Легенда не кончалась

Вальтеру не спалось, и вовсе не из-за тупо ноющей руки. К этой слабой боли он легко привык, проблема была в другом. Встреча с братом что-то всколыхнула в душе, а если точнее – перевернула и поставила вверх дном. Причем одинаково пострадали обе ее части. Неуклюжий и какой-то нескладный парень с едва заметной горбинкой на носу и куда более заметной ссадиной на щеке, нарушавшей симметрию в целом мягких черт лица, подсознанию Вальтера казался всего лишь оболочкой кого-то не менее дорогого из прошлого. Кого-то, кого он сам уже однажды не смог уберечь и кому не сумел – а так хотелось! – стать другом. Это наваждение упорно отбрасывало тень на брата, и отделаться от двойственности удалось, лишь заручившись поддержкой Вэньли в вопросе с ванами. Когда тот, поняв все с полуслова, рассказал о своем исследовании и согласился помочь, два образа с одинаковым именем как бы слились в один. И понятие «брат» стало не просто ярлычком на почти незнакомом и одновременно близком человеке, а его сутью. Одна кровь, одно дело – о каком недоверии вообще может идти речь? Стоило большого труда придержать коней и не начать рассказывать лишнее. Брат, конечно, не склонен трепать языком, но есть вещи, которые надо делать по правилам, чтобы потом никто посторонний не смог придраться. «Что ж, всем прекрасно видно, что отец не настроил его против меня, – попробовал трезво подумать Вальтер, когда Вэньли ушел. – И демократы не задурили голову. В самом деле, надо как можно скорее поговорить с Миттельмайером, пусть подключит его к нашей работе, все равно уже без нас по уши в это влез. Так хоть будет и под защитой, и пользу принесет... и мы сможем больше не расставаться. Неважно, что там папа скажет. О братишке он как следует позаботиться не сумеет». В то, что отец окончательно исправился, не верилось. И не верилось вполне сознательно. Это сейчас его из колеи выбило, но потом, когда Рейх решит и эту новую проблему, что он будет говорить? Что его дети продали ту самую демократию, которую надо постоянно держать двумя руками, иначе от малейшего ветерка повалится? Вторая половина разума отцу тоже не особо доверяла, но и как угрозу не воспринимала. Скорее как человека не на своем месте, которому пришлось взвалить на себя слишком много обязанностей. Подсознательно отца было жаль. Не справился, надорвался, не хватило сил и воли, не нашлось тех, кто сказал бы честно – «не по тебе задача, отдохни, займись тем, что у тебя действительно может выйти», кто остановил бы и спросил, зачем продолжать войну внутри себя, когда снаружи она окончилась. Вальтеру не хотелось, чтобы он пришел снова, именно поэтому. Захочется ведь, обязательно захочется обнять его рабочей рукой, на правах взрослого сына, и сказать что-нибудь банальное. «И я окончательно расклеюсь, а мне надо собраться», – Вальтер открыл глаза и уставился в потолок. Беспокойство не уходило, казалось, что дело уже не в брате, который обещал явиться утром, принести свои записи, заодно познакомиться с Альбертом, который тоже собирался подойти, и вместе дождаться адмирала. Где-то происходило нечто такое, во что Вальтер фон Кройцер при всем желании не смог бы вмешаться. Ни один человек, увы, не может разорваться надвое. Или внезапно оказаться за несколько световых лет от постели, с которой еле встает. –Держитесь там, – почти неслышно прошептал он, повернув голову к блеклым от света фонарей звездам. – Держитесь... как будто я с вами. Я приказываю...