Эрик
Выбравшись из подвала, стараясь держаться стен зданий и не попадаться так уж откровенно «Вольникам» на глаза, мы двинули в сторону Искренности, откуда до Нави-парка рукой подать. Там конечная остановка поезда, там же находится дополнительный генератор, который питает ту часть города и железную дорогу в том числе. Также там недалеко находится маяк, в помещении которого есть продовольственный склад Бесстрашных. Можно было бы и там поживиться, но Сэм о нем знает и может так быть, что нас там ждет засада. Поэтому туда соваться пока не будем. Я успешно запустил генератор и, задав программу поезду следовать в депо Бесстрашия без остановок, прошел в вагон. Девица, пристально наблюдая за моими действиями, будто я в любой момент мог сорваться и выдать что-то сверхъестественное, уселась у противоположной стены вагона и уставилась на меня. Совсем как тогда, когда мы ехали с захвата флага. Наша команда проиграла, и я ужасно злился на Итона и весь мир. Я заговорил с ней, но кончилось это все… не очень. Она выбесила меня и продолжала это делать и по сей день. Однако… Сейчас я тоже поглядывал на нее и что самое странное, не испытывал прежнего раздражения. Некое… облегчение от того, что она объявилась, заглушило все остальное и больше не хотелось ни о чем думать. Однако помимо воли подробности той нашей поездки от маяка, где мы играли в захват флага, всплывали в памяти. Я тогда в полном одиночестве и ужасном раздражении ехал в первом вагоне, когда она тоже туда залезла. Уцепившись за поручень и вскарабкавшись в вагон, она прошла в противоположную сторону и села, спрятав глаза. Но через какое-то время я заметил, что она рассматривает меня в отражении окна и нарушил молчание, потому что досада от проигрыша чуть было не затопила меня до краев. — И долго ты пялиться собираешься? — бросил я ей, а она отвела глаза. Я смотрел на девицу и думал, что из нее может получиться неплохой воин, если она угомонит свой язык. А потом… я заговорил с ней… … — Я не должен был отвлекаться на тебя, и тогда бы мы не проиграли. Нужно было позволить тебе разбить свою бестолковую голову. От тебя одни проблемы. — Ты серьезно? — Девица вдруг вскакивает, и я вижу, что под курткой у нее футболка. А под футболкой ничего нет. Вот совсем ничего. — Серьезно? Ты готов пожертвовать чужой жизнью, ради своего дурацкого самолюбия? Ты должен быть защитником и опорой для своих подчиненных. Ты лидер Бесстрашия, а не капризный мальчишка. Отсутствие чего-либо под футболкой обеспокоило. Не на шутку. От этого страшное, просто невообразимо раздражение накатило как-то внезапно. Захотелось срочно чего-нибудь разбить или просто выкинуть из вагона. — Сука поганая! — я вскочил, чтобы не позволять ей нависать надо мной. И не видеть уже, наконец, чертову футболку, под которой нет ни хрена, блядь. — Не тебе говорить, что я должен. Бесстрашные — от природы воины, сильные и отважные. Им не ведом страх. Мы готовим солдат, а не… — Ты готовишь убийц, — перебила она меня. Ах вот как, значит. А на поле боя должны быть только нежные ромашки. — Твоя жестокость порождает насилие и безжалостность. — Все сказала? — нет, все-таки дура она непроходимая. Хоть у нее под футболкой ничего и нет. Как и в голове. Может проверить? Кулак впечатывается в стену вагона, одаривая меня спасительной болью — хоть на что-то можно отвлечься. Она зажмурилась. Зачем же я так близко к ней стою-то? И под футболкой… Черт. — Открой глазки, — отвернулась, страшно ей. И тут она облизнула свои губы. — Открой. — Почему-то это было важно. Я хотел, чтобы она на меня посмотрела. Хотел эти губы. Немедленно. Прижал ее к стене покрепче, чтобы и не подумала вырваться, накрыл ее губы своими. Губы были мягкие, пухлые, какие-то… невинные и очень вкусные. Опьяняющие. Ощущения навалились внезапно и разом. Вдруг слишком отчетливо пришло осознание того, что я прижимаюсь к ней, и между нами только одежда. И больше ничего. И очень, просто до ноющей боли, хочется, чтобы не было этих тряпок. Руки, помимо воли, опускаются ниже, еще немного и уже можно будет запустить их под футболку… На поцелуй ответила, но как-то растерянно. Ни разу не целовалась? Однако, уже в следующую минуту слегка обмякла, сдалась мне на милость, слегка приоткрыла рот. Мой язык немедленно проник туда и наткнулся на маленький серебряный шарик пирсинга. Не целовалась, значит, а язык проткнула? Знала или догадалась? Или играет так со мной опять? Почему я тогда подумал про игры? И этот ее пирсинг… Я до сих пор чувствовал его у себя на языке, упругий металлический шарик, слышал тихий стук о зубы, возбуждающее поигрывание. Именно с этого момента что-то произошло и я снова мог быть или казаться… почти нормальным. Неужели в ней дело? А шесть лет назад в Салли? Мои привязанности имеют какое-то влияние на моделирование? У Джанин-то уже теперь и не спросишь. — Как ты оказалась в городе? — спросил я ее, только бы отвлечься. — Я ведь предупреждал, что тебе сюда нельзя соваться. — Я заблудилась. Вчера вечером только добралась до ферм, устала очень. — Эшли отвернулась, потом опять подняла на меня глаза. — Увидела грузовик, он был такой разваленный, грязный. Я думала, он заброшенный. Залезла в него, а там… галеты… Я наелась и совершенно не заметила, как уснула. А проснулась оттого, что пить очень хочется. Я высунулась было, а мы едем! Поняла, что в город, точнее, мы уже были в городе. Как только грузовик остановился, я выскользнула и под него залезла. А когда все ушли — убежала. — Воровка, значит, — не упустил я возможности сказать ей гадость. Вот на хрена, спрашивается. Она только закатила глаза. — Думай, что хочешь. Ты вообще можно подумать ангел во плоти. — Она презрительно скривилась, но, помолчав буквально несколько секунд, все-таки спросила: — А ты как оказался в Отречении? Вот уж никогда не подумала бы, что спасение придет в лице того, кто совсем недавно хотел застрелить. — Я не хотел, — вырвалось у меня само собой. — Но все для этого делал. — Она опасливо покосилась, но все равно продолжила свой допрос: — Что опять с тобой случилось, что ты из убийцы превратился в благородного рыцаря? — Я не хотел тебя убивать в бункере. Ясно? Если бы хотел, убил бы уже очень, очень давно. — Я замолчал, потому что говорить обо всем этом… с ней… как-то странно. Она очень внимательно меня рассматривала, а мне было не по себе. Так и хотелось спросить: «Что? Что тебе сказать? Что я был под моделированием? Ты не поймешь… Да и не поверишь…» — Я не могу доверять тебе.Эшли
Ежась и дрожа от пережитого, словно от холода, я, прислушиваясь к монотонному стуку колес, набирающего скорость поезда, присаживаюсь напротив него. Едва слышный вздох Эрика, заставил все тело напрячься, а пальцы, против воли судорожно сжаться в кулаки, боясь так откровенно выдать свое волнение от его присутствия. Боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не разозлить. Только благодарная улыбка, не смеющая вырваться из плена сжатых до боли губ и изучающий взгляд, старающийся всё подметить, отследить, понять. Его понять. Зачем он пришел? За мной? Но разве я для него не обуза и проблема? Разве Эрик сам, не так давно, не желал моей смерти? Я же его только раздражала и злила. И всё. Мелочь, о которой и не стоит думать. И всё равно, он за мной пришел. Что изменилось? На первый взгляд ничего, но мне хотелось улыбаться. Ах ты ж, черт! Дожила! Эрик, почему-то очень напряженный, хотя сейчас никакой опасности нет, поглядывал исподлобья, но складывалось такое ощущение, что мысли его витали где-то в другом месте. Мои тоже унеслись вдаль, в прошлое, туда, где еще был мир, где не было войны, разрухи, страшных испытаний судьбы и жестоких убийств. Где была, пусть и тяжелая инициация, но так же и свободная жизнь, со своими проблемами, печалями, радостями, страхами, но жизнь. Где был он, совсем другой. Еще другой. А может быть, и нет. Память сама возвратила меня в воспоминания: мерно покачивающийся вагон, любопытные взгляды, украдкой бросаемые на отражение командира в окне, раздраженный оклик, попытка поговорить, принявшая совершенно другой исход… Надвигающаяся высокая фигура, занесшая руку для удара, мой растерянный взгляд, брошенный на его рассерженное лицо с сощуренными глазами, следящими за тем, как сильно я сжалась и испуганно зажмурилась, от громкого столкновения кулака с железной стеной. Тихий, вкрадчивый шепот, потемневшие глаза, сильные руки, крепко сжимающие плечи, и губы. Не нежные. Беспардонные, напористые. Властные. Словно судорожная попытка покорить. Подчинить. Словно ненавидит. Моё рвущееся наружу взбалмошенное сердце, стремящееся на свободу, и жалкие попытки вырваться. Растерянность, ведь я хотела и мечтала совсем о другом. О нежном взгляде. О ласковых словах и, как мне казалось раньше важно, о приятных ухаживаниях, словно они способны были показать что-то. Доказать. О внимании. О робком первом поцелуе. Не таком откровенно настырном, вызывающим неподдельный испуг. Да, Эрик меня тогда напугал. Не о боли в прикушенной губе и вкусе крови, оказывающем странное взбудораживание. Боли, смешанной с наслаждением. Вкусе страха и желания. Не о руках, нагло пробирающихся под одежду, прикосновениям которых захотелось поддаться. Мечтала о другом, но тот поцелуй показался невероятно коротким… Всего лишь поцелуй, мой первый, не самый нежный, врезавшийся не только в память. В сердце. Душу. Его поцелуй. А потом… всё разрушилось. Вот так вот вдруг и сразу. Или не вдруг? Впрочем, ничто особо не менялось, он и не спрашивал меня, чего я хочу. Не больно ли? Нравится? Не страшно? И если я сама тогда еще не понимала, то, кажется, Эрику было плевать. Он всегда был ожесточенный. Всегда поступал только так, как он хотел, а потом старался сделать вид, будто ничего не произошло. Те же холодные глаза, та же, презрительно вздернутая вверх губа, то же хмурое, непроницаемое выражение лица, та же отстраненность. Равнодушный. Надменный. Насмешливый. Гневный. Желающий унизить, обидеть, оттолкнуть. Отдалить от себя подальше. Не позволить стать кем-то важным. Нужной. Словно скопившееся в нем страшное отчаяние, не находило более мягкого проявления. А последнее время, лидер, вообще, не слишком-то воспринимал меня за живое существо. И все равно, вопреки всему, я тянулась к нему снова, разглядев в Эрике того, кто именно был необходим мне. И сейчас тянулась, уже не надеясь на понимание и взаимность. Опять. Это правильно и так естественно, потому что — люблю… И казалось, что умереть легче, чем разлюбить его. Но, что дальше? Снова видеть затуманенные яростью серые глаза, снова выслушивать брошенные безо всякой жалости оскорбления и гадости к каждому слову, или обращенному к нему вопросу, снова наблюдать за тем, как любое мое действие, вызывает неприятную ухмылку на его губах, гнев, ожидая очередного удара? Снова смотреть, как он убивает? Испытывать боль, которая слой за слоем накладывалась на старую. Снова бояться его самого, существуя в скорлупе страха? Бояться быть рядом и бояться отпустить что-то едва уловимое, особенное, что всегда было в нем. Простить не так уж и сложно, гораздо сложнее научиться доверять заново. А я ж, да с довольной улыбкой на те же грабли. Парам-пам-пам! Хотя, если подумать, то наличию столь паршивого отношения к себе, была виновата именно я сама, принимая его таким, какой он есть, да так не сумев понять, как именно Эрик относится ко мне. Кто я для него? Это непонимание сводило с ума. Ведь от этого мужчины отчаянно хотелось того, чтобы он считал меня своей женщиной, а не куклой, чтобы стало, наконец, ясно, что я нужна ему. Да, хотелось. Но всё в прошлом. Эрик сам сказал, что ему не нужна «мелкая и жалкая в своей наивности дрянь»… Пусть будет в прошлом. Тогда ведь точно больше ничего не разрушится внутри и не станет еще хуже и больнее на душе, покрывающейся новыми шрамами, которые никогда уже не затянутся до конца. Наверное. И, тем не менее, он вытащил меня из бойни. Не бросил в Отречении под моделированием, погибать под огнем, а забрал с собой. Увез подальше от Сэма, с какого-то волшебного хрена разыскивающего меня, так и непонятно зачем. Моя кровь — ключ к каким-то экспериментам? Бредятина-то какая! Спас сегодня от мерзких ублюдков… Помотав головой, чтобы выбросить оттуда навязчиво полезшие невеселые мысли о том, что Эрик является не менее для меня смертельно опасным, чем кто-либо еще, наткнулась на его упрямо изучающий взгляд, с которым он интересовался, каким образом я оказалась в городе. Прояснили. Ни хрена не прояснили! И, печально было осознавать, но, кажется, не особо мужчину волновало, что со мной происходило эти две недели. — Воровка, значит, — презрительно выплюнул Эрик на то, что после длительной голодовки и таскания по лесам, обессиленная, изможденная, я посмела слопать несколько галет… Я аж разозлилась, изо всех сил не подавая вида. Воровка? Прелестно, бл*дь! Ну да, это же всего лишь я! Какой ты милый, сукин сын, впрочем, как и всегда. Приз зрительских симпатий обеспечен. — Думай, что хочешь. Ты вообще можно подумать, ангел во плоти. — какого черта, казалось, будто он опять меня подкалывал, как в старые добрые времена, хотя я точно знаю, что это не они. Но Эрик лучше, чем пять «Вольников», этого не отнять. — А ты как оказался у того сарая? Вот уж никогда не подумала бы, что спасение придет в лице того, кто совсем недавно хотел застрелить. — Я не хотел. — Что-то в нем совершенно явно изменилось с того момента, как дуло его пистолета смотрело мне в лицо. Взгляд его спокойный и прямой, нет в нем… той темной тучи, что преследует меня вот уже последний месяц. Что это? Раскаяние? Да неужели? В монстре проснулась совесть? — Но все для этого делал, — не забыла напоминать ему, вдруг у него опять что-то с памятью. — Что опять с тобой случилось, что ты из убийцы превратился в благородного рыцаря? — Я не хотел тебя убивать в бункере. Ясно? — Он снова начал заводиться, в голосе явно проскальзывали раздражительные нотки, но также видно, что Эрик старался держать себя в руках. Ну надо же, это на него побег так подействовал? Или… смерть Ворона? Сердце в очередной раз сжалось и под ложечкой тоскливо заныло. Черт, как же тяжело об этом думать! — Если бы хотел, убил бы уже очень, очень давно. — Он замолчал, буквально, на полуслове, и начал еще пристальнее присматриваться ко мне, будто спрашивал: «Ну что тебе сказать? Все как есть?» — Я не могу доверять тебе, — покачала я головой, а сама подумала: «Давай, Эрик, дай мне знак. Я же вижу, ты борешься с собой, мне важно знать причину! Что с тобой произошло? Хотя бы попробуй объяснить, вдруг я не такая тупая, как ты думаешь».Эрик
— Я не могу доверять тебе, — осторожно проговорила она, а взгляд такой заинтересованный. И нет в нем больше того смертельного ужаса, той поглощающей пространство выжигающей ненависти. Все это очень странно, ведь я… действительно пытался ее убить. Действительно, у нее есть все основания бояться и не доверять мне. И зверь в любой момент может взять надо мной верх снова. Я даже не знаю, возможно, я теперь и есть тот самый зверь, но только с ней я могу еще чувствовать себя… не монстром. Нормальным. Несмотря на то, что бегал за ней по бункеру с пушкой. Когда она на меня так смотрит, мне хочется продлить эти мгновения… — Я этого и не прошу. Как я могу настаивать на этом, но все-таки надо попробовать убедить ее быть на моей стороне. Хотя бы на время. Мне нужен союзник, и зная ее, я совершенно уверен, что она меня не предаст. Только надо попытаться дать ей понять, что у меня получается держать в узде свой гнев, ведь нам нужно объединиться, чтобы выжить. — Но ты говоришь, что нам надо держаться вместе. Она чуть склонила свою коротко стриженную голову. Что-то в ней есть такое. Когда я смотрю на нее, мне не хочется быть зверем, совсем даже наоборот. Почему я сейчас об этом подумал и отчего вдруг в голову полезли такие мысли… не знаю. Но ее этот взгляд… Тень страха сильно разбавлена теплом, от которого хочется улыбнуться ей в ответ, чего я старательно избегаю, поэтому опустил глаза и ответил: — Это был бы оптимальный вариант, — кивнул я, а она нахмурилась. — Тогда расскажи, что с твоей памятью? Ты меня спрашивал, падала ли я в реку… Что я мог ей сказать? Я ведь сам не понимал толком. Можно ли доверять тому, что сказала Джанин? Наверное, в какой-то степени. Я знаю, сейчас я отдаю себе отчет в том, что был момент, когда зверь проснулся настолько, что стал полностью руководить моими поступками. Я его теперь очень хорошо в себе чувствую. Он питается страхом, чужой болью, страданиями и после того, как он насытился, он какое-то время уходит на второй план. А это значит только одно, пока у меня есть эти передышки, я еще могу что-то сделать. Пока у меня есть силы и возможности сопротивляться, было бы глупо этим не воспользоваться. — Нет. Я все помню. Это было… помутнение. Возможно, сказывается травма головы. — Это все? Больше ничего не происходило? Как ей сказать? Какими словами? Ведь если сказать все как есть, разве она мне поверит? Но придется, иначе она выкинет очередной свой фортель, и вся надежда на то, чтобы выяснить хоть что-то в нашей ситуации опять сведется к нулю. Придется рискнуть. — Да. Кое-что случилось, но не сейчас, а раньше. Намного раньше. Джанин придумала сыворотку, что-то типа той, под которой были все Бесстрашные, только действующую не несколько часов, а несколько лет. Программа этой симуляции настроена таким образом, чтобы изменить личность человека, сделать его более податливым, но в то же время агрессивным, жаждущим убийства без страха, без сожаления. Она должна была изменить мою личность за восемь лет. Прошло только шесть, но программа завершилась быстрее из-за травмы. — Вот сука… — она отвернулась, пряча слезы и сжав кулаки. — И что теперь? Ты все время будешь желать моей смерти? — Я не знаю. Джанин что-то говорила о том, что этот эксперимент вроде бы провалился, что я стал отторгать программу, но… Как видишь, что-то происходит, я не всегда могу контролировать вспышки гнева. Мне кажется, будто во мне живет монстр, жаждущий крови. И я не всегда могу его сдерживать. Я понимаю, что все это звучит как бред, но… — я пожал плечами, изо всех сил напуская на себя безразличный вид. «Ты считала меня монстром. И теперь ты видишь, это правда. Я чудовище. Циничный ублюдок и хладнокровный убийца. И с этим уже ничего нельзя сделать».Эшли
— Да. Кое-что случилось, но не сейчас, а раньше. Намного раньше. Джанин придумала сыворотку, что-то типа той, под которой были все Бесстрашные… — это все слышать было странно, очень странно. И я далека от того, чтобы вот так сразу взять и поверить, но… Пока что, все что он говорил мне, было правдой. Отречение совершенно разгромлено, на улице валяются разлагающиеся трупы бесстрашных и альтруистов, и Джанин плевать на это все. Могла ли такая женщина провернуть с Эриком то, о чем он говорит? Нуачобнет? Все ради долбанной, такой желанной власти. Что ей стоит, он был Эрудитом, значит, она знала его еще до перехода в Бесстрашие, и могла сделать с ним что угодно, даже без его ведома. И судя по тому, что я наблюдала всю инициацию… очень похоже на то. Вот эти все вспышки гнева, вот эти все метания из крайности в крайность. То бьет, то сам приходит, смотрит виновато. —… но программа завершилась быстрее из-за травмы. — После аварии… Значит, все-таки авария… Эхо воспоминаний болезненно сжало сердце. — Вот сука… — Я отвернулась, чтобы не показывать ему так уж явно свои переживания. Вдруг его это раздражает и он опять примется орать и палить во все стороны. М-да, влипла я по самые помидоры… Но разве у меня бывает по-другому? — И что теперь? Ты все время будешь желать моей смерти? — Я не знаю. Джанин что-то говорила о том, что этот эксперимент вроде бы провалился, что я стал отторгать программу, но… Как видишь, что-то происходит, я не всегда могу контролировать вспышки гнева. Мне кажется, будто во мне живет монстр, жаждущий крови. И я не всегда могу его сдерживать. Я понимаю, что все это звучит как бред, но… — он пожал плечами, делая вид, что ему все равно, но я-то видела… Или мне хотелось видеть? Ведь он объясняет мне все это, мог бы просто рявкнуть свое любимое «Заткнись!» и ничего не объяснять. Значит, для него это важно. Может быть, еще не все потеряно? Шесть лет, значит. Шесть лет он находился под моделированием, видимо и все эти провалы в памяти из той же оперы… Бля, у меня сейчас мозги поплавятся, как же в этом разобраться, по полочкам разложить. Мысли путались, я попыталась зацепиться хоть за одну… Однако, уже поздно, раскаленная игла сочувствия воткнулась в сердце по самое ушко. В животе похолодело от ужаса, как будто вот-вот он выплеснется наружу, и этот взгляд, в котором было отчаяние… Шесть лет он борется сам с собой… Тут любой станет психом, самым настоящим… Они совсем его перекалечили. Сволочи. Паскудные вершители судеб. — Зачем Джанин все это надо было? Делать тебя… вот таким? Какой ей резон? — Да резон-то как раз не трудно понять, все то же — сделать себе армию послушных биороботов, которых можно напустить на любого и они с радостью пойдут убивать. У нее такие идеи были столько, сколько я ее помню. Одно время она хотела дивергентов сделать такими, но поняла, что ничего у нее с ними не выйдет. Потом… появилась эта сыворотка, симуляционная, та, через которую проходят наши пейзажи. И видимо примерно тогда и вот эта вся срань появилась, моделирование. Вырастить целое поколение Бесстрашных, которые по одному щелчку пойдут убивать, это ж мечта всей жизни этой ебаной суки! Я его слушала, и не могла поверить. Вместе с тем это все объясняло. Если эта уродская баба действительно придумала эту срань… и стала бы вводить ее детям Бесстрашия, чтобы когда они вырастут, они уже были вот такими… убийцами, без совести, без сожаления, злые, агрессивные… Покалеченные… Да эту ублюдочную стерву убить мало, вашу ж мать! — Я хотел ее убить, — словно прочитав мои мысли, проговорил Эрик. — Но Сэм опередил меня. — Ну то, что хотел убить не новость, то, что ее убили, я уж поняла из разговоров изгоев, ряженных в форму Бесстрашия, уродов. А вот то, что это Сэм… — Ты думаешь, это Сэм убил ее? — Конечно, больше некому. Когда я уходил с крыши, Джанин была жива. А Ворон нет. — Ворона жалко, — слезы потекли сами собой, да уже и скрывать их не получается. Ворон, такой… лохматый… и такой хороший, друг! — Что ты дальше хочешь делать? — спросила, лишь бы чем-нибудь забить эфир, только бы не разныться окончательно. Не ощущать себя полностью бессильной, слабой, сжимая от отчаяния кулаки, врезаясь ногтями в кожу, и осознавать, что ничем, абсолютно ничем, не можешь ни помочь, ни изменить. «Эрик, Эрик, что же ты наделал! Я видела, каким ты можешь быть. То, что сделала эта сука эрудитская, ужасно, но ты можешь избавиться от этого! Можешь, я знаю! Вижу! Чувствую!»Эрик
— Что ты дальше хочешь делать? — задала она вопрос, глядя на меня сквозь слезы, а я уже начал жалеть, что заговорил с ней об этом. Она смотрела на меня с таким отчаянием, будто спрашивала, как же так вышло… Как вышло, блядь! Так же, как и вошло, твою мать! Через Джанин… — Убить Сэма. И Ричарда. Попытаться прекратить то, что они заварили, вернуть ту жизнь, которую они у нас отняли. Я не мог помешать им на момент моделирования, но я мог перехватить управление. Однако, они меня переиграли, особенно Сэм. Я был лидером на побегушках и меня это не устраивало. Я хотел настоящего лидерства и у меня все получилось бы, если бы у Сэма не было бы его «Вольников». Он всех насадил на кукан и теперь остается только пытаться вернуть все как было. Вместе с тем, если я появлюсь открыто, участь мою решат быстрее, чем я успею моргнуть. Я знал и отдавал себе отчет в том, что после того, как я бегал за ней с пушкой, между нами не было и не могло быть никакого доверия. Но я видел, что мои слова ей по душе, хоть она этого и не показывала. Благодаря мне, она теперь тоже предатель, и у нее нет особого выбора, кроме как объединиться со мной. Девица пристально вглядывалась в меня, будто хотела разглядеть то, чего давно уже нет. «Нет, ничего уже теперь нельзя сделать. Я такой, таким и сдохну».Эшли
До боли, до рези в глазах я всматривалась в него. Конечно, сейчас это совсем не тот монстр, который гонялся за мной по бункеру. Но и не тот Эрик, что вытащил меня из реки и трогал подушечками пальцев мои синяки. Взгляд его был более человечный, в нем отражалась некая… обреченность. Если все так, как он говорил, то он не может не понимать, насколько ужасно наше положение. Из которого нет выхода. Мы, даже если объединимся, должны будем выступить против целой армии… На ребят надежды не было, после того, как Эрик убил Ворона, они его не примут, можно даже не рассчитывать на это. Только такая чокнутая, как я, могла после всего вот так просто сидеть тут с ним, в вагоне и вспоминать поцелуи… И строить планы по убийству лидеров своей же фракции, пусть даже они этого и заслуживают! Хотя… кто я такая, чтобы приговаривать, но так ведь нельзя жить! Нельзя вырвать человека из привычной ему жизни, навязав свое видение устоев… Ведь можно было спросить, или решить все это переговорами! Но не убивать целую фракцию для перехвата власти! Нет, Эрик, как это и не странно признавать, прав. Но план у него, конечно… — Дерьмовый план, — сообщила я ему, с вызовом. Если сейчас примется орать и выбросит из вагона, да туда мне и дорога. На каждом новом вдохе казалось, что сердце вот-вот разорвется, не выдержав напряжения, но что-то не давало покоя, словно подтачивало меня изнутри. Да, давай, Крошечка, доверься ироду и психопату, сама прекрасно знаешь, чем все это кончится, да ведь других-то вариантов как-то не до хуя… Эрик нахмурился, прищуренные глаза блеснули давно забытой холодной сталью. Слава богу, нет этих опасных безумных всполохов… — У тебя есть получше? — спросил меня он, чуть наклонив голову. Чувства и эмоции, так тщательно утрамбованные и затоптанные в глубину души, снова пролезли сквозь намертво стиснутое сознание. Не могу, не могу я на него смотреть такого… Призрачно спокойного, уверенного, что все получится, вместе с тем от него так и прет силой. Мощью. Налет безумия все еще есть, но… Видно, что он изменился… Что его изменило? Когда он бегал за мной по бункеру, мне показалось все, это конец. Финиш, дальше ничего никогда не будет. Но даже тогда, ясно было, что он борется, иначе бы убил. И теперь, если он сказал правду, понятно, что он боролся с программой, с самим собой… Поборол ли он того безумца? Зверя, жаждущего крови? «Я знаю, вижу, что не все потеряно! Нельзя сдаваться! Ты же лидер, тебе как никому это известно!»Эрик
— Надо все тщательно обдумать, — протянула она, а ее взгляд выжигал во мне дыры. Она ощупывала меня, будто рентгеном, пытаясь выискать остатки человека в той черноте, которую кто-то когда-то назвал душой. Нет, со мной все понятно, меня уже не спасти. Но сдаваться не в принципах Бесстрашия. Мне всегда было на всех плевать, да только… «Уже поздно. Человека во мне не спасти, остался только зверь».Эшли
Он покачал головой, слегка прикрывая глаза ресницами. Ясно, он сам не верил в то, что он может побороть моделирование. А я верила? Я надеялась. Пока есть надежда, вера приложится. Вот только…очень страшно. Но ему об этом знать не обязательно. «Я верю, что ты справишься. Мои глаза и чувства меня не обманывают».Эрик
Упрямая до идиотизма. Подбородок вздернула. Что она там высмотрела во мне, неужели то, что я вытащил ее из того сарая произвело такое впечатление? Нет, девочка, зря думаешь, что мы с тобой вдвоем сможем побороть злого гения эрудитской сучки. Да еще она говорила… Что мой отец придумал долгую симуляцию… Если отец придумал, то нет от нее спасения. «Я уже прошел точку не возврата. У меня теперь только один путь».Эшли
А-а-а, ну салют, надменная ухмылочка и презрительный взгляд. Что, лидер, сдался? Никогда не поверю! У каждого есть плохая сторона, дьявол, сидящий внутри человека, и первый шаг на пути к тому, чтобы полюбить кого-то — осознание того, что такой же дьявол есть и в нас самих. Ты делал такие вещи, после которых впору было пойти и удавиться, а я сижу и рассуждаю, как мы с тобой будем мочить наших лидеров. Я медленно втянула в себя воздух, пытаясь собрать остатки самообладания. Он должен бороться. Он нужен мне. От него многое зависит, после того, что он натворил и через что потом прошел, ему все по силам. «Какого хрена, Эрик, пусть бы даже весь мир против тебя, не смей сдаваться!»Эрик
«В одиночку у меня нет шансов. Я никому не доверяю, мне никто не доверяет…»Эшли
«Ну спасибо, дорогой, а меня ты уже не рассматриваешь? Какого хрена звал тогда?»Эрик
«Тебя… А как же то, что я хотел тебя убить? И не факт, что не захочу и впредь!»Эшли
«Все равно у нас не так много вариантов. У меня их так вообще нет».Эрик
«Нам придется быть против всех вдвоем. Ты готова к такому?»Эшли
«Пф-ф-ф, впервой что ли? За время инициации я успела и не к такому привыкнуть».Эрик
«Но ведь ты боишься меня».Эшли
«Ты меня сильно разочаровал, но не более. И Ворона я тебе никогда не прощу, а в остальном… Эрик, я с тобой. А там уж как кривая выведет». — Приехали. Смотри, — нарушил наш молчаливый диалог Эрик, поднявшись на ноги и направляясь в кабину машиниста. Поезд начал замедляться, а я бросилась отодвигать дверь. Ветер ударил в лицо, заставив захлебнуться кислой вонью старого пожарища и чего-то еще. Сразу не объяснить. А потом перед взором выросли покосившиеся и закопченные остовы каменных стен. Я замерла. Эрик молчал. Из груди вырвался тихий стон, словно смертельно раненный зверек, по спине волнами пробежала противная дрожь, и я закрыла ладонью рот. Слезы подступили к глазам, намекая на опасную близость истерики… Обгорелые останки, развалины, перекореженная груда блоков и бетона, черные, обугленные, обожженные языками безжалостного пламени, полуобвалившаяся, зияющая выбитыми оконцами ранее стеклянная крыша — вот и все, что осталось от штаб-квартиры. От моего дома, который уничтожили. Ведь другого у меня и нет… Проклятье! Под ребра протиснулась мрачная безысходность. Ничего тут и никого не осталось… Вокруг царило запустение и хаос. Бесстрашные безнадежно рассыпаны по городу, разобщены. Не было больше никакого Бесстрашия… но оно часть меня, часть моей жизни. — Чем же они так… взрывчаткой? — сипло проронила я, а душа просто в комочек свернулась. Эрик напряженно разглядывал закопченные остовы стен, намертво сжимая челюсти. Злился. — На месте Ямы — одно крошево и обломки камней, как и на месте Отречения. Они уничтожили две фракции… — Ты еще не знаешь, — начал Эрик, пристально глянув на меня так, словно я возьму сейчас и грохнусь навзничь. И выдохнул: — три фракции. Дружелюбие сровняли с землей, раскатав драгстерами в поисках Бесстрашных. — Что? — Воздух с присвистом ушел из легких… дышать, глубже дышать. Еще глубокий вдох. — Нет… — А сердце болезненно защемило, и в глазах поплыло яркими, ослепляющими обрывками, среди которых мелькали знакомые лица друзей, родных и близких, для которых меня, наверное, больше не существовало. Обрывки из моих надежд и счастливой жизни, которые отняли. Обрывки из прошлого, собранного и окутавшего в одно долгожданное полотно безумия, которое накрыло меня с головы до ног, словно пытаясь отгородить и защитить от всего, что произошло. А потом обрывки вновь исчезли, превращаясь в руины, испещренные золой и пеплом… Я смотрела на них, и будто кожу жгло, что пришлось зубы стиснуть от отчаянной злости на весь тот полнейший крах, что творится в моей жизни. Они забрали у меня все, без остатка. И это жестокая явь! А что будет дальше? Только вечное бегство, страх и отчаяние. Никакого будущего. Неужели для нас и впрямь нет больше надежды? Грохот выстрелов, режущих своеобразный от пожарища воздух, прозвучал настолько внезапно, что я просто не успела ничего понять и увидеть, кроме огромной фигуры, схватившей меня в охапку, укрывая от пуль, врезающихся в борт вагона. Черт, снова встряли! Эрик, затолкав меня за свою спину, налег на дверь, закрывая ее. А на меня навалилась просто невозможная усталость, хотелось упасть. И глаза закрыть. И чтоб не трогал никто пару дней. Мышцы начало противно колотить дрожью. — Эрик, кто это был, ты видел? — Вольники, — взрыкнул он, оттаскивая меня к противоположной стене вагона, подальше от окон. Крошка стекла рассыпалась брызгами по полу, пули поганили обшивку, вгрызаясь в нутро состава. — Я же говорил, что они вокруг штаб-квартиры ошиваются. Мы слишком привлекли внимание, надо уходить из города. Тебя нигде не задело? — Нет. — Я поморщилась от вспыхнувшей боли в подвернутой ноге, сползая на пол и охая. В глазах у меня на мгновение потемнело — Похоже, спасать меня, опять входит в твою привычку! — По-моему, не самый плохой вариант. Или ты против? — прищурился он, а сквозь сжатую линию губ, вдруг, дрогнула скупая улыбка. Не ухмылка, пестрящая презрением, окатывающая меня почти все время нашего знакомства, а очень-очень знакомая улыбка, почти настоящая, которой я уже давно не видела. Каково это, уживаться с двумя борющимися сущностями в одной оболочке: светлой — человеческой, и тёмной, как полуночный сумрак, захватывающий изнутри? Сможет ли он, в самом деле сдерживать себя, не знаю, но хотелось надеяться. А что мне еще оставалось-то… я и верила, и не верила, но старалась понять и принять его даже таким. Ведь еще не поздно, раз Эрик осознавал в себе ту грань, за которой живет монстр. Он чувствовал, ощущал… В конце концов, он не виноват, что оказался под влиянием эксперимента. Это была скверная идея. Даже больше, чем скверная! Самое главное, дайте мне оптимизма и вторую нервную систему, пожалуйста. С Эриком мне, несомненно, опасно, но он, не знаю даже, наверное, свой, а своих бросать нельзя. Хм… свой… Этот человек теперь мой, а я — его? Забавно. И как скоро мы переубиваем друг друга? В Эрудицию мне нельзя, но нужно найти способ связаться с Дином, хотя бы дать знак, что я жива. Если с моей кровью, и правда, что-то не так, хоть это и полнейшая чушь, то Дин сможет взять ее на анализ и проверить. Вот только, я идиотка, проболталась о брате Сэму, и за ним наверняка приглядывают. А больше никому я не нужна! Искать Бесстрашных я не стану, тем более, я для них предатель и слушать меня они, стало быть, не захотят. Тьфу, придурки, какого хрена они сидят на жопах и ничего не делают, а? Почему не объединятся против Сэма, чего ждут? Многое из того, что наворотили наши лидеры, можно было попробовать предотвратить. Теперь поздно. Эрик исчез в кабине управления, пули все еще чмокали в стальной корпус, а потом состав набирал скорость и унесся вдаль от угадываемого большого пролома с неровными краями разрушенных, из-за подрыва, рельс, ведущих в депо Бесстрашия. И меня захлестывали обжигающие до физической боли, смешавшиеся воедино, ужас, гнев, непонимание, ненависть… Но самое отчетливое — это приторное желание мести, держащее на плаву, заставляющее еще дышать, двигаться, жить. Бороться. Мы же еще живые. Мы сильные. Мы бесстрашные! И не отдадим им больше ничего. Никогда. Это невыносимо-ядовитое чувства, рвущегося наружу при мысли о том, что они посмели все отобрать. Все разрушить. Ненавижу! Вернувшись, Эрик пристроился возле выбитого окна, закурил, хмуро приглядывая за обстановкой, пока я ковыряла грязный бинт на ладони. Твою ж мать, как бы заразу не подцепить теперь, и нога разболелась, просто чертовски! Блядь, калека. Да к черту это всё душеёбство! — Куда мы теперь? — Обратно до Нави-парка, но, скорее всего, нас уже там могут ждать, так что выпрыгиваем возле Олд Тауна, и через подземные ходы за стену. — Так вот как ты, значит, в город попадаешь… Эрик, — позвала его, серьезно глядя в серые бездны глаз, — я хочу чтобы они все сдохли! — «Они все» — это кто? — не менее серьезно спросил он не глядя на меня. — Все, кто это устроил. — Ну и кто же это, по-твоему? Конкретно? — Сэм и его приспешники. «Вольники» эти, непонятно откуда взявшиеся. Я на самом деле не очень понимаю и плохо соображаю сейчас, но все это… так неправильно. Ужасно! Это нельзя так оставлять! Разве ты так не считаешь? Сам-то ты чего хочешь делать? Эрик молчал. Курил, глядя в разбитое окно, и ветер трепал его отросшую челку. Он всматривался в разрушенные городские здания, немного прищурившись, будто подбирал слова или гадал, можно и стоит ли вообще со мной разговаривать, или проигнорировать мои вопросы, как он обычно всегда делал. Наконец, он выбросил окурок и повернулся ко мне. Смотрел на меня долго, тяжелым взглядом, не предвещающим ничего хорошего. — Ты, вообще, понимаешь, на что хочешь подписаться? В Эрудиции сейчас засели те Бесстрашные, которые верны Сэму, присягнули ему и работают на него. Я точно знаю, что мои командиры — Вайро, Джойс, Бартон, все они там, и уходить никто из них не планирует. Чтобы добраться до Сэма, их тоже придется убить. К этому ты готова? Я не знала, что ему ответить. Ворона мне было очень жалко, ведь я хорошо знала его, а остальные… Ведь если они теперь с Сэмом, значит, им все равно, что случилось с Бесстрашием. Они разрушили Дружелюбие, и делая это, они вряд ли были под сывороткой, они исполняли приказ, но ведь по доброй воле… Одна-единственная мысль, что это нельзя так оставлять, билась во мне, но как это будет выглядеть в подробностях, я как-то не задумывалась. — Если они допустили все это, — я ткнула на запертую дверь вагона, за которой, в моем воображении, все еще проноились картины разрушенной, обугленной фракции, будто бы моей жизни, — они растоптали все, что было им дорого! Что нам было дорого! Мне! Они поддерживают ужасного человека, который не только все это допустил, все это устроил! Как это вообще возможно? — я закрываю лицо ладонями, и в нос мне бьет запах свежей крови, грязи и копоти, которой пропиталась кажется вся моя одежда. — Нужно бороться, нельзя сдаваться! Разве ты сам не этому меня учил? Эрик едва заметно покачал головой, а, может быть, это вагон так шатало, не знаю. Я как пьяная от всего, что случилось со мной за последние две недели, это какой-то непрекращающийся кошмар. Но только мысль о возможной мести и о том, что как-то, может, удастся все вернуть как было, расставить по местам! И если для этого придется убить этого уродского Сэма! Дайте мне кирпич, я ему въебу! © — Учил, — коротко бросил Эрик. — Но после этого, тебе придется жить по локоть в крови, Эшли Финн. Ты готова к этому? Я вот смог. Сможешь ли ты? Я где-то в глубине души чувствовала, что это вопрос с подвохом. Эрик — монстр, конечно, ему убить, как соломинку сорвать, но почему он задает мне все эти вопросы, он же сам сказал, что нам надо держаться вместе? Что-то тут не так, но голова моя в данный момент соображала очень плохо. Очень. Может быть, поэтому я сказала… то, что сказала: — Они не оставили нам выбора, они уже по шею в нашей крови, так за чем же дело встало? — дернув плечом, закусила губу, только б не сорваться. Но слез уже не было, будто выскребло их злостью. Будьте вы все трижды прокляты, сволочи. Я подняла глаза на Эрика и смотрела на него прямо, не отрываясь и не моргая. Он тоже уставился, потирая подбородок, явно в чем-то сомневаясь, но расплавленное серебро в его глазах окутывало надеждой и уверенностью. Я не отступлю. Пусть потом будет что угодно. Я хочу убить Сэма. И я сделаю все, чтобы он сдох. Даже если придется при этом идти по трупам. — Смело, — снова кивнул Эрик и отвернулся от меня, чтобы я вдруг не увидела одобрения в его взгляде. — Но ты должна понимать, что для нас с тобой это все может кончиться плохо. Очень плохо. — Эрик, — на меня вдруг навалилась такая горечь, что я верила в каждое свое слово, до последней буквы, — у нас уже все кончилось плохо. Вряд ли может быть еще хуже. А если ты имеешь в виду наши жизни… Так, может быть нам просто продать их подороже? Ему было явно по душе то, что я говорю. Явно. Даже его спина выражала удовлетворение, но он, конечно, никогда этого не скажет. Он лишь бросил на меня короткий взгляд и пошёл к двери вагона, вдавливая кнопку и распахивая ее настежь. — Прыгаем. Пора. — А как же поезд? — Он замедлится и остановится, — ответил Эрик через плечо, — нам поезда не понадобятся больше, «Вольники» будут ждать нас возле депо. Прыгаешь следом и не вздумай отставать! — и его мощная фигура исчезла в проеме. Выскочив из поезда, взвыв от боли в трижды треклятой лодыжке, я как могу, догоняю Эрика, который бежал по разрушенным улицам, как лось, не подумав даже ни разу оглянуться. Когда мы оказались в более или менее тихом районе, я рывком нагнала его и пихнула в плечо что есть мочи, заставив все-таки обернуться. — У меня есть условия! — выкрикнула я ему в лицо, но он вдруг схватил меня за шкирку и впихнул в покореженный проем здания, мимо которого мы проходили. — Ты действительно думаешь, что сейчас самое время для условий? — грозно поинтересовался Эрик, пристально вглядываясь в пустынную улицу. — Тут везде полно изгоев, а за твою голову назначена награда. Если мы идем, то идем быстро! — и он уже намеревался продолжать бег по пересеченной местности. — Знаю и понимаю, но хочу договориться заранее о некоторых вещах. Никакого насилия с твоей стороны в отношении меня. Я не знаю, что у тебя там за моделирование и как ты с этим справляешься, но живой я тебе не дамся, буду защищаться до последнего вздоха… — Я не понял, ты о чем сейчас? — совсем посмурнел Эрик. — О домогательствах. Не смей протягивать ко мне свой член, и руки распускать завязывай. Тогда мы сработаемся. Он вперился в меня колючим взглядом, и мне показалось: пристрелит за милую душу. Челюсти сжаты так, что я вроде бы даже слышала, как скрипят его зубы. Как бы не высыпались они у него от такого напряга. Ну, а что! Должна я себя хоть как-то обезопасить. — А ничего, что ты меня выбешиваешь своими постоянными попытками изгадить мне жизнь! — рявкнул он, однако, не сделал ни одной попытки даже замахнуться, что меня одновременно обрадовало и обнадежило. — Ты сам сказал, что нам надо держаться вместе. Ты первый это предложил. Ну вот… я согласна, но с условиями, — осторожно продолжила гнуть свою линию, готовая стартануть в любой момент, ежели чего. — Идиотства отставить. В хуйню не влезать. Исполнять мои приказы, даже самые безумные. Это мои условия. — Пф-ф, и только-то… — начала я, но осеклась, испугавшись, что его сейчас Кондратий хватит, чет какой-то нездоровый румянец у него… — Хорошо, я не буду тебя раздражать. Но и ты свои вот эти лидерские замашки брось, — осмелела я от его уступок. — Я признаю твой опыт и силу. Но не самодурство и нежелание держать себя в руках. Что дальше произошло, я поняла уже постфактум. На меня посыпалась штукатурка, а лидерский кулак, впечатанный в стену, чуть в стороне от моей головы, опять весь в крови. Он это сделал с такой силой, что я, кажется, почувствовала на щеке капельки крови, брызнувшие из его руки. О, давно у нас заскоков не было! — И запугивать меня не стоит, — оповестила его. — Я и так на всю голову чокнутая, ты же не хочешь иметь дело с окончательно лишившейся ума девкой? Вот и побереги нервишки. С Эриком так нельзя разговаривать. Нельзя. Потому что он Эрик! Но у меня с какого-то момента атрофировались все инстинкты самосохранения и, вообще, все страхи и прочее отошло на второй план. Вероятно, сказывалась усталость. Я не знала. Я уже приготовилась к тому, что он будет меня убивать за сию дерзость и даже прикрыла глаза, ощущая холодные мурашки, ползущие по лопаткам. Когда почувствовала… его большой палец, который вытирал что-то с моей щеки. Провел им по лицу, и я увидела из-под ресниц, как он уставился на размазанную по нему кровь. Ага, значит, не ошиблась, так вдарил, что раскровил себе все. — Посмотри на меня, — его голос будто бы окунул меня в прошлое. Я знаю этот голос, именно таким Эрик обращался ко мне… когда… Глаза распахнулись сами собой, и первое что я увидела, печальное и усталое лицо того самого Эрика, который не терпел моих страданий, который заботился обо мне и… может быть, даже оберегал меня. — Не играй со мной в свои дурацкие игры. Игры кончились. Теперь только вперед. До конца. Понимаешь? «Не знаю. Вот честно, я, вообще, ни хрена не знаю, не понимаю и ничему и никому не доверяю. Я хочу домой, к маме, чтобы она покачала головой, сказала «Бедовая ты моя!», чтобы не было этих ужасов, разрушенных и уничтоженных жизней. Я хочу быть влюбленной дурой, которая бегает по фракции и влипает во всякое дерьмо, а большой и сильный лидер, поскрипывая зубами, ее из этого дерьма вечно вытаскивает. Я хочу зарыться под его большую и сильную руку и не думать больше ни о чем, кроме того… как же сильно я его люблю. Любила. Или… не знаю… Ничего не зна…» Внезапно, Эрик притянул меня к себе, коротко прижав к своей груди. Именно так, как только что грезилось мне. Но, правда, сразу же отстранил. — Нам надо уходить. Быстро. Я слышу звуки моторов, возможно, это за нами. — И, подхватив меня под локоть, понесся в сторону того самого дома, где я застряла и отбивалась от изгоев кажется еще только вчера. Ладно, действительно нужно убираться отсюда. Изо всех сил игнорируя ноющую боль в ноге, я ковыляла за Эриком, стараясь не отставать. Как бы там ни было, будем считать, что мы договорились.