Эрик
Хм, нашел себе союзника, м-да… Как она еще на ногах-то стоит, и так всегда была коротышкой, а сейчас еще и вообще похожа на бестелесную оболочку. Хотя… она лучше, чем ничего, во всяком случае можно быть уверенным, что она не предаст. Почему я в этом уверен? Мне понравился нездоровый блеск в ее глазах, когда она говорила о мести. Это правильный настрой, а насколько я успел узнать эту малявку, она невероятно упряма и настырна. И какое-то время даже вроде как была лояльна ко мне. Я мельком оглядел ее всю, с головы до ног, и отвернулся. Она должна меня бояться. Но не боится. Почему? Как она может мне доверять после всего того, что я сделал ей? Это опять какая-то игра или она настолько безголовая? На меня не смотрела, заметно, что очень устала, еле передвигала ноги, но нам надо было идти — чем быстрее мы доберемся до бункера, тем лучше. В тоннеле, куда мы спустились еще в городе, света не было, лишь только луч фонаря шарил по влажным стенам. Девица ежилась, опасливо озиралась по сторонам и ей явно было не по себе. Я помнил ее страхи, она вроде не боялась темноты и замкнутых пространств. Что же тогда? — Нам долго идти по тоннелю? — спросила твердо, изо всех сил контролируя себя, но я видел, что она чего-то очень сильно боялась. — Мили три. Это в том случае, если мы не заблудимся, — решил я нагнать страха. Я бывал в этих тоннелях не раз, но иногда всё равно плутал здесь долго. Сейчас надеялся, мои световые метки нас не подведут и на этот раз. — А что, есть такая вероятность? — Вероятность всегда есть, вопрос в том, повезет нам на этот раз или нет, — ответил я ей, посмеиваясь про себя. Уж больно потешный у нее вид был, нахохлилась вся, тряслась. — У тебя какие-то проблемы? — Я две недели блукала по лесу, ничего не ела, попала к ублюдкам, которые меня чуть не изнасиловали, а потом еще и как-то хватило сил дать им отпор, а вслед за этим бег по руинам, так что не надо задавать мне дурацких вопросов, я живой человек, а не робот. И да, я устала. Я не ответил ничего, только ускорил шаг, освещая себе дорогу фонарем. Мы с ней договорились соблюдать нейтралитет, но есть вещи, которые все еще раздражали меня. Какого хрена приниматься ныть, я что должен был ей автомобиль подогнать? Или, может быть, на закорках ее нести? Я уже совсем не слышал за собой ее осторожных шагов, сопения и редких глубоких вздохов… когда почувствовал чье-то присутствие. Чужое. Опасное. Остановившись, я оглянулся и не обнаружил нигде неофитку. Она будто сквозь землю провалилась, свет фонаря никак не мог выловить ее из тьмы, не было слышно гулкого эха ее приближающихся шагов, если она отстала. Совершенно ничего, только давящая со всех сторон тишина, сырость, запах гнили и эхо, повторяющее звук моего собственного дыхания. — Мелкая, ты чего отстала? Эй! — крикнул я в темноту, прислушиваясь тщательно, возможно, она упала без сил или вообще закатилась в обморок. — Слышь? С тобой все в порядке! Эшли Финн! Тебе лучше ответить мне, если ты не хочешь, чтобы я тебя оставил тут на хрен!Музыка: Zack Hemsey Mind Heist
Ответом мне было все то же темное безмолвие, я до рези в глазах всматривался в темноту. Внезапно, свет фонаря начал гаснуть, темнота обступила меня со всех сторон и казалось, что она стала материальной, вязкой и тягучей, как некая полужидкая масса, все ближе надвигающаяся на меня. Зрение совсем перестало различать отдельные части тоннеля, воздух такой же густой, как и жижа, которая на меня наползала. Я понял, что мне нужно шевелиться, чтобы спастись, уходить отсюда, пока еще я могу двигаться, но стоило мне только податься вперед, как мои руки ощутили склизкую жижу, и я осознал, что все пространство заволокло этой чертовщиной. Какого лешего тут происходило, твою мать?! Я попробовал пошевелиться, но не ощутил возможности даже повернуться. Будто плавал в этой субстанции, которая затягивала меня внутрь, не давала дышать, поглощала, не оставляя даже шанса на спасение. Неофитка, должно быть уже погибла, раз тоннель чем-то таким затопило… Не успела эта мысль оформиться до конца, как я услышал слабый оборвавшийся писк, будто кто-то вскрикнул и потерял сознание. — Эшли! — уже почти задыхаясь, выкрикнул я. Вязкая жижа не оставляла шансов, как бы я ни пытался вскарабкаться наверх, слизь обтекала меня, накрывала с головой, попала в рот, глаза, уши, не давая мыслить и заставляя тупо барахтаться в надежде как-то спастись. — Мамочки! — услышал я угасающим сознанием и вдруг страшно разозлился. Да ебановрот, какого хрена, вот так ни с хуя пропадать, вашу ж за ногу! Внезапное ожесточение придало мне силы, мысль о том, что неофитка еще жива и ее можно попытаться спасти, придала сил. Сделав резкий рывок я дернулся наверх, к спасительному воздуху, пропахшему плесенью, но такому необходимому сейчас. Все кончилось весьма неожиданно для меня. Я ощутил себя стоящим на ногах, но как-то странно. Будто бы… на четвереньках. Попытался встать, как обычно, но понял, что не могу. Оглянувшись, не увидел ничего. Точнее, нет, различить что-то я мог, но все будто через какую-то линзу или призму. Да что это за чертовщина? Запахи обрушились так резко и так мощно, что я чуть было не задохнулся. Определить большинство из них я был просто не в состоянии, потому что обилие их вышибало мозги и не давало соображать вообще. Одно я мог сказать точно, где-то рядом находился человек. Самый настоящий, с руками и ногами, и почему-то от этой мысли повысилось слюноотделение так, что я почувствовал, как что-то вытекает у меня изо рта. Я хотел спросить кто тут, но получилось издать лишь невразумительное шипение, а глаза все так же подводили меня. Но я четко ощущал, что тут кто-то присутствовал и этот кто-то был явно агрессивно настроен. — Тебе никогда не победить меня, — врезалось мне в мозг. Я понял, что кто-то это сказал, но при этом совершенно не понял кто именно. Будто звуки рождались прямо у меня в голове. Этот кто-то хотел убить меня, а я даже не мог понять, кто он и что ему нужно. Поддавшись наитию, я поднял голову и начал покачиваться в такт… не могу назвать чему, но чем больше я качался, тем явственнее расступалась темнота, появлялись очертания стен, но все размытое, нечеткое. Среди всех этих размытых образов я различил силуэт, от которого очень сильно пахло человеком. Он стоял недалеко от меня, и я не видел выражения его лица, но понимал, что он ненавидит. Ненависть ощущалась настолько материально, что мне казалось я мог дотронуться до нее. Она холодна, остра, но не причиняла вреда человеку, он держал ее за рукоятку, но я точно знал, если он использует ее против меня — боль будет резкая и смертельная. «Кто ты?» — хотел спросить я, но вышло только: — Ты понимаеш-ш-шь, что если убьеш-ш-шь меня, сам умреш-ш-шь! — Это всегда пожалуйста. Я так заебался с тобой, что готов сдохнуть, только бы избавиться от тебя. Ты мне всю жизнь искалечил, сломал, разрушил, ты лишил меня надежды на будущее, лишил меня нормальных человеческих чувств. Я ненавижу тебя, урод, и готов следом за тобой отправиться, только бы тебя не было. — Ты пожалееш-ш-шь, ты станеш-ш-шь слабаком без-с-с-с меня! Я давал тебе с-с-силу, эмоции делают тебя с-с-сопливым придурком. З-с-сачем они тебе нужш-ш-шны? — Тебе все равно не понять никогда. Ты просто выродок, таким не место на Земле, как и Джанин. Ты ее детище, и отправишься туда, где тебе самое место — в преисподнюю. — Я тебя уничтожш-ш-шу, — раздавалось злобное шипение, исходящее откуда-то изнутри моего нового тела. Как я ни старался себя рассмотреть, ничего не выходило. Я пытался сконцентрироваться и рассмотреть себя через ощущения, но кроме того, что я стою на четырех конечностях, у меня понять ничего не вышло. Да и говорить я не мог, только шипеть. Что со мной приключилось? Кем я вдруг стал? — Пока она жива, жив и я, — был мне ответ. Человек наступал на меня, он давил меня своим желанием жить. Мне трудно было сопротивляться, и я отступал, хоть привык никогда не сдаваться. Мои конечности скребли мокрый холодный бетон, я распалял себя и пытался ненавидеть этого человека так же, как он ненавидел меня. Во мраке тоннеля, чуя смесь ненависти, злобы, смертельной опасности, бешенства, ярости и нескончаемого противостояния, из моей груди вырвался вой, угрожающий и зловещий. Я не хотел умирать, я еще не все сделал, что должен был, и просто так я не сдамся. Снова попытался встать на ноги, но у меня опять не вышло, однако я смог разглядеть свои… лапы. Да, по-другому не скажешь, именно лапы, обтянутые тонкой перепончатой кожей с кривыми когтями на концах. И тут я осознал себя. Я понял, что представляет собой мое тело, будто бы увидел себя в зеркале. Редкая шерсть покрывала довольно крупный торс, большая продолговатая голова на мощной шее не имела признаков органов чувств. Все, что я видел, приходило ко мне через… ощущения. Чьи и как я не знал, но понимал, что пришла пора обороняться. Теперь, когда я понял, что я такое есть, мне стало легче управлять своим телом. Я бросился на него со всей возможной злобой, которая придавала мне сил. Его ненависть, острая и тонкая, как клинок, впилась в мою плоть, я чувствовал ее и чувствовал боль, которую она приносила мне, рассекая тело. У меня хватило сил поднять лапу и вмазать человеку куда-то, от чего он застонал и рухнул на бетонный пол рядом со мной. Я ощутил, как из моей раны вытекала кровь, но силы все еще не покинули меня. Не время еще сдаваться. — Никогда не смирюсь с тобой! — крикнул он мне моим собственным голосом. — Я все равно избавлюсь от тебя, ты порождение мерзоты, ты не будешь жить во мне! Приподнявшись на передних лапах, низко опустив голову, я бросился ему на грудь, стараясь когтями разодрать его, порвать горло, чтобы кровь залила все вокруг, придала мне сил. Я знал, что не мог, но мне очень хотелось завыть, напугать его, деморализовать. И я слышал этот вой, он исходил не от меня, а будто извне, обрушиваясь на нас откуда-то сверху, и человек дрогнул, стараясь оглядеться. — Не-е-ет! — прошипел я, что очень удивительно, ведь это именно то, что я хотел сказать. — Я не сдамс-ся! Ты без-с меня ничто! Всего лиш-шь человек, неспособный защитить даже с-себя! Он явно опешил, потому что ослабил хватку, чем я воспользовался, вцепившись зубами в его горло. Он тоже не сдавался, сомкнул пальцы на моей шее, душил, не давал воздуху поникать внутрь меня, и я чувств овал, что начал терять силы. Человек перекатился так, чтобы оказаться сверху. Рванувшись из последних сил, я сбросил его с себя. В боку зияла рана, кровь из нее вытекала прямо на сырой бетонный пол. Он тоже хорош, теперь я его четко видел — лоб рассечен, на груди рваные раны. Он дышал тяжело, с присвистом, с трудом сглатывая, и я понял, что повредил ему горло. — Зачем тебе избавляться от меня? — уже почти совсем теряя сознание от боли и кровопотери, спросил я его. — Ты монстр, — задыхаясь, выцедил он. — Тебе нет прощения. То, что ты сделал… это бесчеловечно. Ненависть в его руках снова сверкнула холодным металлическим блеском. Я, собственно, и не отрицал. Меня убивали, я убивал. Можно подумать, он не убивал вместе со мной. Да я из таких передряг его вытаскивал, где он сам сгинул бы. «Человечно-бесчеловечно… Когда дело касается вопросов выживания, мы все превращаемся в зверей, готовых глотку друг другу перегрызть за ресурсы или крышу над головой. В чем он меня обвиняет? В том, что я не позволил себя убить? В том, что я стремился наверх, вместо того, чтобы падать вместе со всеми в преисподнюю?» — Убьешь меня и что? У тебя самого есть какой-нибудь план или ты, как всегда, разноешься и будешь трясти пистолетом возле своего виска? Ты сам-то думал, что ты из себя представляешь? — Я боролся со смертью! А ты ее только привлекаешь всеми возможными способами! — Жизнь такая, как еще выживать? — ответил я и стал замечать, что говорить мне удается все чище, без шипения. — Я, что ли, придумал все это моделирование? Я придумал уничтожить Отречение? Я никогда ничего не делал такого, что мне можно было предъявить! Я всего лишь пытался выжить! — Да, и сбежал, бросив всех убивать друг друга. Ты сейчас унижаешься, пытаешься спасти свою шкуру, да только хрен ты угадал, — он поднялся, и я почувствовал, как ветер со страшной силой ударил мне в морду. Человек наматывал на кулак веревку, конец которой охватывал мою шею. Мы как-то вдруг оказались на крыше башни, и он тащил меня к парапету. — Подожди, — прохрипел я, болтаясь на конце веревки, — а как же она? — Что она? Ты уже однажды убил часть меня, теперь хочешь убить и ее? Тебе все мало, ты как ненасытный ублюдок будешь все время сеять вокруг себя смерть, пока я не избавлюсь от тебя, наконец! — Ты не сможешь ее спасти! У тебя нет плана, а если он и появится, ты все равно в первую очередь будешь думать не о ней! — последние слова я почти прошептал. Человек дотащил меня до парапета и замер, глядя вниз, на бушующие волны. — Ты жалок! — припечатал он. — Ты же первый ее погубишь, оставь я тебя в живых! Ты чуть не убил ее, ты избивал и мучил ее! И ты смеешь мне сейчас говорить о ней?! — Смею, — выдавил я, из-за того, что веревка все сильнее затягивалась вокруг моего горла. — Потому что она единственное, что у меня есть… Человек резко остановился и вперился в меня, а я получил доступ воздуха и первые секунды никак не мог надышаться. — Что ты сказал? Повтори! — он дернул за веревку опять, и голова моя мотнулась в сторону. Я почувствовал его запах совсем остро, и очень сильно захотелось вонзить в него свои зубы. — Я говорю, что она единственное, почему я все еще жив и почему все еще жив ты. Если ты еще не понял, она как-то остановила моделирование, она сдерживает меня и дает тебе возможность жить. Я смогу спасти ее, потому что, кроме нее, у меня нет больше стимула продолжать борьбу. А у тебя есть. — Мне она тоже небезразлична! — заявил он мне, но уже не так уверенно. — Ну конечно. А еще есть твои командиры, запертые в Эрудиции, люди, прячущиеся в Искренности, и великая идея о том, что нужно как-то все вернуть. И ты пожертвуешь всеми, кто встанет у тебя на пути, потому что у тебя ответственность за людей, и всякая другая пурга. А у меня ничего нет. Я монстр. Я живу только для себя. И благодаря ей. Поэтому я буду защищать ее до последнего вздоха. А ты? Ты так сможешь? Ненависть в его руках выжигала на моей коже клеймо. Мне было нестерпимо больно, но я не показывал ему этого. Он смотрел на меня, и я чувствовал, что он очень хочет меня убить, но вместе с тем он понимает, что я прав. — Ты убьешь ее, как только окажешься на свободе! — И что потом? Остаться таким навсегда? В этом смысл? Я смогу вытащить ее из этого ада, потому что на остальных я плевать хотел и ничего важнее ее спасения у меня нет. А там… делай что хочешь… — Имей в виду, что я не дам причинить ей вред, только попробуй! — Да не ссы ты, что я совсем без понятия, что ли… Веревка ослабла, и я смог, наконец, дышать уже почти без помех. Бок все еще болел и его пекло, но образ человека становился все более неуловимым. Сильно дернувшись, я приподнял голову. Мой бок сильно жгло, руки оказались все в крови… Твою мать, что тут произошло? Фонарь упирался мне в бочину, выжигая так сильно, что одежда начала дымиться, распространяя едкий запах вокруг себя. Я моей руке зажат нож, который я, скорее всего, вытащил автоматически, когда почувствовал опасность. Что за чертовщина тут происходит, вашу мать? Кое-как осмотрев себя на предмет повреждений, зафиксировав только несколько незначительных, но кровавых царапин, я поднял фонарь и осветил им потолок, тоннеля, чтобы можно было понять, куда меня занесло и где я находился. Девицы так по-прежнему и не было видно нигде, а я все на том же месте, где ее потерял. Луч высветил световые пометки, и я побежал назад, возможно, она нырнула в соседний тоннель и заблудилась. — Эшли! — крикнул я, морщась от многократного эха. — Эшли, ответить мне, если ты меня слышишь! Нам нельзя разделяться, тут какая-то… — Эрик! — впечатался в уши довольно громкий визг, и я понял, что она где-то недалеко. — Еще раз, я не понял где ты! — Тут крысы! — опять где-то совсем близко раздался вопль, и почти сразу я увидел ее в ответвлении тоннеля. Она будто… отбивалась от кого-то, шаря по себе руками. Я кинулся к ней, но услышал слабый писк и осветил пол. Мигом врассыпную бросились… крысы, попавшие под луч света. Фонарь выхватил из темноты неофитку, и сначала я не понял, что же такого странного в ней. Только когда я подошел ближе и свет от фонаря перестал прыгать, охватив сразу всю картину, я увидел, что девица вся бледная как мел, на ее теле множество следов от укусов, а сама она смотрит в противоположную стену немигающим взглядом. Какого хрена! Крысы на людей не нападают вот так, ни с хуя! — Эшли! — позвал я ее, она вроде была в сознании. — Эш! Ты меня слышишь, крошка? — Но она ни на что не реагировала, и я присел рядом с ней. — Ну-ка, дай я посмотрю, что у тебя тут? Очень аккуратно я развернул ее лицо к себе, но она дернулась и неожиданно уставилась на меня довольно осмысленно, хоть и испуганно. Секунду она смотрела на меня, и вдруг вскочила, толкнула с такой силой, что я не успел ничего сказать или сделать. Потеряв равновесие от неожиданности, я отшатнулся, успев выставить руку и не упасть, а она оглушила меня таким визгом, что немедленно заложило уши, и побежала прочь, куда-то в темноту тоннеля. Быстро сообразив, что она просто в шоке, я догнал ее и скрутил, потому что она довольно сильно вырывалась. — Слушай! — попытался успокоить ее. — Да послушай же! Это всего лишь крысы, их больше нет! Эшли, твою мать, да успокойся ты уже! Она совершенно ни на что не реагировала, металась, билась в моих руках, и мне все сложнее было ее удерживать. Устав с ней бороться, я хотел уже отвесить ей смачную пощечину, чтобы привести в себя, но неожиданно сделал что-то совсем иное. Зафиксировав обе ее руки за спиной, я положил ладонь на ее затылок и прижался к ее губам, сначала просто, потому что она не давала мне возможности сделать что-либо еще. Она еще какое-то время брыкалась, но постепенно стала успокаиваться, и ее тело обмякло в моих руках. От нее сильно пахло плесенью, грязью и кровью, она была вся мокрая, а сердце ее трепыхалось так, будто хотело выполнить всю жизненную норму за этот вот момент. Эшли заметно расслабилась, а мне вдруг захотелось большего. Приоткрыв рот, я слегка втянул ее губы, упорно пробираясь внутрь, чтобы почувствовать, наконец, шарик на языке. Как давно я этого хотел, оказывается, как мне было это необходимо. Она очень удивилась. Так сильно, что просто стояла, замерев, и ничего не делала. Ну хоть вырываться перестала. Я отстранился и понял, что мы находимся в полнейшей темноте. Фонарик остался где-то сзади и, наверное, у него сработал режим автоматического отключения. Мне бы очень хотелось сейчас заглянуть в ее глаза и увидеть там… Что? Страх? Ненависть? Удивление? — Может, ответишь мне? — мой голос в абсолютно темном тоннеле звучал как-то потусторонне. — Чего? — спросила она, видимо, все еще не в себе. — На поцелуй, — уточнил я. — Может, ответишь? Она молчала, не говорила ничего и не двигалась. Или это был шок, или гордость, хрен поймет этих девиц. Но мне нравилась ее податливость. Она окончательно перестала вырываться, напряжение постепенно ушло из ее тела. Я снова наклонился, чтобы поцеловать ее, все также крепко к себе прижимая. На этот раз она мне ответила, и что-то новое, до сих пор не осознанное, охватило меня. Я отпустил ее руки, и они обвили меня за шею, а тело доверчиво прижалось, будто ища спасения. Моя ладонь, большая и шершавая, задевая за ткань, оглаживала ее спину. Я целовал ее и меня все больше затягивал этот процесс. Безо всякой грубости или насилия. Маленькая теплая ладошка прошлась по щеке, нежно поглаживая, а когда пропала… мне очень сильно захотелось ее вернуть…Эшли
Безотчетный страх заполз в душу, сковывая ее изнутри, запах в тоннелях стоял очень тяжелый, трудно было дышать, совсем нечем, я вся вспотела, голова кружилась. Желудок мгновенно сжался в комок. Я глубоко вздохнула, пытаясь справиться с паникой, но дыхание постоянно срывалось и страх становился нестерпимым. Зубы выбивали дробь. «Не бояться, не паниковать, успокоиться… Где Эрик? Почему я его не слышу?» Только жуткие шорохи тонули в темноте, и опять тишина. Я напряженно ждала, оглядываясь, боясь так и не увидеть всполох света от фонарика. Страх накатывал волнами, леденящий, лишающий всех мыслей. Наверное, человек просто не может выдержать его долго. А когда волна вдруг откатывала, мысли роем носились в голове. Мне казалось, я заперта в тоннеле навсегда, словно в клетке. Меня бил холодный озноб, я пробовала обнять себя за плечи в тщетной попытке хоть немного согреться. А потом острая, сумасшедшая боль, и крик отчаянья вырвался наружу… Я знаю, что это! Крысы! Пожалуйста, только не это! Боль разлилась по всему телу, вкручиваясь в меня, казалось, она нарастала, жгла, наполняла, и вот-вот во мне что-то лопнет. Тысячи иголок впились в тело, кожа наливалась теплым, липким, с медным запахом, словно ее в лохмотья раздирало… Лапки, когти, зубы… Они везде, шипели так жутко, парализуя все, что есть у меня внутри, а боль струилась ядовитым потоком по мышцам и венам. Остатки сил покинули меня, казалось, я не смогу даже пошевелиться. Тело немело… больно, как больно… От нестерпимой боли мутился рассудок, реальность ускользала, меня засасывало в черное ничто. Я отчаянно кричала, не слыша собственного голоса. Вырваться, спастись… Сердце бешено колотилось о ребра, как будто вот-вот и оно выпрыгнет наружу и, где-то в глубине души, очень-очень глубоко, я этого желала. Только б всё закончилось. Я безуспешно пыталась отмахнуться руками, но боль все вспыхивала в моем теле, то там, то тут. «Темно, очень темно. Сколько же их здесь? Они меня сожрут… Нет-нет, пусть что-нибудь произойдет, что-нибудь… Пусть я умру раньше. Ведь люди умирают от ужаса, почему же я еще жива?» Шаги… и монстры исчезли. Я бросилась бежать куда-то, почувствовав свободу в теле, но руки, удерживающие меня, не пускали, хоть я и брыкалась. И… губы. «Что это? Зачем? Я знаю эти губы… Может, это просто иллюзия, моя предсмертная, спасительная иллюзия… Нет, они настоящие. Настырные, беспардонные губы. Мягкие». Я сделала глубокий вдох, втянув спертый, пропитанный плесенью воздух тоннелей, а сквозь него пробивался его собственный запах, очень знакомый. Эрик. Я тянула осторожно носом, вдыхая, и стало легче дышать, точно с груди сняли тяжелый камень. — Может, ответишь мне? — голос с низкой хрипотцой, немного сбил оцепенение, возвращая меня в реальность из собственного кошмара. — Чего? — На поцелуй. Может, ответишь? — чуть задыхаясь проговорил он, выравнивая дыхание.Музыка: Really Slow Motion Music — Horizons
«О чем он говорит? Какой поцелуй… это Эрик целовал меня, или мне приснилось? И с чего ему меня целовать, это же всего лишь я? А что происходит? Где мы? Почему так темно… Губы, снова эти губы, они теплые, осторожно прихватывают, оглаживают, как будто боятся, что причинят мне боль. Зачем же, если потом вновь оттолкнет меня, обидит? Всегда же так делает… Зачем же я тогда отвечаю? Мои губы приоткрываются навстречу ласке. А его такие мягкие, вкусные, те самые. Сумасводящие и нежные». Крепкие пальцы, держащие мои запястья исчезли, он отпустил меня, словно стирая свой грубый порыв. А мне просто ближе хотелось, пожалуйста, еще ближе, безрассудно хотелось, иначе не обвивала бы его шею руками, не целовала бы эти нетерпеливые, влажные губы с особым упоением, взахлеб, отдаваясь в кольцо сильных рук так отчетливо, ища там защиты. Почему мне казалось, что стоит его отпустить — и он тут же исчезнет? Потому что темно, а я хотела видеть серебро радужки ласковых глаз, припущенное черными ресницами, но только чувствовала, как шумно толкалось сердце в широкой грудине, ощущая себя беспомощнее прежнего, лишившись последних крох контроля над самообладанием, позволяя растворяться в эмоциях без остатка, а еще и неожиданно защищенной, в безопасности, как за непробиваемой стеной. Давно я себя так не чувствовала рядом с ним, погрузившись в страх, отчаяние, почти привыкнув к боли, и тело стало абсолютно непослушным, колени предательски подрагивали, так и норовя подкоситься, потому что его руки вокруг хрупкого тела — надежная броня. Они не сделают больно, не навредят, обнимая, гладя мою спину, забираясь под куртку, сминая ткань футболки, запуская по коже умопомрачительные стайки мурашек. И невозможность видеть в темноте желанного человека, обострила все оставшиеся ощущения, и я гладила небритую, мягкую щеку ладонью, и воздуха совершенно не хватало, как бы жадно и судорожно я его не втягивала. — Эрик, — пораженно прошептала я ему в манящие губы, совершенно пропав в этом сладком плену, — что с тобой случилось? — Ничего, — голос его стал безэмоциональным, и губы, прижимающиеся к моим, испарились. — Не будешь больше убегать? — Я убегала? — пытаясь оглядеться в кромешной темноте, тихонечко спросила. — А где мы? — Ты что, ничего не помнишь? — и руки, такие сильные тоже исчезли, и мне стало неуютно и страшно. — Тут были крысы. Да, я теперь… Эрик, на меня крысы напали… — Не было тут сроду никаких крыс, — лидер встряхнул меня за плечи, строго говоря, призывая успокоиться. — И крысы не нападают на людей просто так! Тут чертовщина какая-то творится! Ну вот, зашибись… изменения в лидере произошли просто в рекордные сроки, ага, и мне это жутко не нравилось, если честно. От нахлынувших эмоций меня чуть в клочья не порвало, но уже не так сильно хотелось свернуться клубочком и хныкать о своей тяжкой доле, как озадаченно попытаться понять, а что, вообще, произошло? Все это так странно и сюрреалистично, как бывает только в ночных кошмарах. Чтобляэтобыло? Воспоминаний о пережитом почему-то почти не осталось, только мутное и вязкое, дурное опустошение — уж чересчур много на меня сегодня навалилось, — саднящая по всему телу боль, и привкус его поцелуя на искусанных от собственных криков губах. Вокруг темнота, непроглядная, чертова темнота, которую я теперь так ненавидела. — Ну да, судя по тому, что ты на меня набрасываешься с поцелуями, то по-другому и назвать это сложно! — Ты предпочла бы оплеуху? — Нет, но все это странно! — Ты даже не представляешь себе насколько, — отозвался Эрик, включая потухший фонарь, и я дернулась от того, что видела его всего в кровище. На лице в некоторых местах наливались багровые ссадины, одна ручища изодрана прямо через рукав куртки, словно острыми когтями, запах крови, его, моей, становился невыносимым… Секунду мне было так жутко, что я не просто и пискнуть не могла, но даже в полной мере осмыслить увиденное плохо получалось. — Хрень какая-то тут творится. Пошли отсюда быстрее. Идти можешь? — У меня рана на ноге, — я попробовала пошевелиться, придирчиво ощупывая собственное тело. Вроде ничего, боевая форма плотная, укусы не слишком сильные, только на животе кровоточили, где не было прикрыто курткой. Черт возьми, что за на хрен… — И ты весь в крови. — Ладно, пройдешь сколько сможешь… а там разберемся. И пошел, закинув рюкзак на спину… Я только вздохнула, плетясь нетвердой походкой следом, прихрамывая, стараясь не отставать и не упустить Эрика из вида. Хорош уже, наблуждалась в потемках, больше не хотелось. До сих пор аж трясло всю, и люто недоумевала, чой-то за фигня такая с нами приключилась? Мы шли довольно долго, нас окружала темнота, разбавленная тусклым светом от бегающего по стенам фонарика, и тишина. Эрик даже не оглянулся ни разу, уверенный, что я никуда денусь, или просто плевать хотел, а я не чувствовала уже ничего, кроме усталости, огромного опустошения, и что нога отказывалась держать меня дальше. Хорошо, что на стену опереться можно. Все, сил больше нет. — Эрик, мы не могли бы идти помедленнее, у меня еще не зажила нога до конца, — поняв, что даже наступить на стопу я почти не в состоянии, окликнула я лидера. Рассердится сейчас, наверное. И точно, шумно выдохнув, резко развернулся, освещая мое лицо. — Нам идти еще часа два как минимум, если мы нигде не будем задерживаться и останавливаться каждые пять минут. Чем быстрее мы выйдем из тоннеля, тем лучше. — Я понимаю это. Но у меня есть предел возможностей. Он нахмурился, но подошел ближе, смотря так, словно прикидывал — не оставить ли меня здесь? Присев на корточки, быстро расшнуровал мою обувь. Когда его пальцы начали ощупывать припухшую лодыжку, я только зажмурилась посильнее. Эрик выглядел недовольным, качал головой, видимо, дела были плохи. — Ну и что мне с тобой делать? — поморщился, только подняв на меня взгляд с досадой, с подавленной злостью, туго зашнуровал высокую обувь на моей ноге и поднялся, раздраженно дернув плечом, нависая надо мной огромной скалой. — Пф-ф-ф… — Мне было до усрачки страшно, что он меня сейчас бросит тут, решив, что я только прибавляю проблем еще больше, а их и так слишком доебене, поэтому успела прикусить язык. Не надо искушать судьбу. Неприятный холодок пополз по спине, ладони мигом взмокли. С Эриком — как по минному полю, надеясь, сама не знаю, на что, которое у меня перейти вряд ли получится. Но ведь пошла с ним, чего уж! — Явно хотела гадость сказать, — еденько проворчал он, всучив мне фонарь и подхватывая на руки. — Давай, на дорогу свети. Сокровище. Аллилуйя! И пусть с каждым новым ударом мое сердце проваливалось все ниже, в щемящую пустоту в животе, я сама себе сейчас не признаюсь, что мне до чертиков нравится, когда он таскает меня на руках. Молчала, тихонечко поерзав и поудобнее устраиваясь, прислушиваясь к его ровному дыханию. Смотрел сурово. В голову сразу полезли воспоминания о том, как Эрик выуживал меня из реки, а потом нес к машинам, тревожно разглядывая и подшучивая. Тогда мне казалось, что лидер беспокоился за неофитку не только потому, что он являлся куратором. А теперь я уже не знала. Просто не знала, и все. Но чувствовала, как краска заливает лицо, сглотнула колючий ком в горле и ни слова из себя не смогла выдавить. Сколько длилась пытка его близостью? Все сливалось в монотонное терпение постепенно ослабляющейся боли в ноге и попытками нормально дышать. Поскорее бы уже добраться до машины, хоть спать залягу, наконец, в тепле и комфорте и буду как новенькая. Меня надо немного подлечить, иначе на дальнейшие подвиги силенок не хватит. — Спасибо, что вернулся за мной. Что в Отречении спас. И в поезде. Ты мог этого не делать, — через какое-то время, я все-таки решилась нарушить молчание и поблагодарить. Эрик демонстративно закатил глаза, видимо, в очередной раз поражаясь моей бестолковости. То ли от напряжения, то ли от повреждений на руке, по его лбу расползалась испарина, хоть и шагал он довольно бодренько. Потом чуть прищурился, посмотрел как-то странно, даже неловко стало, и сказал: — На здоровье. Надеюсь, я об этом не пожалею. Как твоя нога? — Если тебе тяжело, я думаю, что могла бы пройти какую-то часть пути сама. Да твою мать, ну кто меня за язык тянул? Растяпа! Но вынуждена признать, каким бы сильным и большим Эрик ни был, а лишняя нагрузка ему ни к чему. Да и обузой мне быть не хотелось, поэтому пошла ножками сама, пыхтя и отдуваясь. Мне бы немножко обезболивающего, но пришлось терпеть. Только бы не упасть посреди доро… Блядь! Больная нога цепляется за что-то… мягкое, вздрогнувшее… Караул! Мамочки! — Ай… — сердце мигом подскочило в горло, и я полетела чуть не кубарем, врезавшись в спину приостановившегося Эрика. Тут же вцепилась в его ладонь, готовясь забиться в тихой истерике. Да, я трусиха. А когда мне страшно, мой инстинкт самосохранения требовал искать защиты у сильного мужчины. — Ты чего? — растерялся лидер. — Там… там… я… — Да что такое, скажешь ты или нет? — рявкнул он так, что я подскочила, уже подсознательно не ожидая ничего хорошего. Волосы зашевелились на затылке, а по коже припустился целый батальон холодных мурашек, ведь мне, как никому, неизвестно, насколько гнев Эрика может разрастись… Ну, надо чтоб так повезло, черт возьми! — Я споткнулась обо что-то… Точнее об… кого-то…