за спину Тигра.       На дворе стоял белый день, но солнца не было, дневной свет как будто растворился в пепельных тенях и красках осени, и само время тянулось и капало лениво, как густое вино… это невероятно возбуждало Джима, перенеся из обыденности, полной тревог, в реальность сказочную, где было возможно все, кроме скуки.       Джим, вместо того, чтобы снова начать выкручиваться из его рук, решил, что будет проще расслабиться и начать получать удовольствие от своего положения похищенной сабинянки. Моран так и вошел в отель, держа его расслабленное тело на плече, но невозмутимый консьерж с огненно-рыжей бородой и в зеленой униформе, взглянул на них с привычным пониманием и, достав чистый бланк, принялся заполнять его со слов нового постояльца. С формальностями вселения они покончили быстрее, чем Моран успел устать от своей ноши, и его сил вполне хватило на то, чтобы затащить Ричи на второй этаж. Но там он уже поставил его на пол со словами:        — Прости, пока не научился держать ключи членом. Хотя… полезный был бы навык, не находишь?       Они вместе протиснулись в номер, состоящий всего из одной комнатки, где большую ее часть занимала добротная двуспальная кровать, а стены украшали милые любому ирландцу сельские пейзажи.       Номер, как и сам двухзвездочный отель, вполне соответствовал легенде бедного актера Ричи Брука, хотя мистер Десмонд ужаснулся бы, предложи ему кто-то пожить с недельку в столь спартанских условиях. Однако, после казарм и военных лагерей, Морану было не привыкать к жизни в самых суровых бытовых реалиях, а отель любой звездности всего лишь означал, что в его стенах можно получить необходимый для отдыха набор — постель, душ и стол. Все прочие прибамбасы были избыточным придатком цивилизации.       Сейчас их с Ричи в первую очередь интересовала постель, и Моран, бросив сумку в кресло, притянул его к себе за полы коричневой мягкой кофты, напоминающей шкуру кота.        — Иди ко мне… — выдохнул он ему в губы, прежде чем воздать им должное за разлуку.