***
Мы позавтракали, и ко мне тут же приехала Лили. Сегодня состоится концерт в честь Хэллоуина, на котором все не поющие знаменитости будут петь. Каждый год после окончания концерта, разыгрывается лотерея и кому-то из тех, кто внес своё имя в список, выпадает какая-нибудь песня, которую они будут репетировать целый год и петь на следующем концерте. Вот так прошлой осенью Йен, будучи счастливым и довольным концертом, внес нашу фамилию в список участников. — Наряды уже готовы, Керри и Питер будут уже в Карнеги-холл, так что остается только поручить кому-то деток и доставить свои задницы, — она обвела взглядом кухню, о чем-то явно размышляя. — Кстати, где твой сексуальный парень? — Уехал на конференцию, — ответила я, продолжая тереть на терке морковь. — Ещё пару дней назад я сомневалась, что он в твоем вкусе. — Не говори глупостей, он просто напомнил мне одного одногруппника. Он заботливый и милый, — она отпила свой черный кофе. — Он уже сделал предложение? — Что? Нет! — удивилась я настолько, что выронила кусочек морковки из рук. — Мы… мы пока еще просто встречаемся. И я… я к этому не готова, — моя голова снова заболела, но я проигнорировала это, начав есть тертую морковь со сметаной. — Сколько он тебя ждал-то? — Эммм, лет пятнадцать? — я вопросительно изогнула бровь. Я точно не знала, с какого возраста Дима влюбился в меня. Я поняла это в шестом классе, но чем старше становилась, тем больше была уверена, что это произошло гораздо раньше. — Дааа, это мало, правда? Ведь ты выскочила замуж за Йена аж через год, — она театрально закатила глаза. — Какие-то пятнадцать лет ничто по сравнению с годом. — Лил, это не соизмеримо, — вздохнула я. — Йен был мечтой, был чем-то небесным и невероятным. Я никогда не думала, что смогу встретить его, а не то, что быть с ним. А Дима… Он всегда был под рукой, я знала про его чувства, но хотела увидеть действия. — Ну, ты увидела. Сейчас он здесь и полюбил чужих детей, как своих. У него нет детей, да? И бывшей жены нет? А знаешь почему? — она сделала паузу. — Потому что этот парень просто всегда видел только тебя, с кем бы он не спал. Да, он шел на физический контакт, но его сердце всегда было только твоим. — Какие откровения, — улыбнулась я, пытаясь не показать того, насколько меня это поразило. — Теперь ты шипперишь меня с Димой? Что ж, я начинаю думать, что вы состоите в каком-то сговоре. — Вовсе нет, — пожала плечами женщина. — Мне просто надоело видеть ваши кислые лица, поэтому я пытаюсь направить ваши мысли на других людей. На Дмитрия и на… — Нину, — закончила я, плотно сжимая губы. Виски резко стали жечь. — Поехали, завезем близнецов к Рэмси (Пол и Джессика). Ничто не испортит мне этот вечер.***
Керри и Питер уже были в гримерной, как и Йен. Он был гладко выбрит и одет во все черное. И это был не костюм для выступления. — О, а вот и наша красотка… — стилисты не видели меня месяца четыре, и их реакция была вполне объяснимой. — Что… Лили, что с ней случилось? — Она просто похудела, не зацикливайтесь на этом, — женщина махнула рукой и прошла в другой конец комнаты, где сидел Йен. — Детка, ты… — начал Питер, не в силах подобрать слов. — Я знаю, слишком худая и это непривычно. Ничего, я вешу около сорока килограмм. И мне это нравится. Всё хорошо. Наступило молчание. Лили и стилисты не знали, что сказать. Молчание все тянулось и тянулось, пока Йен из своего угла не проговорил: — Ладно, ребята, сейчас у нас есть два часа на то, чтобы прорепетировать песню и переодеться. Идите отдыхать, а мы попоем. Я позвоню, когда закончим, — он выпроводил эту молчаливую троицу и повернулся ко мне. — Сколько-сколько ты весишь? — Сорок три, — сглотнув, ответила я. — Все хорошо, давай петь. — А минуту назад весила ровно сорок, — он сощурился, голубые кристаллы метали молнии. — Сколько? — Я… я не знаю, — соврала я, пытаясь не смотреть на него. — Я не обязана перед тобой отчитываться. — Не обязана? — он схватил мое запястье, плотно сжав. — А перед кем ты отчитываешься? Перед ним, да? Он что, контролирует тебя, шагу не дает вступить? — он уже перешел на крик. — С ним лучше, ответь, с ним лучше? — Я… — Ведь я всегда держал тебя в «ежовых рукавицах», да? Не давал свободы, сдерживал! — его ярости не было предела. — Тогда почему, ответь мне, я должен отчитываться перед тобой? Какое право ты имела звонить Бутчу и что-то узнавать про меня, а? Какое тебе вообще дело! — Я волновалась за тебя! — закричала я, перекрикивая его крик. Он затих, пораженный моей несдержанностью. — Ты мне не чужой, и поэтому я имею право! На всё! — Вот и я имею право! — воскликнул он в ответ. Мы смотрели друг на друга, тяжело дыша. На секунду мне даже показалось, что сейчас у нас из ноздрей будет выходить пар. Его глаза растерянно изучали меня. Он будто бы и не хотел, не собирался кричать, но все равно сделал это, почему-то решив, что по-другому не сможет до меня достучаться. — Неужели нам так необходимо каждый раз ссорится? — пролепетала я, смотря на него снизу вверх, не обращая внимания на боль от его прикосновений. — Я знаю одно: пока мы кричим — не всё потеряно, — он медленно разжал руки, отпуская меня. — Нам неплохо поставили голос, хоть мы и не репетировали, наверное, с марта месяца… — Да, мы справимся, — согласилась я, наблюдая затем, как его взгляд теплеет. — Мне позвать ребят или мы все-таки споём? — Зови.***
— «Отпусти меня»! — объявил Джим Парсонс и улыбнулся, отступая в сторону. Зал взорвался аплодисментами, и под первые звуки песни я вышла на сцену. Мое лицо озарила улыбка и, поднеся к губам микрофон, я запела: — Love that once hung on the wall Used to mean something, but now it means nothing The echoes are gone in the hall But I still remember, the pain of December Oh, there isnʼt one thing left you could say Iʼm sorry itʼs too late Я была на сцене одна, отдавая всю себя людям в зале и этой песне. Год назад мы с Йеном рассмеялись, сказав, что согласны исполнить её, но нам никогда не понять те эмоции, что в ней описаны. Но кто знал, что пройдет время, и мы уже будем знать каково это… — Iʼm breaking free from these memories Gotta let it go, just let it go Iʼve said goodbye Set it all on fire Gotta let it go, just let it go Арка позади меня загорелась светом, показывая лишь мужской силуэт за ней. Йен пел припев вместе со мной, и когда пришло время второго куплета, он вышел из своего «укрытия» и запел: — You came back to find I was gone And that place is empty, like the hole that was left in me Like we were nothing at all Itʼs not that you meant to me Thought we were meant to be Oh, there isnʼt one thing left you could say Iʼm sorry itʼs too late Эмоции, что охватывали нас, передавались и зрителям. Но сейчас эта песня была чем-то вроде поединка между нами. Он взял меня за руку, переплетая наши пальцы: — Iʼm breaking free from these memories Gotta let it go, just let it go Iʼve said goodbye Set it all on fire Gotta let it go, just let it go — I let it go, and now I know A brand new life, this tale is rude Where itʼs right, you always know So this time, I wonʼt let go Thereʼs only one thing left here to say Loveʼs never too late И вот сейчас, когда я убрала микрофон под пояс черного платья, когда вложила свою ладонь в ладонь Йена, началось самое красивое, что было в этом выступлении: — Iʼve broken free from these memories Iʼve let it go, Iʼve let it go And two goodbyes, lend you this new lif Мы кружились в вальсе и пели, а толпа визжала от возбуждения. — Donʼt let me go, donʼt let me go Donʼt let me go, donʼt let me go, donʼt let me go Wonʼt let you go, donʼt let me go Wonʼt let you go, donʼt let me go… Йен выпустил мою ладонь, когда последние аккорды прекратили звучать. Свет и звук сразил меня своей сумасшедшей энергетикой. По крайней мере, так и было до того, пока я не ощутила слабость в ногах и перед глазами не заплясали круги. От лица Йена: Последние слова и мелодия завершилась. Гул аплодисментов оглушил меня, но я всё же заметил то, как её глаза закатываются, и она падает на сцену. Я подхватил её, не дав даже коснуться холодного пола, и взял на руки. Зрителям и это понравилось. Но, слава Богу, свет погас, и я поспешил за кулисы. Лили от ужаса едва могла двигаться. — Скорую, живо! — скомандовал я, шагая с Алёной на руках. — Машина дежурит у входа. Подогнать к задней двери? — Ты ещё спрашиваешь?! — что-то в этот момент надломилось во мне. Я редко кричал на кого-то и всегда контролировал свои эмоции, но после встречи с ней, казалось, все мои переживания находятся в ней, и я больше не принадлежу самому себе. Я спустился вместе с Лили к черному входу и погрузил Хелену в машину скорой помощи. — Керри, скажи Брюсу, что я отзвонюсь. Не поднимайте шумиху. Это всего лишь обморок, — быстро проговорила Лил, садясь рядом со мной в машину. В больнице мы выяснили, что этот обморок был следствием анорексии, которая развивается около четырех месяцев. Анализы показали, что состояние довольно нехорошее, и что чем скорее начнется лечение, тем сильнее вероятность, что Алёна будет в порядке. Её увезли в палату, не пуская меня туда около трёх часов. Она не приходила в себя. Я позвонил Полу и попросил, чтобы они оставили близнецов на ночь в себя. Где-то в пять утра я не выдержал этой пытки: — Можно мне к ней? — поймав медсестру в коридоре, спросил я. Лили я давно отпустил всё уладить. — Я её… — Можно. Я прошел в палату и в глаза тут же бросились несколько капельниц и бледное лицо в ореоле каштановых кудрей. Ее переодели в больничное платье, повесив черное концертное платье на стул. Я бросил туда же свой черный пиджак. Подойдя ближе, я сел на стоящий рядом стул и замер. Она лежала с закрытыми глазами, такая неземная и бледная, что кровь в моих жилах остыла. Выступающие скулы лишились румянца, а мягкие формы будто иссохли. Хорошо, она не могла видеть меня сейчас. Я взял её за руку и несколько слезинок скатились по щекам. — Прости меня… Пожалуйста, прости меня… — бубнил я, а слезы все прибывали, и им не хотелось мешать. — Мне так жаль… Алёна не отвечала, только раствор ритмично стекал по стенкам колбочки, поступая ей в вены. Все внутри меня кричало, что это только моя вина, и я был согласен. Я закусил губу, чувствуя их соль. Всё, что когда-либо случалось с ней после нашего знакомства — моя вина и только моя. Я вспомнил ее счастливое лицо, когда она бежала ко мне в объятья после учебы, вспомнил, как её ласки сводили меня с ума, вспомнил, какую боль причинил ей своим предательством. Она не заслужила всего этого, зато заслужил я. Ссутулившись, я уронил голову на край постели, желая никогда не уходить от нее. Беззащитная и далекая… В своих попытках хоть как-то защитить ее от чего угодно, я уснул. От лица Алёны: Я открыла глаза как раз тогда, когда кто-то поглаживал мое лицо. — Нееет… — я отвернулась в другую сторону и сморщилась. — Какой позор… — Как ты себя чувствуешь? — Йен пытливо ждал ответа. — Хорошо, вроде, — я медленно повернулась к нему. Он был в расстегнутой рубашке и растрепанный — похоже, он тоже спал. — Я упала прямо под конец? — Да, ты потеряла сознание. — Это, наверное, было ужасно скандально? Журналисты и всё такое… — Нет, зрителям понравилось. Все подумали, что так задумано, ведь я тут же поймал тебя. Лили уладила все еще вчера вечером. — Вчера вечером?! — мои глаза полезли на лоб. — Близнецы! — С ними все хорошо. Они у Рэмси (фамилия Пола и Джессики). Я позвонил твоей маме. — Зачем, Йен? Ты с ума сошел? — я села на кровати. — Она должна знать, что ты больна. — Я не больна, просто голова болела весь день. Вот и… — я развела руками. — У тебя чёртова анорексия! — его глаза вспыхнули. — Ты потеряла за короткое время больше пятнадцати килограмм. Ты сказала, что весишь больше сорока, но врачи сказали — 39! Ты в пятом классе весила больше! — Откуда ты знаешь? — Ты говорила! — выкрикнул он и затих, опускаясь на стул. Удивительно, он помнит, что я ему рассказывала лет шесть назад. Он помнит. — У тебя глаза красные. Ты что плакал? — Всё хорошо, всё ещё можно исправить, — он протянул ко мне руку и вымученно улыбнулся. — Ты будешь в порядке. — Но я не хочу ничего менять, — удивленная его поведением, ответила я. — Ты с каждым днем всё худее и худее, у тебя пятый месяц нет месячных, твой сон и аппетит ухудшились! — Всё же нормально… — я в действительности не понимала, что его так тревожит. Будучи подростком, я мечтала весить так мало, иметь тонкую талию. Моя мечта сбылась, так почему он не может просто порадоваться и всё? — Ты умираешь! Как ты не можешь этого понять? — в его прекрасных глазах застыли слезы. А я так редко видела его слезы, ведь Йен такой сильный. — Я убил тебя… Его чувства, его боль и отчаяние, хлынули наружу. Но, даже будучи сломленным, он оставался сказочно прекрасным. Только Йен мог так красиво плакать. Я открыла рот, пораженная этой картиной. — Йен… — окликнула я, чувствуя, что мои глаза становятся влажными. — Не надо… Наши глаза встретились, и я заплакала. — Прости меня, — просто сказал он. — Я много чего не должен был делать и говорить. Я никогда не переживал столько эмоций, сколько пережил с тобой, — он сжал мои пальцы. — Я благодарен тебе за то, что ты любила меня, верила в меня и принимала меня любого. — Йен, я… Но тут в палату вошел доктор Коннер. Он был серьезно обеспокоен. Йен выпрямился и встал, не собираясь вытирать слезы. Я поджала губы, думая о том, насколько же он сильный духом. — Миссис Сомерхалдер, Вы пришли в себя, — седовласый мужчина прошел ко мне. — Сядьте прямо. Он проверил меня на рефлексы и посветил фонариком в глаза, сделал что-то еще, но что не помню — я не сводила глаз с Йена. — Всё хорошо, Дейв? — нетерпеливо спросил Йен. — Я могу забрать её домой? — Боюсь, что не можешь Йен, — доктор Коннер повернулся к собеседнику. — Надо оставить её здесь на месяц. — На месяц?! Зачем? — С ней поработает психолог, мы составим соответствующую диету и… — Я мог бы обеспечить то же самое дома. Ты меня знаешь. — Вот именно, что я тебя знаю. — Дейв поглядел на Йена из-под очков. — Поэтому ей лучше побыть здесь. Кстати, веселого вам Хэллоуина.