Легенда не кончалась

Вальтер фон Кройцер стоял перед зеркалом и, вооружившись ватной палочкой и маминым кремом, точечно бомбардировал высыпавшие на носу веснушки. Представлял он при этом уничтожение лагерей условного противника, только настоящее, а не учебное. Откуда-то в мозг приходили образы горящего леса и травы, а гудела, очень похоже на пламя, стиральная машина. Закончив с нанесением белых пятен на кожу, Вальтер уставился в зеркало, чтобы удостовериться, что не пропустил какую-нибудь мятежную веснушку. Зеркало отразило бледноватого для Феззана подростка со светло-рыжими, местами выгоревшими до соломенного цвета волосами. Загорать Вальтер в свободное от учебы время честно пытался, но вместо бронзовой кожи обзавелся только конопушками, ужасно похожими на те, которые усыпали нос и щеки отчима. Походить на отчима не хотелось даже в такой мелочи. К этому человеку Вальтер чувствовал необъяснимую неприязнь, даже сильнее, чем к родному отцу, с которым мама развелась во многом как раз из-за старшего сына. Отец хотя бы сделал все, чтобы заслужить неуважение. Сколько Вальтер себя помнил, папа вечно придирался ко всему подряд. Ему не нравились рисунки старшего, школьные сочинения, нежелание во всем и всегда уступать младшему брату (который, в принципе, был младше всего на полчаса!), любимые игры, мультики и фильмы... а более всего – то, что мальчик осмеливался спорить с отцом после просмотра телепрограмм и возвращения из школы. Нет, конечно, папа спорил с ними обоими, но соглашался почему-то только с младшим, что любви к этому самому младшему у старшего не добавляло. Наоборот, хотелось или сказать какую-нибудь гадость, или просто обойти его в игре или учебе. Хотя пользы от успехов было не так уж и много: за прилежание хвалила только мама... Нет, вообще-то Вальтер любил брата и порой скучал по нему. С ним было интересно играть и в трехмерные шахматы, и в компьютерные стратегии, вот только вытащить его из дому было нереально. Доползал он обычно до первой скамейки, где и садился читать. Только зимой, когда с чтением возникали проблемы, удавалось уговорить Вэньли поучаствовать в строительстве крепости или приволочь на горку. Вальтер тоже любил читать, но не до такой же степени! А папе, казалось, нравилось, что младший сын похож на человека, в честь которого его назвали. Хотя бы по характеру. Что там в итоге получилось внешне, Вальтер не знал – вот уже пять лет он не видел даже снимков брата. С тех пор, как мама, хлопнув дверью, ушла от отца. Тот день Вальтер помнил очень хорошо – все началось с просмотра новостей, показывали документальный фильм «15 лет династии Лоэнграммов». Учительница истории очень советовала его посмотреть, и они с братом уселись возле экрана, где их и нашел пришедший с работы злой отец. Что там у него не задалось, мальчики не поняли, но переросло все в очередной скандал. Под конец Вальтер и сам начал кричать, что готов сменить фамилию, если папе неприятно, и мама, – она всегда приходила позже, – его поддержала, сказав, что тот уже с ума сошел. Поняв, что ссора становится серьезной, он схватил ничего не понимавшего младшего брата и утащил в свою комнату. Через некоторое время вошла мама, с красным от слез лицом, и сказала собирать вещи. Только Вальтеру. Вэньли остался дома. Потом они сначала жили в маленькой съемной квартире, постоянно ходили после уроков не в кино или парк, как раньше, а в место под названием «суд», где Вальтер не мог даже улучить минутку, чтобы поговорить с братом, а мама и папа холодными голосами объясняли, почему больше не будут жить вместе. Папа даже перевел Вэньли в другую школу, и Вальтеру стало совсем противно учиться – какая уж тут учеба, когда дома такое! А кончилось все тем, что к маме пришел дядя Дасти и предложил переехать на Феззан. Втроем. Но перед этим дядя женился на маме и стал называться отчимом. Дасти не был плохим человеком. Совсем старым, старше сорока, но не плохим. Он во многом соглашался с мамой, делал Вальтеру дорогие подарки, смешно язвил над теми новостями, которые всегда злили папу, но во всем в этом чувствовалась какая-то горечь и фальшь. Может быть, потому, что мама отчима не любила, и он об этом знал. Вальтер несколько раз случайно слышал, как они разговаривают об этом. Ну, если честно, то подслушивал, благо в той квартирке это было несложно, а ему очень хотелось понять, что происходит с этими непонятными взрослыми и на самом ли деле это он во всем виноват, как считает папа. Мама и отчим говорили, что все дело в другом, но понимать их Вальтер начал потом. Уже когда они жили на Феззане, и он, наговорившись с новыми знакомыми с улицы, – неплохие ребята оказались, – решил, как и его ровесники, поступать в военную академию. Так уж вышло, что сражениями с плохими пиратами и мятежниками бредил весь район, включая девчонок. В крайнем случае в качестве альтернативы рассматривался торговый флот. Вальтеру эта мысль понравилась. Хотя у торговца было больше шансов залететь в автономию, но сражаться – это же так круто! Он даже приналег на учебу, что оказалось не так уж и сложно. Хотя, с точки зрения Вальтера, мама и так не должна была отказать. Она ведь сама воевала. И отчим тоже... и папа. Не учел он только одно – сторону, на которой они воевали. И вот, когда отчим начал объяснять, почему это не самая лучшая идея, в голове Вальтера словно что-то щелкнуло. Наверное, он посмотрел на Дасти так, как смотрел на папу, потому что тот вдруг вздохнул, сказал: «А ведь правда, куда ж теперь еще» и пообещал подергать кое за какие связи. Разговор с мамой о том, почему папе в непокорном сыне, по ее мнению, похожем на ее саму и на деда-розенриттера, вдруг начал мерещиться старый враг, состоялся много позже. Заодно она рассказала, что хотела увезти и брата, но не сумела объяснить суду, что герой войны Юлиан Минц тронулся рассудком настолько, что с ним небезопасно оставлять детей. «Если бы я стала настаивать, – уверяла тогда мама, – то Юлиан мог бы сделать что-нибудь плохое. Представляешь, я никогда так не боялась. Даже в первом бою. Я ведь любила твоего папу, а он вдруг стал таким... непонятным. Опасным. Словно мы опять вернулись на войну, только теперь Рейх для него – это мы с тобой. Я так надеялась, что у него это закончилось давным-давно. Что в нашем доме не будет никакой мистики, что мы назвали детей в честь людей, которых больше нет, просто чтобы осталась память... А теперь я уже два года уговариваю себя, что он никогда не навредит Вэньли». «Разве что избалует, – серьезно ответил ей Вальтер. – Но я верю в брата, он не такой». Мама сжала губы, словно не хотела расплакаться, и обняла его. Больше они об этом старались не говорить. Да и Вальтер дома стал бывать редко: в академию его таки приняли и дали место в казарме. Собственно, это только так называлось, а по сути все жили в комнатах на двоих или четырех человек. Ничего общего с казармами из фильмов. Его соседом оказался крупный парень с апельсиновым ежиком на голове, второй рыжий из группы. Как нарочно подобрали. Особых нареканий у Вальтера не было, наоборот, было приятно жить с кем-то в одной комнате. Как в детстве. Они и садиться начали вместе, тем более что сосед – звали его Альбертом, – постоянно не успевал за темпом преподавателя и в итоге списывал с конспекта Вальтера. Но, если подходить к вопросу с феззанской прагматичностью, это было только выгодно. Альберт постоянно таскал с собой что-нибудь на перекус и охотно угощал всех друзей. Кроме того, он не бросил Вальтера, когда несколько придурков внезапно решили вломить «эмигранту из автономии» (всплыло это не сразу, всех сокурсников долго вводила в заблуждение аристократическая фамилия мамы, которую он носил). Не то чтобы внук розенриттера боялся драки, но в одиночку бы наверняка бил на поражение, чтобы вывести побольше идиотов из строя. А это могло закончиться отчислением или чем похуже. Альберт же своим вмешательством свел все к обычной потасовке, которую, к счастью, никто из преподавателей не заметил. После этого вопрос с тем, кто, откуда и зачем эмигрировал, снялся как-то сам собой. Хотя конфликты случались и потом – из-за результатов по физподготовке, оценок и всего такого. Пару раз претензии возникали из-за отчима. Тот сотрудничал с несколькими феззанскими изданиями и порой выдавал более чем скандальные статьи. За одну обиделся даже Альберт, правда, быстро согласился, что Вальтер за отчима не отвечает. Но в целом учиться было здорово. Вальтеру казалось иногда, что он не столько узнает новое, сколько вспоминает нечто давно известное. Порой, когда он сидел за книгами, ему мерещился мостик корабля и реализация задач из учебника на практике. По ночам тоже снились космические сражения. Возвращаться на каникулы домой после этого было как-то скучновато. Возможно, именно поэтому жизнь и подсунула ему на нос врагов, чтобы было с кем бороться... Вальтер снова присмотрелся к себе, пытаясь понять, бледнеют ли веснушки. Потом закрыл баночку с кремом и выкинул палочку в маленькое мусорное ведерко. По инструкции следовало ждать полчаса, и торчать все это время в ванной он не собирался. Дома, к счастью, никого не было. Мама на работе, отчима и вовсе куда-то в очередную командировку унесло. Вальтер плюхнулся на диван, уронив по дороге тапочки, и невольно вспомнил о брате. Тот точно так же обожал валяться на любой подходящей плоскости. Спать, читать или пить чай, что мама запрещала делать в горизонтальном положении, но Вэньли вечно об этом забывал. Интересно, как он там... Учится, наверное, готовится поступать в университет, как всегда хотел. Или подрабатывает? Отец всегда получал не очень много... А может быть, папа тоже привел домой мачеху, и она ведет себя, как все злобные мегеры? Про брата Вальтер в академии не рассказывал. Но это не значило, будто он все забыл. Близнецы есть близнецы, даже если они двойняшки и живут на разных концах галактики. Теоретически можно было, конечно, написать Вэньли, но тут возникали проблемы. Во-первых, мама не хотела, чтобы папа знал их новый адрес. Во-вторых, отец мог просто перехватить письмо, даже если посылать его не домой, а на адрес кого-нибудь из папиных знакомых. Сюда никто из них не прилетал, значит – осуждают маму? Увы, таких вещей Вальтер до конца не понимал. В отличие от задачек и даже политики, они были, наверное, слишком... для взрослых. Может быть, он вообще никогда не поймет, что это такое – жить с меткой поражения. Это не когда хотел выиграть, но противник вдруг вырвался вперед или свел все вничью, а когда вроде бы чего-то и получил, вот только не потому, что победил, а потому, что противник... оказался благородным, что ли? Или, как отчим язвит, захотел напоследок пошутить. Хотели независимости и демократии – получайте полной ложкой, кушайте не обляпайтесь, да смотрите, как бы она сама вас не переварила. И помните, что ничего вы на самом деле не выиграли. Просто легенда закончилась, а с ней и шансы на легендарную победу. С жизнью случилось то же самое – время жестоких чудес вышло, началась рутина, которую вернувшиеся с войны не всегда выдерживают. Нет, наверное, если подрасти, в этих словах появится больше смысла. А пока не совсем понятно, почему нельзя одновременно жить, видеть жизнь как она есть – и творить чудеса. Как будто одно исключает другое. Вальтер щелкнул пультом. На экране появился кайзер Александр, толкавший очередную речь. Вот кто говорит правильно, и кайзерин раньше тоже... что бы там папа в свое время ни возражал. Здесь, на Феззане, они с мамой точно живут лучше, чем дома. И никаких ужасов Рейха пока не видели. Заслушавшись, Вальтер чуть не упустил время, но в ванную успел вовремя. К счастью, мамин крем сработал – теперь веснушки было видно, только если специально присматриваться. Как очаги сопротивления. «Интересно, – вдруг задумался он, – а папу с его знакомыми можно считать таким вот очагом?» Вальтер попытался вспомнить всех, кто наведывался к ним домой, еще тогда, когда дом был общим, а отец не так пристально высматривал в старшем сыне имперского наймита и чуть ли не реинкарнацию покойного Райнхарда I. Увы, это было слишком давно, чтобы вспоминать, да и не тянуло сейчас на серьезные материи. Тем более такие вот неоднозначные. Он ведь все равно не пойдет никого закладывать. Папа же никому не причинил вреда, кроме собственной семьи. Это их личное дело, а не государственное. А что до мистики... Вальтер, чуть поколебавшись, стал в профиль к зеркалу и достал из кармана марку с первым Лоэнграммом. Ничего ведь общего. Форма носа разве что. А ведь походить именно на этого человека он бы не отказался. Во всем. Хотя, в принципе, можно же вырасти. Завоевать автономию. И спасти брата от папы, своими руками, так будет честно... Пусть отец говорит, что оказался прав. Это уже будет неважно. Когда мама вернулась, Вальтер не сразу услышал звонок. Найденная в сети программа для симулятора «завоевание Хайнессена» затягивала не на шутку.