Цель оправдывает средства

Париж утопал в снегу. Такой ужасной непогоды Франция не видала по меньшей мере лет двадцать. Стражники, несущие носилки с королевскими гербами, буквально увязали в сугробах. Метель не прекращалась уже несколько недель, и Екатерина привыкла, что на улице ничего не видно дальше вытянутой руки. Никогда ещё погода не действовала на женщину столь угнетающе. Самые худшие воспоминания и страхи давно минувших дней навалились на неё, словно могильная плита. Королева потеплее закуталась в баснословно дорогие меха. Да, теперь она могла позволить себе любую роскошь. Королева-мать - что тут ещё скажешь. Перед ней покорно склонилось всё королевство, но она так и не нашла удовлетворения в той власти, к которой так отчаянно стремилась. Воспоминания о бесчисленных потерях мучили её днём, а призраки почивших врагов не давали покоя душными бессонными ночами. Дикие кошмары терзали "мадам" всея Франции. Такие страшные, что пробудившись, королева весь день не могла придти в себя. Не помогали ни настойки мэтра Паре, ни её собственные. Если бы не государственные дела, она с радостью утопила бы печали в вине. Формально её двадцатилетний сын уже вполне самостоятельно управлял страной, но Екатерина знала, что это было лишь формально. И хотя Карл всеми силами давал матери понять, что прекрасно обойдётся без её участия, на советы Екатерину приглашали с завидным постоянством. А король не подписывал ни одного важного документа, пока она сама его не прочтёт. Такое отношение лишь забавляло королеву-мать. Она прекрасно понимала, что имеет безграничное влияние на сына. На данный момент её беспокоило совсем другое... или другой, а именно - Генрих де Гиз, сын её заклятого врага. И хотя доблестный герцог Лотарингский - Франсуа де Гиз давно отдал Богу душу, он всё ещё продолжал являться к Екатерине ночным кошмаром. А хуже всего было то, что этот кошмар начинал в полной мере воплощаться наяву. Генрих де Гиз, по прозвищу "Меченый" - был точной копией своего отца. Вернувшись из Венгрии, он прибыл ко двору уже покрытый славой и мрачными легендами. Несмотря на юный возраст, в сражениях Генрих отличался особой жестокостью, и, как и его покойный батюшка, был ужасно охоч до власти. Екатерина хорошо помнила, как всё внутри неё похолодело, когда молодой герцог вошел в тронный зал, ловя на себе восхищённые взгляды придворных. Мужчины с любопытством и некоторой завистью разглядывали героя. А дамы краснея и бледнея попеременно, томно вздыхали и сильнее обмахивались павлиньими веерами, дабы не лишиться чувств. Королева-мать тоже почувствовала желание обмахнуться веером, но это было отнюдь не из-за красоты юноши, склонившегося перед ней в глубоком почтительном поклоне. На мгновение ей показалось, что она вернулась лет на двадцать назад, и видит перед собой породистое, надменное лицо Франсуа де Гиза. Это были всё те же до боли знакомые и ненавистные ей черты. Тот же пронзительный взгляд серых глаз, та же грива каштановых волос, та же горделивая осанка. Высокий рост и природная стать всегда отличали мужчин из дома де Гизов. Они будто-бы возвышались над всеми остальными. Им не требовалось никому и ничего доказывать, одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что перед вами представители самого родовитого дворянства. Екатерина, всегда комплексовавшая по поводу своего происхождения, едва выносила этот насмешливо-снисходительный взгляд, которым одаривал её старший Лотарингец, а теперь наградил и младший. Не снимая благостной улыбки с бледного лица, королева-мать произнесла речь, приличествующую данному случаю. Годами отточенное мастерство - говорить одно, а думать совсем другое, хорошо поставленный голос, плавные движения - Екатерина умела держать марку. Никто и никогда не видел её настоящего лица, никто не догадывался, о чём она думает на самом деле. Только так ей удавалось держать в страхе своих подданных. А где есть страх, там есть и уважение, одно без другого невозможно - так полагал её покойный супруг, так думала и она. Пожалуй, это было единственное, в чём совпадали их взгляды. Однако в душе у Екатерины отчаянно бушевала тревога. Былые страхи вернулись все разом. Она опять видела перед собой соперника и почти физически ощущала угрозу своей власти. Конечно, она переиграет всех, и снова останется при своём, но... Бесконечная усталость вдруг опустилась на женщину неподъёмным грузом. Всё повторяется снова и снова. Никогда ей не будет покоя ни в этом дворце, ни в этом государстве. Закончив одну войну, ей сразу приходилось начинать другую. Такова была вся её жизнь. Со всей подобающей скорбью Екатерина оплакала самого влиятельного пэра Франции и самого значительного из своих врагов. В глубине души она молилась о том, чтобы и его сына постигла та же участь. При Орлеане гибли лучшие военачальники, а уж неопытный мальчишка был просто обречён, но его счастливая звезда распорядилась иначе. И теперь он стоял перед ней во всём своём блеске - покрытый славой, сделавший военную карьеру и представляющий самый знатный и богатый род во Франции. Генрих де Гиз необычайно быстро набирал популярность, как среди дворян, так и среди простого народа. Являясь ярым врагом протестантов, он снискал любовь и уважение каждого, кто имел основание считать себя добрым католиком, что было совсем не хорошо для Екатерины, которую только ленивый не обвинял в потворстве еретикам. *** Носилки аккуратно опустились на землю, и Екатерина открыла глаза. Должно быть, она задремала в дороге. Опираясь на руку одного из своих стражников, она неохотно вышла на улицу. Метель продолжала бушевать, и королева едва смогла разглядеть массивное строение аббатства Сен-Жермен. - Её Величество королева-мать! - провозгласил начальник королевской стражи, но его голос тут же заглушил завывающий ветер. Не обращая никакого внимания на торопливо склонившихся прихожан, Екатерина быстрым шагом поднялась по заснеженным ступеням храма. Аббат Ренье встретил её умиротворённой улыбкой и смущённо протянул ей руку для поцелуя. - Мы рады приветствовать вас, государыня, - пожилой мужчина почтительно склонил голову. - Благодарю вас, отец мой, - королева-мать приложилась к изящной руке священника. - Может быть, Ваше Величество желает исповедаться? - Позже, отец мой. Сейчас мне хотелось бы просто помолиться, - Екатерина сделала пару шагов вперёд, давая понять, что желает остаться одна. - Как Вам будет угодно, - аббат ещё раз поклонился и поспешил удалиться. "Молись не молись, а всех грехов не замолишь" - подумал он, и тут же наложил на себя несколько епитимий. Если и церковь не будет иметь снисхождения к великим греховодникам мира сего, то что же они будут делать в судный день, представ перед лицом Всевышнего? Аббат, по натуре своей, был добр и никому не желал адских котлов. Ну, разве что, отцу Жозеффу из аббатства Святой Женевьевы. Старый содомит и чревоугодник не заслуживал, по его мнению, ни малейшего снисхождения. Закрывая за собой дверь, святой отец ещё раз посмотрел на Екатерину. Она стояла неподвижно, словно статуя. Аббат тихо прошептал благословение. "Как постарела" - вдруг подумалось ему. А ведь он-то помнил её ещё совсем молодой девушкой. "Государственные заботы, да при таком-то дураке сыне, тут кто угодно постареет" - отец Ренье торопливо осенил себя крестным знамением. "Ох уж эти злокозненные мысли, да ещё и в Рождественский пост!" Похоже, сегодня он нагрешил на год вперёд. Месса давно закончилась и в храме стояла звенящая тишина. Екатерина отчётливо слышала своё дыхание. Преклонив колени перед распятием, она попыталась молиться, но знакомые с детства слова упорно не ложились на душу. Мысли были заняты другим. Тяжкие думы не оставляли королеву даже в доме Господнем. - Спасибо тебе, Франсуа, - вдруг прошептала она, поднимаясь с колен. - Даже после смерти ты не оставил меня одну. Господь не слышит мои молитвы, зато услышал твои! Никогда я не избавлюсь от проклятого рода де Гизов! Вы всегда будете со мной? Так, монсеньор?! - она рассеянно огляделась, будто бы перед ней был тронный зал, заполненный досужими лицами, а не храм со святыми изваяниями. - Я боюсь твоего сына так же сильно, как когда-то боялась тебя... - не оглядываясь на скорбные лики святых, королева-мать быстрым шагом покинула храм. Выйдя на свежий воздух, она глубоко вздохнула. Сегодня церковь не принесла ей должного успокоения. - Герцог де Гиз! - вдруг четко объявил капитан ее охраны. Спускаясь по заснеженной и скользкой лестнице, Екатерина инстинктивно ухватилась за предложенную ей руку. Сильная метель застилала ей глаза, и она не могла разглядеть лица того, с кем идет под руку, но она знала, кто это был, и от этого ей становилось не по себе. - Мадам, - Генрих осторожно подвёл женщину к носилкам. - Благодарю, - королева-мать аккуратно высвободила руку. - Генрих, столь поздний час. Что вы здесь делаете? - Я приехал помолиться о своём покойном батюшке. Сегодня годовщина его смерти, - герцог отодвинул занавески, приглашая её сесть в носилки. - Да, я знаю. Я тоже приехала сюда, чтобы помолиться за упокой его души. Екатерина пристально посмотрела на него. Идеальные манеры, непереносимо тяжёлый взгляд, превосходство - такое незаметное и такое отчётливое. Безукоризненная вежливость придворного дворянина и бесконечное презрение того, кто по праву считал себя достойным французского престола. Он кланялся ей, как матери короля и как женщине, которая и ему самому годилась в матери. Но для него, она - Екатерина Медичи, не была королевой Франции, так же, как и для его отца. - Флорентийка дурных кровей, купеческая дочка - вот твоё имя, - с усмешкой прошептала королева-мать, задёргивая бархатный полог.