_____ [1] Гордон Рамзи — знаменитый британский шеф-повар, один из ведущих популярного шоу «Лучший повар Америки». [2] Джейми Оливер — английский повар, ресторатор, телеведущий, популяризатор домашней кулинарии и здорового питания. _____
…Вчерашняя вспышка матери вскрыла меня скальпелем как один большой гнойный нарыв; жалость Карлайла заставила почувствовать себя ничтожной и беспомощной; искреннее дружелюбие Эмметта совершенно противоречило событиям того дня. А ночью меня поджидал ядовитый и самый раздражающе реальный сон, который только могло породить мое уязвленное, растрескавшееся сознание. Эсме была не на шутку встревожена, когда застала меня одиноко стоящей на небольшой веранде в кабинете Карлайла. Внизу расположился крутой склон, ведущий будто бы в никуда, тяжелые ветви и мощные стволы вокруг скрипели и раскачивались от порывов ледяного ветра. Я уставилась вниз с обрыва, наблюдая, как ветер пытается разорвать хвойные кроны в клочки. Это означало лишь одно: обещавший помочь доктор Карлайл исчез из дома по неотложным делам. Его не было в тот самый момент, когда я отчаянно в нем нуждалась. Обеспокоенная Эсме отогрела меня, продрогшую на балконе, и попыталась расшевелить. Она была чуткой и нежной, словно желая показать, что слова Тани совершенно не повлияли на ее мнение о моей персоне. Приемная мать как будто надеялась поучаствовать в моем восстановлении, моем долгожданном преображении в ответственного и здорового человека. Под ненавязчивые разговоры о музыкальных предпочтениях, литературе и любимых фильмах мы полили в доме цветы, составили список покупок на неделю, а затем провели несколько часов в ее личной студии, которую я увидела впервые. Эсме оказалась скрытым человеком искусства: на стенах висели ее собственные фотографии и карандашные наброски архитектурных сооружений по всему миру, целую полку заняли эскизы восхитительных нарядов. В обществе Эсме мне и правда стало спокойнее. Я неохотно признала, что одиночество не идет мне на пользу, и уж лучше отвечать на вопросы Эсме, заниматься приготовлением обеда в ее компании, и отдыхать в уютном кресле, пока она просматривает почту и пишет длинные письма в ответ, чем прозябать в комнате, уставившись на фотографию Марвел в телефоне, на которой внезапно обнаружился издевательский прищур. Ближе к вечеру я почти убедила себя в том, что без приключений дождусь возвращения домой. Я добьюсь хоть толики понимания с каждым из Калленов, буду славно проводить время с Софи и, наконец, абстрагируюсь от Мэнголда. И, как только ступлю на порог шале, наконец попрошу помощи у Кейт все-таки родной и давно знакомой. Карлайл Каллен был слишком влюблен в собственный авторитет, чтобы мне пришло в голову беспокоить его после всех учиненных мной неприятностей. Если не случится ничего противоестественного, я обязательно заглажу произведенное впечатление и не стану впутывать Карлайла в бесконечные проблемы человека, больного ПТСР. Я попыталась окончательно расслабиться перед сном, сыграв несколько пробных композиций на рояле, но сначала слишком долго и придирчиво выбирала ноты, а потом поняла, что вовсе не могу играть. Я хотела исполнить Ференца Листа по просьбе Эсме, хотела искренне улыбнуться и поблагодарить ее за мое любимое печенье, но рот будто сковывало судорогой, а непонятное, неутолимое желание свободы отказывалось исчезать. Я никак не могла сосредоточиться. Я все время сбивалась с ритма, пальцы чересчур быстро соскальзывали с клавиш, и звуки получались отрывистыми и резкими. В конце концов я ретировалась, объяснив паузу плохим самочувствием. Мне было слишком стыдно терзать тонкий слух бессмертной женщины неумелой игрой. В полутьме зала мне снова стало одиноко без Тани, но звонить ей было слишком страшно. Вдруг вчерашнее письмо — лишь хорошая попытка внимательного Карлайла добиться моего душевного благополучия?.. Вдруг он его подделал, вдруг следит за каждым моим шагом? Тише, тише, Ли, не весь мир сосредоточен на том, чтобы загнать тебя в угол, пусть иногда тебе и кажется наоборот.***
Доктор Каллен так и не вернулся домой в понедельник, так и не завел разговора о моем нездоровом поведении, не изъявил желания меня спасти. Я снова не смогла уснуть той ночью, слишком встревоженная возможным повторением кошмарного сна. Я лежала, уткнувшись щекой во влажную наволочку, глядя сначала в иссиня-черное, исколотое звездами небо, а потом и на светлеющий далеко на востоке горизонт. Вежливые приветствия, горячий кофе, завтрак, ланч с собой — и я снова готова к школьным будням, будто ничего и не произошло. Но на душе был горестный осадок, а отражение в зеркале оказалось красноречивее любого диагноза. — Прости, что мы так и не поговорили вчера, — доктор Каллен остановился подле меня, пока я заматывала на шее шарф, стараясь создать как можно более объемную занавесу от пронизывающего ветра, что со скрипом раскачивал деревья. — Как ты себя чувствуешь? Готова к школе? — Ничего, — лаконично ответила я. Но потом глубоко вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза, испытывая противоречивую смесь паники и желания почувствовать себя защищенной. — Мне бы очень хотелось побыть дома. И сегодня, и завтра, и до самого Таниного приезда. Только вот стены давят. Карлайл понимающе кивнул и подал мне висевшую на стуле сумку. — Возвращайся сразу после уроков, и мы обязательно обо всем поговорим. — Карлайл поправил загнувшийся капюшон на моем пальто, и я до боли закусила губу от непосредственной, будничной, естественной заботы, выраженной в его жесте. — Я больше не хочу никому навредить своими поступками, — шепотом произнесла я, разглядывая носки его брог из телячьей кожи. — Мне больно из-за слов Тани, мне страшно остаться одной, я не спала всю ночь, потому что… Я оказалась в крепких ледяных объятиях раньше, чем успела договорить. С губ сорвался облегченный вздох. Я не одна, наконец-то я не одна. Мне не обязательно дожидаться встречи с Кейт. Карлайл хочет помочь мне так же сильно, как я хочу почувствовать себя хоть чуточку лучше. — Ты больше не останешься одна, обещаю. — Ладонь доктора нежно коснулась моих лопаток, и я вздохнула, одновременно облегченно и горестно. — Таня была чрезмерно резка в своих вчерашних высказываниях, но в какой-то мере я даже этому рад. Хотя бы что-то мотивировало тебя наконец-то встать на путь выздоровления. Мы будем работать вместе и обязательно найдем способ пережить гибель твоих родных. Я рассеянно кивнула и нехотя отстранилась, бормоча подобие благодарности. Мне было сложно мысленно оторваться от покрытых янтарной пленкой, нечитаемых глаз, но морозный воздух улицы вернул меня в чувство. И все-таки я сказала мысленное спасибо тому, кто пригнал машину ко входу, избавив меня от необходимости тащиться полторы сотни метров до гаража.***
Странно, но этим утром в школе я уже не чувствовала себя не в своей тарелке. Ученики, как и всегда, дружелюбно здоровались. Уже лучше, чем воображаемый мной шепот в спину о том, как здорово мы с Мэнголдом развлекли всех в кинотеатре. Думаю, теперь между двумя партиями воцарится подобие перемирия — я не беспокою его, он меня. За подобными мыслями меня и застала усевшаяся за парту Софи. — Вы с Мэнголдом что, на пару прогуляли понедельник? — Она широко улыбнулась, всем своим видом показывая, что шутит. Вот уж интересное совпадение. — Не имею ни малейшего понятия, что там приключилось с Алексом. Лично я слегла с простудой после выходных. Отцу пришлось отложить свой любимый скальпель и вспомнить о таблетках, сиропах и горячем курином супе. — Софи засмеялась в ответ на мою дружелюбную иронию, в ее ясных глазах блестели искорки. — Рада, что тебе уже лучше. Извини, я не могу не спросить, — Софи свела брови на переносице и на секунду отвела взгляд. — В субботу в кино… Ты ведь в порядке? Я и не заметила, как крепко задумалась над тем, насколько я не в порядке; как устала зацикливаться на этой мысли. Софи в ожидании так и не произнесла ни слова. Где-то, словно за толщей воды на дне бассейна, хлопнула дверь класса. Наконец я встрепенулась и попыталась вернуть на лицо подобие беспечности. — Я случайно встретила его тем же вечером, и мы со всем разобрались. Мы квиты, — отрывисто произнесла я. Софи чересчур вдумчиво, словно не до конца веря мне, провела пятерней по волосам. Я спросила о Стивене; предлога лучше, чем этот, было просто не найти. Подруга распустилась пионом прямо на моих глазах и принялась без умолку трещать о выходных, в особенности о вчерашнем ужине в кругу ее семьи, где все просто обожали бойфренда дочери. Я идеалистично представила себе их счастливое совместное будущее: беспечные годы в колледже, где она будет изучать искусство или английскую литературу, а парень получит стипендию и возможность участвовать в гонках, принося с каждым годом домой все больше кубков, и в конце концов пробьется в чемпионы. Они оставят образование на потом и вместе отправятся путешествовать от гран-при до гран-при. Софи будет его самой преданной болельщицей, а на ее безымянном пальце будет поблескивать кольцо. Теперь я видела, как выглядит счастье. Из Софи била жизнь. Она была искренней. Она не задумывалась о том, что можно говорить, а чего не стоит, она планировала будущее, она могла запросто рвануть хоть на край света. Ее неведение и неопытность были тем самым ключиком от всех дверей…***
Я чувствовала легкость и спокойствие после подробного и светлого рассказа Софи о радостных буднях со Стивеном. Пребывая в прострации, я шагала на историю, где меня небось уже поджидал похмелившийся Мэнголд. Теперь между нами должен появиться хотя бы намек на взаимопонимание, не до такой же степени он непостоянный. За партой я обнаружила привычный сгорбленный силуэт. Мэнголд уложил тяжелую голову с шапкой спутанных светлых волос на рукава безразмерной толстовки, отвернувшись в противоположную сторону от двери. Неужели он напился до такой степени, что не успел оклематься за воскресенье? — Привет, Алекс, — довольно бодро поздоровалась я и водрузила свою сумку на стол, чтобы отыскать внутри хотя бы тетрадь. Дальнейшее происходило, как в режиме замедленной съемки. Алекс ощутимо, болезненно напрягся всем телом, прежде чем ухватиться длинными, бледными пальцами за края парты и медленно, угрожающе выпрямиться. Я ощутила, как пересохло в горле, когда он осмотрел меня с головы до ног с такой надменной злостью, словно Эмметт и правда лично явился в его дом прошлым воскресеньем и поколотил его за то, что мне влетело от Тани. Я нервно отодвинула свой скрипучий стул как можно дальше от того места, где чадил и искрился Мэнголд. Его тонкие пересохшие губы сложились в жесткую линию, глаза будто потеряли весь свой искрящийся небесный свет и стали пресными, сухими и колючими. — Нам надо поговорить, Каллен, — жестко начал он. Голос был хриплым, одичалым. Я так и стояла примороженная к месту, боясь даже предположить, как он поведет себя дальше, что решит рассказать о наших развлечениях в субботу. Опять чертова непредсказуемость! — Я-то после наших посиделок думал, что ты нормальная девчонка. Даже симпатичная. Какой же я легковерный осел, правда, Каллен? Он говорил тихо, вкрадчиво, но это не помешало многочисленным свидетелям заинтересованно покоситься в нашу сторону и как бы невзначай откинуться поближе на жестких стульях. Я сжала ладони в кулаки. — Но каким-то… колдовством ты умудряешься испортить все, находясь в этот момент неизвестно где! — Теперь он звучал по-настоящему зло, в полупрозрачных глазах будто танцевали языки пламени из газовой горелки. — Нахер тебе все это, Каллен? Ты меня злишь. И уж поверь мне, злым я тебе не понравлюсь. Нет, ну не может же быть, чтобы он серьезно полагал, что я понимаю его полубессознательные бредни. Он окончательно выпрямился и впился в меня ледяными глазами. Я разглядела залегшие под ними глубокие багровые тени; он выглядел изнуренным и озлобленным, словно, как и я, не мог нормально спать вот уже несколько дней. Мне нужно решить нашу проблему без вмешательства вездесущего офиса, нужно попробовать добиться от Мэнголда нормальных объяснений. Иначе я не выдержу и в конце концов огрею этого олуха сумкой по башке, лишив того последних мозгов, и Таня меня четвертует на пару с доктором Калленом. — Постой-постой, ты опять за своё? Я устала тебе повторять, что не понимаю, о чем ты, блин, вообще говоришь! — Я старалась не обращать внимания на одноклассников, которые на протяжении наших бесконечных ссор явно успели надумать себе кучу душещипательных подробностей и уже, наверное, твиттили происходящее с кучей злорадных хэштегов. Вся школа будет знать о нашей крысне уже к следующему уроку. У Мэнголда на щеках заиграли желваки, он подскочил с места так резко, что с оглушительным грохотом опрокинул стул. Костяшки пальцев побелели, в глазах полопались капилляры, массивные плечи сгорбились. Я не сомневалась; он мог меня ударить. Он мог сотворить, что угодно, наплевав на общественные порядки. Один из самых перспективных учеников захолустной школы Форкса останется безнаказанным в любой ситуации, в отличие от вызывающей и нервной новенькой. Пусть и нагруженной крутым телефоном, машиной и известными родственниками за спиной. — Да ты можешь сколько угодно втирать мне, что ничего не понимаешь! Я тебе не верю. Прекрати надо мной издеваться! — Мэнголд грохнул кулаком по столу, и в аудитории повисла гробовая тишина. Учитель с нарочитым безразличием штудировал план урока. Одноклассники коллективно затаили дыхание. Было ощущение, что мне ударили кулаком в солнечное сплетение. Перед глазами все начинало медленно плыть — не то от выступивших слез, не то от помутненного страхом рассудка. В голове, словно маленькие дымовые шашки, взрывались ядовитые слова Тани, жестокие, бескомпромиссные, отравляющие. Тон Мэнголда смешивался с обвинениями матери, моя собственная беспомощность и уязвимость вызывала внутри едкую тошноту. Я схватила свою сумку в ослабевшие руки и поспешила на выход, расталкивая впечатленных одноклассников. Пока я не натворила ничего ужасного, пока разум еще не отделился от тела, мне нужно было вернуться домой. Лечь на диван в кабинете доктора и беспомощно разрыдаться. Попросить избавить меня от школьной экзекуции, рассказать об агрессивном дубине Мэнголде, о том, что даже дружба с Софи не сделает это место хоть капельку лучше. Я вылетела на улицу через первую попавшуюся дверь, кутаясь в расстегнутый дафлкот и пытаясь определить, в какой стороне стоянка с моей машиной. — Я с тобой еще не договорил, Каллен! — Цепкая кисть Мэнголда заставила меня развернуться. В ушах шумело, сердце отбивало бешеный ритм, я чувствовала, как от щек отливает кровь и как начинает знакомо покалывать кончики пальцев. — Прошу тебя, оставь меня наконец в покое! — взмолилась я, делая шаг назад и беспомощно упираясь в кирпичную стену. — Мне и так влетело за попойку с тобой, — прошептала я одними губами, не поднимая глаз от его сжатых кулаков. — Сейчас ты выпустишь меня, и я пойду к машине. Я не собираюсь больше задерживаться в этом городе. Отойди в сторону, и ты больше никогда меня не увидишь. Обещаю. Я подняла на него взгляд и увидела на его лице замешательство. Он отступил; я облегченно вздохнула, наслаждаясь кратковременным личным пространством. Я не могла, не хотела или боялась вглядываться в его глаза, похожие на осколки мутного льда, а он наоборот — будто силился меня прочесть: хмурил брови, поджимал губы, жмурился, замирал, словно от резкой боли в виске. — Тогда объясни мне одну только вещь перед твоим торжественным отъездом, — сквозь зубы произнес парень, и я замерла в ожидании, чувствуя ладонями края выступающих кирпичей и пытаясь переключиться. Шершавая поверхность приятно щекочет кончики пальцев. Он не посмеет меня тронуть. Я все еще в безопасности. — Как ты отбросила меня тогда на газон? Я в два раза тяжелее тебя. Злость и обида моментально переползли через воображаемый край. Да какая разница, так я это сделала или эдак? Почему он просто не оставит в покое эту несуразицу? В этот самый момент я остро почувствовала необходимость как можно скорее покинуть Форкс. Пора было спрятаться за ледяными спинами вампиров, разжалобить их своей неустойчивой психикой, попросить позволить мне прозябать в их бессмертном обществе с бесконечным кино и разговорами обо всем, что только станет им интересно. Но сейчас этот чертов придурок нарывается на самый резкий ответ из моего арсенала. — Знаешь, как это было? — зло произнесла я. — Ты понятия не имеешь о личном пространстве. Подошел ко мне слишком близко, прямо как сейчас! И я тебя оттолкнула, на что имела полное право. Ты не удержался, споткнулся о сумки со своим спортивным барахлом и рухнул на землю. И об асфальт заодно башкой приложился, вот и бесишься! — Мое раздражение отмело в сторону осознание того, что он сильнее. Что он может загнать меня на затворки школы и унизить так, как не сумел бы никто. Но мной двигала слепая ярость. — С меня довольно. Больше я ни за что не приму твои извинения, пьяный ты будешь или под кайфом! Я откажусь от истории, и к черту всех сорока четырех президентов, лишь бы больше никогда с тобой не пересекаться, Александр Дубина Мэнголд! — закончила я и решительно потопала прочь. Мне было больно и обидно от собственной непредупредительности. Я могла предотвратить ужасы этого дня, просто оставшись дома, сославшись на болезнь. Но я слишком сильно верила в свое шаткое положение в этом мире, хотела снова проверить себя на прочность. Гордыня! Но если коррозия сковала деталь, то рано или поздно она сломается, пусть и подержится некоторое время на месте. Сломается в самый важный, в самый неподходящий для того момент. — На этот раз ты так просто от меня не уйдешь. — Он схватил меня за руку и резко развернул к себе, отчего я чуть не выронила сумку. В глазах стояли слезы, на душе скребли кошки, я мысленно взывала хоть к кому-нибудь. У них в доме есть та, что видит будущее. Почему с ее легкой руки здесь еще нет Эмметта или Карлайла? Я не справляюсь, я теряю волю… — Оставь меня в покое… — Мой голос срывается, я пытаюсь вырваться, кожу обжигает нежеланное прикосновение, сумка с грохотом приземляется на землю, когда я оказываюсь болезненно прижатой к стене. Полупрозрачные глаза Мэнголда будто смотрят сквозь мою грудную клетку, прощупывая склизкими щупальцами мои внутренности, мои самые уязвимые места. — Скажи мне чертову правду! — взревел он. Сознание померкло в панике, но я успела равнодушно отметить, что внутри уже совсем скоро оборвется та самая ниточка, что связывает меня и мой недодар. Он не позволит ему меня обидеть. С губ сорвался вздох, и я обмякла, пока не почувствовала, что меня ощутимо встряхнули — словно он пытался выбить пыль из тряпичной куклы. Пространство вокруг меня замерло, разлилось озоном, как будто в предвкушении первого грозового разряда, разрывающего небо — я не слышала, что отчаянно верещал Мэнголд, продолжая дергать меня за плечи, явно пребывая в замешательстве от отсутствия моей реакции. Бессилие обволокло все мое тело как ощутимая, отвратительно вязкая, липкая субстанция. Я почувствовала, как изнутри поднимается тепло: Кейт как-то рассказывала о том, как она пользуется своим даром, как ток будто скользит по ее венам, мучительно желая выбраться, как доходит до самых кончиков пальцев, как яростно ударяет в противника, упиваясь свободой и дракой. Я разбита и уязвима. Он опасен. Значит, он — враг, а я не жалею врагов. Я отпускаю. Отталкиваю его прочь, и он летит на шершавый асфальт метрах в пяти от меня, прикладываясь теменем о дорогу. Вот и моя последняя фора на пути к дому. К дому, где меня защитят, где беспокойная сила снова задремлет. Парень распластался на влажном асфальте, в опустевших глазах отражалось пасмурное небо. Я тяжело дышала; мне было все равно, ранен он или нет. В венах гудел адреналин, ноги несвоевременно путались между собой, обжигающий ветер холодил разгоряченные щеки и шею. Я механически нашла ключи от машины в пыльных недрах школьной сумки. Я не сразу поняла, почему не могу отыскать на парковке свой Порше. Не настолько я сумасшедшая, чтобы забыть, где припарковалась. И машина действительно осталась на месте, вот только… выезд перегородила грязно-серая неухоженная легковушка. Он все продумал. Этот параноик выбил клин клином и загнал меня в ловушку. Я во второй раз приложила об асфальт единственного блуждающего полузащитника в школе. Самого быстрого игрока в команде. Я не могла отличить громыхающий в ушах пульс от его шагов позади себя; неопределенность пугала. Он мог догнать меня в любую секунду. Он мог схватить меня. Он мог получить сотрясение мозга. Все тело колотило, как в эпилептическом припадке, и я едва не выронила на дорогу ключи, когда забиралась в прохладный салон кроссовера. Тихий щелчок; все двери закрыты. Потрепанный и перепачканный ассасин с мрачной решимостью на лице неспешно обходит свою машину, почти ласково похлопывая ладонью грязный капот. Я прячу лицо в ладонях; из самого горла рвутся беспомощные рыдания. Он не тронет тебя, Лиззи. Ты в безопасности, хоть и заперта в многоярусной клетке из машин. Мэнголд настойчиво постучал костяшками пальцев в стекло водительской двери. Я отняла свинцовый взгляд от приборной панели. На его губах расползлась отвратительная, ядовитая, тошнотворно самодовольная улыбка. Я судорожно принялась искать в сумке телефон, чтобы что? Просить меня вызволить и заслужить звание трусливой папенькиной дочки? Все равно, не все равно. Если позвонить Карлайлу, он узнает о том, что непростые отношения с Мэнголдом сложились давно, и что я не препятствовала зарождению безумия. Эмметт просто оторвет ему голову. Если Таня… она слишком далеко, чтобы хоть как-то мне помочь. — Ты не можешь больше отпираться! Я тебя отпущу, только скажи мне, как! Я требую, объясни эту чертовщину и убирайся! Как? Как?! — Его голос был едва слышен из-за стекла, но по телу все равно прошла непроизвольная судорога, скривившая мой рот. Он был прав. Внутри меня как будто тикала бомба с часовым механизмом, чье действие не могут предсказать ни окружающие, ни я сама. Я могла бы собраться, вернуться в школу — но это слишком опасно. Карлайл твердит о том, что я должна научиться себя контролировать, вливаться в социум — но это невозможно. Любое неосознанно неправильное поведение окружающих меня людей может поддеть чекý, спровоцировать смертельный выброс. Значит мое место там, где я не смогу кого-то необратимо покалечить, моя судьба — затворницы… Мэнголд снова стукнул кулаком по стеклу, отрывая меня от пугающих мыслей. — Я не знаю! Не знаю я, как это делаю, и не раздражай меня больше! — закричала я, трясущимися руками обхватывая себя за плечи и всхлипывая. — Убирай свою чертову машину сейчас же! — Голос сорвался, я бессознательно царапала ногтями шерстяной дафлкот — любые тактильные ощущения могут отвлечь, помогут переключиться. Он зло рассмеялся, и у меня перед лицом возник его кулак, побелевший от соприкосновения со стеклом. — Я разнесу ее к чертям, если не уберешь, — глухо прошептала я и испугалась собственного голоса — низкого, хриплого, опасного. — У тебя кишка тонка. — Он деланно расхохотался, но лицо оставалось красным от злости, он нервничал. Я стиснула зубы и нажала на кнопку запуска двигателя. Мотор утробно зарычал. Казалось, только вчера я мечтала разделаться со своими демонами, наконец пустить в свою голову постороннего, поделиться самыми горькими переживаниями, снова ощутить себя беспомощной и разбитой, чтобы суметь это пересилить — вновь стать собой. Очиститься. Но парой колких фраз и необъяснимыми обвинениями меня снова бросили на мутное дно. Ах ты глупый, самоуверенный проныра с лисьим взглядом небесно-голубых глаз. — Мне больше нечего терять, Мэнголд. Я найду оправдание своим поступкам, а вот ты останешься без тачки. Да, мне снова влетит от Карлайла, от мамы… — Я сморгнула мешавшие слезы с глаз, сжимая в кулаке край дафлкота. — Но я не намерена терпеть тебя и дальше. Я стиснула в ладонях руль, невидящим взглядом смотря вперед на серебристый корпус Субару, которая подставила свою водительскую дверь прямо под бампер моего немецкого кроссовера. — Отгони свою машину. Иначе будешь собирать болтики по асфальту. Мэнголд хмыкнул и прислонился к соседней машине, прищуриваясь и рассматривая меня с игривой смесью снисхождения и недоверия. — Каллен, а ты явно умеешь играть в покер, — хрипло произнес он и отбросил светлую челку, что лезла в глаза. — Так правдоподобно блефовать может только первоклассный шулер. Ты бы самого Ле Шифра заставила поверить в то, что настолько безмозглая. Но я-то знаю, что ремонт твоей машины обойдется тысяч в десять долларов. Даже ты и твой богатенький папочка не пойдут на такое. Его самоуверенность подействовала эффективнее, чем алый флаг в руках тореро. Болван, какой же ты болван, и ты поплатишься за глупость. Я безмолвно пристегнулась, переключила передачу, протиснулась как можно дальше назад. Камера заднего вида практически уперлась в чахлое дерево. У меня было два-три метра для разгона и тарана. Это последний шанс для вампиров явиться и предотвратить крушение. Где же ты, Элис? Я заставила себя не думать о последствиях. Каллены придут в понятную ярость, пожалеют, что вообще согласились принять меня в семью. Я стану черной меткой в бесконечной вампирской памяти. И все-таки моя безопасность превыше всего. Мэнголд озадаченно следил за моими действиями и постепенно терял свое самодовольство. Я чувствовала себя размазанной по асфальту, униженной, и бессильной. Я перешла все допустимые границы, но велосипедист не оставлял мне выбора. И все же я должна была хотя бы сообщить Тане о том, что собираюсь наплевать на ее просьбы и устроить провокационную сцену на школьной парковке. Пускай она скажет, что мне делать. Я хочу услышать ее голос, хочу показать свою ответственность, то, что мое сознание и совесть еще не возможно сжечь до конца даже самым выводящим из себя поведением. В трубке не раздалось даже пары длинных гудков — меня сразу перекинуло на автоответчик. Прозвучал предательский протяжный звук, после которого я моментально потеряла дар речи. В горле пересохло. Постыла. Она даже не хочет меня слышать. — Привет, — тихим, неуверенным шепотом начала я. — Наверное, ты решила, что со мной опять приключилась выходящая за рамки твоего понимания история, но я не пьяна и все еще не укатила на другой конец штата. Вот только… у меня проблемы в школе. Большие проблемы, которые я не могу решить своими силами. Мне очень жаль, если ты снова посчитаешь мой поступок безответственным, капризом несдержанной психанутой девчонки, — голос неожиданно сорвался, и я впилась зубами в костяшки, отводя взгляд. — Но мне страшно… я очень хочу оказаться дома, потому что… Кейт была права, я больна… и все, что я хочу сейчас — получить помощь. Прости за то, что через пару минут я снова не оправдаю твоих надежд. Я тебя люблю, мам… — тихо закончила я и отшвырнула телефон на сидение. Я еще очень долго не буду отвечать на звонки. На несколько секунд я крепко закрыла глаза. Что, если из-за моего поступка Каллены откажутся от меня? Что, если им придется съехать с насиженного места? Что, если?.. — Говорил же, ты только и можешь, что болтать, — надменно произнес Мэнголд. Мозги резко переключились. Я подняла глаза и теперь смотрела только вперед. Он не оставил мне выбора. Грубиян нарывался. Я больна. Меня поймут и оправдают. Я стукнула ладонью по рычагу переключения передач и вжала газ в пол, заставляя двухтонный спортивный кроссовер сорваться с места, как упругое тело гепарда перед решающим броском. Зимними вечерами мы с мамой часто смотрели Animal Planet, сравнивали друг друга с понравившимися зверьми: она — ласка, я — мышь-соня. Теплое овчинное одеяло ограждает меня от холода ее тела. Не думай об этом больше. Сложно сказать, в какой момент я закрыла глаза, но болезненно жесткий удар ощутила на полную. В тело врезался ремень безопасности. Голова приложилась об руль, в лицо ударила подушка безопасности. В ушах стоял раздражающий механический шум, перед глазами плясали яркие вспышки, заменившие зрение. Я очутилась в белом вакууме от подушек, что добротно вылетели со всех сторон. Оглушенная и одинокая. Аварийная сирена жалобно выла где-то на заднем плане, но у меня уже не осталось слез и голоса, чтобы выплакаться. Руки сотрясались крупной дрожью, и я не могла понять, что именно у меня болит. Когда я-таки сумела отодвинуть с лобового стекла налипшие подушки, то смогла разглядеть лишь искореженный капот своей машины и колымагу Мэнголда, из-под которой струилась мутная жидкость. Вся боковая часть автомобиля была смята до такой степени, что никому больше не удастся открыть там двери. В зеркале я увидела ошарашенного, перепуганного Мэнголда; парень в неописуемом ужасе сидел прямо на земле. Из всех близлежащих корпусов огромной пестрой массой стекались ученики, преподаватели, грозясь достичь нас за считанные минуты. Казалось, вместе с настойчивым шумом в ушах я слышу неизбежные сирены скорой, пожарной, полиции… Я не могу оставаться на месте собственного преступления. Искореженная машина неохотно заскрипела и некоторое время волокла перед собой остатки колымаги Мэнголда, когда я неуверенно нажала на газ и выбралась с школьной парковки настолько прытко, насколько было возможно, не превратив в труху еще парочку ученических автомобилей. Я не могла понять, сломалось ли от удара что-то внутри меня или это машину все время ведет куда-то в сторону, пока я пыталась улизнуть по идиллическим улочкам так далеко, как только мог позволить этот крошечный город. Несколько раз я слышала пронзительные гудки водителей; приходилось сворачивать к первой обочине и дожидаться, пока с глаз спадет туман. Я не чувствовала ничего, кроме тупой боли во лбу и бесконтрольной усталости; мысли были такими же пустыми, как бетонный пол в заброшенном здании, с которого неизвестные вымели всю пыль. Я потеряла счет времени, пока безуспешно виляла по дорогам в поисках какого-нибудь неприметного пригорода. С трудом я выровняла дыхание, впитывая в себя тишину в салоне; но внезапно скрутило желудок, и я только и успела, что резко притормозить и открыть дверь, чтобы извергнуть все, что было внутри. От внезапного озноба стали стучать зубы. Я боялась даже представить масштаб учиненной катастрофы, но, судя по легкому дыму из-под остатка капота, ремонт и правда обойдется вампирам в кругленькую сумму, а у меня заберут водительское удостоверение и посадят под замок. Никакой школы. Ты ведь этого так хотела, Лиззи. Глаза слепило от яркого экрана телефона, который я сумела отыскать в районе резиновых ковриков пассажирского сидения. «Я в полной жопе». Несмотря на этот факт, доктору Каллену стоит знать, что я все еще жива. «Лучше бы вы убедили меня остаться дома сегодня». На сенсорный экран капали слезы и мне приходилось остервенело тереть телефон об штаны, чтобы он снова заработал. «Я правда пыталась решить все мирно». Я всхлипнула и мобильник беспомощно выскользнул из рук, безвозвратно заваливаясь куда-то под сидения. В ушах шумела кровь, во рту стояло отвратительное послевкусие от тошноты. Трель утерянного телефона распространялась по пустому салону, из окна задувал ледяной ветер, а раздувшиеся подушки безопасности закрывали почти весь обзор. Я попыталась убрать их, но безуспешно. Я свернулась на кожаном сидении в надежде согреться и хоть немного унять дрожь. Если в прошлые разы я подвергала опасности только себя, то теперь я чуть не прикончила лучшего спортсмена школы, разгромив его собственность и практически уничтожив свою. Каллены или запрут меня в подвале до самого прибытия Тани, или вышвырнут из дома в ближайшую гостиницу под наемной охраной. Я приму любые условия, если меня не оставят одну… Я, пытаясь сама себя успокоить, тихо мычала под нос главную тему из Короля Льва, равнодушно смотря на следы собственных слез на дорогой коже. Сколько прошло времени? С какого урока я сбежала? Что было сегодня на завтрак?.. — Святая корова калькуттская! Ты жива? — оглушительно выразился Эмметт. Мне в спину ударил холод улицы, потянувший из открывшейся водительской двери. Но вампир не спешил вытаскивать меня наружу, сначала осторожно коснулся моего плеча, затем виска. Будто пытался удостовериться, что у меня бьется сердце. Я неуверенно обернула к нему зареванное лицо. Эмметт осторожно протянул ко мне свои лапищи, я бросилась ему на шею, мои мокрые щеки оставляли на его свитере темные следы. От стужи я не чувствовала кончиков пальцев, но все равно боялась отпустить его, как будто без опоры мир бы рассыпался в сосновую стружку. Вампир аккуратно поднял меня на руки с предупредительностью старшего брата и неожиданно грациозно выбрался из машины. Авария разнесла в щепки гладкие бока аметистового кроссовера, оголила внутренности под капотом. Фары слепо зияли. Я не могла заставить себя смотреть на масштабы учиненной катастрофы. Эмметт пристегнул меня, попытался заглянуть в глаза, но я крепко зажмурила веки от стыда и боли. Хотелось заснуть и обратить все случившееся в страшно правдоподобный кошмар, длящийся, желательно, с того самого дня, как мы собрались поехать на каникулы в Канаду. — Скажи хоть слово, Лиз. Я понимаю, общаться ты не настроена, но ведь я же волнуюсь, ничего не могу с собой поделать, — глухо произнес Эмметт. Я подняла на червонное золото его глаз воспаленный взгляд. — Если меня выгонят из дома, поживешь со мной, пока не вернется Таня? — Выгонят, как же… Карлайл мигом приведет тебя в порядок, — Эмметт шутливо потрепал меня по волосам. — Кстати, надо бы ему позвонить. А то он уже намылился ехать за реанимационным набором в клинику. — Вампир захлопнул дверь машины и оставил меня в звенящем безмолвии. Измученная мелкой дрожью, я наблюдала за тем, как Эмметт безжалостно оторвал поврежденный бампер, как легко отогнул капот, чтобы найти причину светло-серого дыма, тонкой струйкой поднимавшегося к небесам. Корпус автомобиля ощутимо подпрыгнул, когда Эмметт забил покореженный алюминий обратно парой ударов мощного кулака; все это время он беспечно придерживал у уха телефон плечом и буднично трепался. Мне не было слышно, с кем и о чем он говорил. Мне и не хотелось знать. Усталость навалилась так неожиданно, что показалось, будто меня выбросили в невесомость, в космический вакуум. Никакой неудовлетворенности моим поведением, никаких наказаний за прогулы, разбитые машины и алкоголь. Больше не нужно бояться встречи с Мэнголдом. Таня всегда рядом… Где-то далеко заливается смехом Арчи. Его нежный и одновременно пронзительный голос словно мягкое, пушистое одеяло, из-под которого совершенно не хочется выбираться наружу. — Лиззи? Какого дьявола! Открой же глаза! — Обжигающе ледяные ладони легли мне на шею, и я с хрипом подскочила. Салон плавал перед глазами. — Тебе пока что нельзя спать. Папа сказал, что у тебя, скорее всего, сотрясение мозга. Я мечтательно подумала, что голос Эмметта был похож на завораживающую речь диктора с ночного радио, который мог обсуждать произведения искусства итальянских скульпторов, паломничество в Непале, или неизведанные пространства бесконечного космоса — мне все равно было бы интересно. Все, что угодно, потому что ночь — это время, когда происходят самые откровенные и незаменимые разговоры. — Твои ямочки… совсем как у Арчи, — просипела я едва слышно, неуверенно касаясь пальцем его щеки. Вампир ухмыльнулся. — Ямочки как ямочки! У тебя они тоже есть. — Он завел мотор, меня качнуло в сторону, и я непроизвольно зажмурилась, хватаясь за кожаные подлокотники. — И кто такой Арчи, твой бывший? — Это не считается, — прошептала я. — И нет. Это был мой брат. Теплые липкие пальчики, вцепившиеся в мою ладонь на дорожном переходе. Я одновременно испытываю омерзение и эйфорию. — Не спи! — достаточно громко произнес вампир, и я встрепенулась. Эмметт достаточно медленно выехал обратно на дорогу и даже включил аварийки, о существовании которых я совершенно забыла. — Эй, нервозная ты моя, тот парень тебя обидел? — Голос вампира звучал угрожающе серьезно. Я промолчала, и зря. Эмметт явно вспомнил постулату о согласии. — А хочешь, сегодня ночью с ним случится несчастье? Такой ма-а-аленький несчастный случай? А, сестренка? — Нет! — Эмметт слегка пригнулся от моего вопля, и я съежилась на сиденье, как будто один мой вздох мог обрушить на нас лесополосу. Я не виновата. Я не несдержанна. Любой имеет свои пределы. Если бы Мэнголд меня не затравил на стоянке, если бы не бросался со своими нелепыми требованиями все объяснить… Я сама не заметила, как снова принялась отгрызать с ногтей бесцветный лак. — Я был единственным ребенком, — тихо произнес Эмметт. — Расскажи мне про брата. Казалось, я могу молчать в ответ вечно. Я отстраненно всматривалась в густую серо-зеленую растительность, словно живой кокон захватывающую все пространство вокруг. Арчи любил парки, любил прятаться от меня под массивными листьями папоротников, любил вскакивать рано утром и рассматривать росу, что прозрачными каплями скопилась на набухших бутонах еще не раскрывшихся цветов. Ему бы понравилось в Форксе. Особенно безнаказанно шлепать по лужам в ярко-красных сапогах, а потом отогреваться на мягком диване в ворохе подушек и пледов с чашкой горячего чая и свежим рассыпчатым печеньем. — Он меня заставлял пересматривать Тачки каждый день. Что-то вроде ритуала. Он говорил все фразы за Молнию, а я исполняла роль Салли. И Железного Человека мы тоже засмотрели до дыр. Он так предвкушал свой первый полет в самолете… Мечтал летать. Это благодаря ему я могу сыграть весь саундтрек из Короля Льва на рояле. Он под него засыпал. Жалко, ты не спишь. Я бы вылечила твою бессонницу темой из Стартрека. — Мои губы беспомощно задрожали, и с трудом вызванный дар речи бесславно пропал. Эмметт выглядел подавленным — то тянулся обнять меня за плечи, то сжать ладонь. Да все без толку. — А чем вы обычно занимаетесь в Денали с Таней и остальными? — Эмметт безуспешно пытался сменить тему, но сегодня любая тема была для меня непосильной. Голова раскалывалась так, будто вот-вот взорвется и разлетится кучей черепков. — Я не могу… не могу ничего рассказать, — всхлипнула я. — Эмметт, мне больно, у меня все болит… — Нет, я найду этого сукина сына и привяжу яйца к шее через спину! — Эмметт так надавил на газ, что из-под капота снова повалил дым. — Не надо все на него валить. Это же я разбила ему машину. Эмметт не ответил и лишь хмуро уставился в зеркало заднего вида. Он злился. Но, единственный из всех, злился не на меня. Я снова начала клевать носом, но бдительный вампир не дал мне провалиться. Он узнал, умею ли я кататься на велосипеде, коньках, плавать, была ли в Тунисе и в Люксембурге. Все, что угодно, лишь бы не дать мне заснуть. Все, что угодно, лишь бы доставить меня к Карлайлу на экзекуцию. — Карлайл будет сильно меня ругать? — спросила я едва слышно. Язык заплетался, лес и дорога перед глазами расплывались в одно бесконечно необъяснимое пятно. — Он очень волнуется, — коротко ответил Эмметт. — Я думал, заставит меня вскрывать аптечку и закатывать тебя в фиксирующий воротник. Я облегченно выдохнула. — Уж лучше бы сразу посадил меня на поводок и надел намордник. — Карлайл, наоборот, хочет тебе помочь, — почему-то обиженно пробормотал вампир, поворачивая на подъездную дорожку к дому. Мне было невыносимо жарко, хотелось вырваться то ли из машины, то ли из собственной головы напрочь. На крыльце дома уже возвышался доктор с женой. Казалось, я видела, как Эсме испуганно и механически схватилась за сердце, которое не билось в ее груди уже очень, очень давно… Я беспомощно стиснула пальцы вампира. Мне было страшно. Карлайл может сотворить со мной все, что угодно. Я надеюсь, дело не дойдет до лоботомии. На меня повеяло сквозняком из открытой двери и доктор нагнулся надо мной, осматривая меня так пристально, словно выискивал уголки для двадцатитысячной головоломки. — Пожалуйста, доктор Каллен, простите, что я снова… — Не перевозбуждайся, Элизабет. Ты должна успокоиться и делать все, что я тебе скажу. — Карлайл, профессионально нахмурившись, ощупывал мои виски. — Он не оставил мне выбора… — прошептала я так тихо, что ни один человек бы не услышал. — Нет, нет, это я виновата. Я не могу себя контролировать, мне нужна ваша помощь… Доктор отстегнул ремень и предупредительно помог мне выбраться из автомобиля, придерживая за талию. — Заговаривается, — бросил Карлайл куда-то в сторону. — Я тебе помогу, — мягче обратился он ко мне. — Я уверен, ты не пошла бы на такое без веской причины, которую ты мне разъяснишь несколько позже. А сейчас тебе необходим постельный режим. — Я хочу снова быть здоровой… хочу смеяться над шутками Эмметта, хочу, чтобы вы рассказали мне об истории медицины, хочу чтобы Эсме сшила мне платье… Хочу чтобы Таня мной гордилась. — Я сделала неуверенный шаг к дому, и почти сразу же потеряла равновесие. Перед глазами просыпались фейерверки. — Только вот сначала немножко посплю… — Я почувствовала, как невольно оседая на влажную землю, теряя всякую связь с действительностью.***
Я проснулась в весьма специфической, неестественной позе: обе ладони запрятаны под разгоряченную щеку, ноги резко согнуты в коленях. До жути напоминало безопасное положение для травмированного человека, которое я помнила из фильма по медицинской подготовке водителей, на просмотре которого настоял Елеазар. Медленно ко мне возвращалось осознание: это не фильм, и беда случилась со мной. Самое мимолетное движение отзывалось пульсирующей болью во всей голове, и я не сразу решилась сесть, чтобы дотянуться до кружки с чаем. За окном расстилалась кромешная тьма, резко контрастирующая с легким, полупрозрачным освещением в комнате, создающим призрачный уют. С каждым новым днем в доме Карлайла и его семьи мне неведомым образом становилось все легче и спокойнее — если не на моральном, ибо здесь я отдыхала от приезда моей дорогой мамы и событий в школе, то на каком-то ментальном уровне: мшистая природа за окном со своей утренней дымкой и высокой влажностью стала привычной; было нечто приятное и даже ностальгическое в пестрых цветах, что были вышиты на шторах и покрывале; совершение утренних вылазок в гардероб за одеждой становилось каким-то увлекательным ритуалом, будто квест в реальности. Но вся эта расслабляющая атмосфера странно контрастировала с последними событиями почти минувшего дня. Я нежилась в постельке, а сама феерически разбомбила машину Алекса Мэнголда. Бум! Растрескавшиеся стекла, искореженный металл, испачканная землёй щека. Я едва не поперхнулась теплым чаем от яркого образа его перепуганных глаз в зеркале заднего вида. Теперь ничто не удержит его язык за зубами. Страх — самая непреодолимая человеческая эмоция. Я поспешно убрала приторно сладкий чай обратно на тумбу и спряталась под пушистое одеяло, когда услышала отголоски разговоров, что доносились из-за приоткрытой двери. Не могу поверить, что меня ждет повторение событий воскресенья. Я боялась шевельнуться. Если Таня повторит визит — я потеряю сознание в ту же секунду. Дверь распахнулась так резко, что я едва слышно охнула. На пороге — кто бы мог подумать! — возвышалась обворожительная Розали. — Розали! Остановись на… — призывной возглас доктора Каллена резко оборвался. Как раз в тот момент, когда вампиресса в ужасающе агрессивной манере захлопнула дверь. Удар был такой силы, что у меня зазвенело в ушах, а стены будто бы стали ходить ходуном. Вампиресса глубоко дышала, скулы заострились, вишневые губы скривились от раздражения, глаза превратились в узкие щелочки. — То есть ты считаешь этот вопрос не важным? — голос Розали был похож на шипение змеи Каа из Маугли. Она продолжала свой диалог с вампиром, который несколько раз призывающе постучал в дверь. — Оставь нас на полчаса, Карлайл. Это женский разговор. Я так и сидела с раскрытым ртом, смотря на величественную Розали, которая, не подумав дважды, буднично унизила доктора Каллена. Меня поражала динамика отношений в этой семье. Но больше всего волновал вопрос о том, что послужило причиной ее прихода. Машина, судя по документам, принадлежала именно ей. Ой, что будет! Я увидела только развевающийся алый шелк, в который превратилось платье Розали, и вот она уже восседает в десятке сантиметров от меня на кровати. От ее пытливого, изучающего взгляда бросало в дрожь: она подмечала и болезненную бледность на моем лице, и мои торчащие из-под одеяла острые голые плечи, на которых наверняка еще можно было разглядеть пожелтевший след от прилетевшей подачи Мэнголда. Все это ей откровенно не нравилось. — Я хочу услышать правду о случившемся, Лиззи, — коротко и четко произнесла вампиресса. Какую правду она хочет услышать? Велосипедист уже успел растрепать всей школе о том, как я его отделала вот уже во второй раз? Вот только в отличие от учеников, вампиры уж точно примут слова Мэнголда за чистую монету: им известно, что скользит по моим венам, будто яд. — Что пытался сделать с тобой этот… — Розали невольно оголила зубы, и я отвела взгляд, беспомощно пытаясь отрешиться и успокоиться. — Этот недоносок добился желаемого? Я совершенно потеряла дар речи. Я подвергла семью опасности, я чуть не убила человека, я подставила под удар всех, а она спрашивает, добился ли чего-то там Мэнголд? — Я здесь совершенно не для того, чтобы играть с тобой в гляделки и ждать, когда ты выдашь мне вразумительный ответ, — холодно произнесла Розали и приблизилась ко мне так неожиданно и резко, что я испуганно отпрянула. — Что произошло? Вампиресса коротко вздохнула и отстранилась, на несколько секунд сосредоточенно закрывая глаза. Когда она снова взглянула на меня, на каменном лице появился невиданный неуловимый намек на мягкость и сочувствие. Будто она волновалась за меня… — Хочу, чтобы ты понимала — мне совершенно все равно, что ты сотворила с машиной. Я была изначально против того, чтобы доверять тебе новый кроссовер, да и Эмметт вступился за тебя горой и обещал вернуть его в первоначальный вид, — она несколько отвлеклась и выглядела расслабленной и странно доброжелательной. То ли мысли об Эмметте настолько меняли ее мироощущение, то ли она и правда о чем-то искренне беспокоилась. — Сейчас важно другое: ты в порядке? Она поймала мой взгляд, и я неосознанно стиснула ладони в кулаки. Конечно же, я не в порядке… — Мне стоит позаботиться о том, чтобы быстро и кроваво избавиться от этого выродка? — голос Розали звучал настолько спокойно и буднично, словно мы обсуждали запекающуюся в духовке индейку, булькающую под соусом бешамель. — Нет! Вы что, сговорились? Боже, не нужно от него избавляться… Он не сделал ничего… ужасного, — срывающимся голосом воскликнула я. Сливовая губа Розали дернулась, и я внезапно поняла, почему она рвалась поговорить со мной прежде, чем меня обследует Карлайл. Почему так внимательно осматривала, почему грозит расправой обычному школьнику, при том, что меня и толком даже не знает. — Если у тебя уж успел развиться стокгольмский синдром [3], я все равно его не пощажу. — В моей голове будто выключился звук. Чувственные губы Розали ласкали воздух, слова таяли, не успев прозвучать._____ [3] Стокгольмский синдром — психологическое состояние некоторой симпатии, возникающее между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения или применения насилия. _____
Я обняла колени и непроизвольно закусила край одеяла, пребывая в полнейшей прострации. С каждым днем число заинтересованных моей персоной людей росло вместе с давлением, которое они на меня оказывали. Я стала любимым предметом исследования Карлайла, Эсме нравилось обо мне заботиться, Элис никогда не забывала привезти что-нибудь и для меня из своих походов по магазинам. Джаспер, словно радар, распознавал мои эмоции, а Эмметт с заботливостью старшего брата проводил со мной время. Теперь и Розали нашла болезненную точку влияния, душит меня своим участием. Голова шла кругом от того, как семья Денали вдруг перетекла в Калленов, а число проблем грозилось похоронить меня под своими импровизированными горами. — Ты все так же молчишь, — голос Розали вывел меня из необъяснимого транса. — А это красноречивее любых слов. Я вскинула к потолку наполненные приевшимися слезами глаза, почувствовала себя униженной, отравленной. Работники административного офиса думали точно так же. Эмметт первым делом хотел прикончить парня, который просто видел слишком много. Вскопали грязь там, где её нет. Когда в моей комнате появилась Розали, для меня стало очевидно: все они решили, что согласно нынешним реалиям американской старшей школы, я стала жертвой безнаказанного изнасилования ярким и амбициозным учеником, привыкшим, что ему все сходит с рук. — Он меня не насиловал, Розали, — сдавленно прошептала я, крепче обнимая колени. Вампиресса выпрямилась и долго вглядывалась в мое лицо, поджав губы. А мне было слишком тяжело быть с ней честной. Вот я уже готова меняться, вот мне уже согласны помочь, а стена будто становится все выше. Мне никогда не перебраться на другую сторону… — До этого я, по правде, совершенно не обращала на тебя внимания. Человек как человек, — она вдруг нахмурилась, будто от горькой жалости. — Но сегодняшний инцидент в школе вкупе с подробностями, которые узнал Карлайл от работников офиса, услышал от взбудораженных учеников… — Розали поправила свои золотые кудри и будто заново загипнотизировала меня своим пронизывающим взглядом. — Случившееся в школе заставило меня кое-что переосмыслить. Близка ты мне или нет, я не потерплю, чтобы кто бы то ни было счел возможным оказывать моральное, а уж тем более физическое давление на беззащитных девушек. — Она сказала это с таким пылом, словно готова была тотчас взять копье и пронзить им грудную клетку глупца Мэнголда. Розали выглядела по-настоящему воинственно. Как женщина-викинг, что с развевающимися за спиной золотистыми кудрями готова броситься в бой в ту же секунду. Много лет назад светлую голову покрыл бы шлем из чистого золота с острыми бычьими рогами, ее восхитительный меховой плащ застлал бы собой весь мир. Воины бросали бы оружие от одного ее пришествия, падали бы на рыхлую, влажную землю, поклоняясь божественной Розали. Вот что значит сотрясение мозга. Я не могла понять, чувствую ли я себя легче, осознав омытое кровью сочувствие вампирессы. Одно было точно: вместо желания отомстить я ощутила необъяснимый страх за парня. За велосипедиста, который буднично покупал смузи в кафешке, дружелюбно приветствовал меня в первый день, братски делил со мной бездонную бутылку янтарного виски. Его единственный грех — непонимание, как это у меня получается катапультировать его на другой конец помещения. Неужели и правда Стокгольмский синдром?.. — Он вел себя грубо, нес всякую околесицу, но не больше… Административный офис все равно будет на его стороне. Я совершенно не хотела, чтобы все дошло до подобного, — виновато добавила я, потупив взгляд. — Обычно он вроде бы нормальный, но со мной рядом словно слетает с катушек… Тоже мне, гордость школы и самый перспективный ученик. Розали раздраженно раздула ноздри и наклонилась к моему лицу, с вызовом глядя в глаза. — Да будь он хоть мессией! Я горжусь тем, что ты не побоялась постоять за себя. — Розали выглядела решительной. — Хочу, чтобы на будущее ты запомнила одну очень важную вещь: не вздумай бояться быть грубой, если нужно отстоять свои права. — Розали оценивающе оглядела меня сверху вниз и выглядела настолько уверенной, будто лично присутствовала при каждом эпизоде Мэнголдского беснования. — Обороняйся, даже если потребуется разбивать для этого машины или ломать носы. Твоя безопасность важнее. И не позволяй ни одному мудаку читать тебе пафосные лекции о женственности или убеждать тебя в обратном, — уголки ее губ заговорчески дернулись. Я не смогла сдержать несколько довольную ответную улыбку. На лице вампирессы проступило искреннее удовлетворение, словно всю свою жизнь она посвятила мщению тем, кто совершает над девушками ужасные поступки. Какая же у тебя история, Розали?.. — Если на кону стоит твоя жизнь и честь, ты должна забыть о приличиях и нормах. Как сегодня. Я сидела на постели, пораженная ее тирадой, и не могла понять, насколько серьезно мне сейчас предложили безнаказанно крушить дорогущие машины, избивать людей и, возможно, использовать свою силу для самозащиты. Розали не была настолько похожа на своего беззаботного и немного бесшабашного мужа, чтобы так шутить. — Если инциденты в школе на этом не закончатся, и у него хватит идиотизма продолжать террор, сразу иди ко мне. — Розали сказала это таким тоном, словно именно в этом случае неповиновения меня-таки выгонят из дома и сообщат обо всем маме. Где она, кстати? Почему еще не сошла с ума от нервов после моего сообщения? — Я очень надеюсь, что достаточно доходчиво попросила его отстать, — вздохнула я. — Розали… Там на стоянке я совершенно запуталась, не знала что мне делать… И наконец позвонила Тане. Но она мне не ответила… Ты не знаешь, почему? — У Денали сейчас гости, — коротко бросила Розали, и я испуганно охнула, несколько подавшись вперед в надежде получить продолжение. — Я думаю, на сегодня вы закончили, — дверь распахнулась и на пороге застыл непоколебимый доктор Каллен с подносом. Этакий Ночной Администратор. — Мужчинам нельзя доверять, Лиззи. До тех пор, пока ты не найдешь своего la tua cantante или не станешь такой же сильной, как твоя мать. — Розали поднялась и не удостоила Карлайла даже взглядом, а меня нормальным прощанием. Заморской фразочки она так и не объяснила. В опустевшей комнате пахло фиалками и пикантной смесью унижения и облегчения. — Как твое самочувствие, Лиззи? — коротко осведомился доктор и поставил поднос на столик, передавая мне блюдечко с таблетками. — Голова болит? Тошнота присутствует? Ты помнишь, что произошло? Я ошарашенно посмотрела на Карлайла и только механически открыла рот навстречу таблеткам, все еще пребывая в смятении после разговора с Розали. Карлайл меня не торопил, и, с заботой поправив сбившиеся простыни, уселся на место, где только что восседала новоявленная Валькирия. — Я все помню. Голова болит, но я ей ударилась. В остальном все в порядке. Скажите, ведь я его не задела? — Карлайл покачал головой, вынул из кармана своего пиджака фонарик и, подцепив меня за подбородок, принялся штудировать мои зрачки. Я болезненно заморгала от яркого света. — Ты задела только его гордость, — произнес наконец доктор. — И не торопись залечивать его раны, он большой мальчик и справится сам. А тебе нужен постельный режим еще как минимум завтра. Попытайся хотя бы слегка поужинать и отдыхай. — Ладно, — пробормотала я и, вытянув шею, как любопытный гусь, заглянула на поднос. Рассыпчатый рис и бульон. Прямо диетическое питание. Доктор не стал продолжать разговор Розали, пожелал мне приятного аппетита и удалился. Я бездумно пережевывала безвкусную еду, всматриваясь в чернильные прямоугольники окон, где роились видные одной мне призраки. Я давно перестала улавливать грань собственной нормальности. Да, мне все так же требовались сон и пища, никуда не исчезла мучившая с детства метеозависимость, но какой-то неуловимый компонент человечности растворился, разорвался, улетев сквозь щель в треснутом иллюминаторе. И, что самое ужасное, я почти перестала бояться своего изменившегося сознания. Почти смирилась с ним. Что случится, когда я перестану трусливо жаться к прошлому? Мэнголд мог лишиться жизни из-за моей неосторожности. Потому что я свыклась с тем, что меня окружают высшие существа, что во мне дремлет никого не удивляющий телекинез, потому что забыла, что значит быть человеком. Я неосторожно впустила его в свой мир и сама виновата в том, что подставила себя под удар.❄︎ 𝒱 ❄︎
За вечность, проведенную на свете, кто угодно научится ждать. Привыкнет к любым переменам. Гладкие, дорогие восковые свечи сменятся электричеством, доступным и богатым и бедным; запряженная гнедая тройка больше не встанет на дыбы при виде безликого путника, прячущего алые глаза под массивным капюшоном. Место чутких коней заняли блестящие автомобили, доверчиво притормаживающие перед одинокой фигурой, голосующей на обочине в слишком поздний для человека час. Ожидание неминуемой встречи окутало клан Денали. За окном играла метель. Десятки лет их укрывали непроходимые леса, теснили острые горные хребты с пышными снежными шапками, омывали полноводные стремительные реки, окружали сверкающие полупрозрачные озера. Но первозданная природа не спасет от того, что создал человек и продолжил бессмертный — закона. Они безуспешно делали вид, что их жизнь по-прежнему течет размеренно. В камине шкворчал огонь. Гаррет разлегся на кушетке у высокого, восстановленного из разрушенных обломков книжного шкафа, читая книгу об искусстве полководца. Однако едва заметная дрожь его стана предавала напускную вальяжность, и алые глаза то и дело метались в сторону — проверить, на месте ли спутница жизни, Кейт. Та, предельно сосредоточенная, восседала в кожаном кресле поблизости. В том самом кресле, из глубоких складок которого больше никогда не удастся вынуть сухие крошки растрескавшегося овсяного печенья. Она не хуже сестры понимала, что от судьбы не уйдешь. Это не удалось ни их матери, ни второй, почившей в алом пламени сестре, не удастся и их стройной, пышущей жизнью и ненавистью приемной дочери. Компьютер открывал Кейт доступ в обширную библиотеку Университета Джона Хопкинса, и она переходила от одного исследования к другому, от статей к многотомным сочинениям, вычитывая очередной психиатрический трюк, способный излечить израненное ПТСР сознание, как будто это еще могло кого-то спасти. Елеазар с выражением стоического терпения на лице склеивал вот уже шестьдесят вторую модель гоночного болида, которые он наловчился мастерить, чтобы порадовать гостившего в доме человека. В высушенном, пахнущем еловыми ветками воздухе замерла скрипуче-фальшивая нота, вырвавшаяся из-под упругого деревянного смычка; Кармен не переносила витающего в доме напряжения, как и саму мысль о том, кто послужил его причиной. Она не могла музицировать, когда будущее и настоящее теряли определенность. Таню душили паника и досада. Глава клана беспрерывно кружила в замкнутом пространстве собственной спальни, словно запертая перед усыплением тигрица. Ее поглотил опустошающий ужас, от которого хотелось превратиться в монолитный кусок мрамора — навеки бесчувственный и привычно одинокий. На глаза попался сувенир, привезенный из Японии — мятая мужская рубашка. Аляповатые красные узоры, казалось, превращались в миндалевидные разрезы тысяч глаз, наполненных бархатистой лакомой кровью случайных жертв. Таня небрежно бросила ее на постель и бессильно зашипела на воздух, чувствуя, как по древнему телу струится отчаяние. Знать бы, кто придет. Если в числе гостей будет правитель Аро, сегодняшний день станет для них всех последним. Они перебьют каждого, сотрут с лица земли любое упоминание о некогда существовавшем клане Денали, как выжгли однажды могущественный клан Хильды. Таня устала терять. Сначала Саша, за ней Ирина, а теперь… В ладони вампирессы предательски хрустнул матово-черный корпус телефона. Неизбежное все ближе. Она прислушалась и уловила едва различимый хруст еще тонкого снежного наста, шуршащий треск нависающих еловых ветвей, резкие взмахи широких крыльев белоснежных сов — казалось, весь лес затаился в преддверии, сумрачно ожидая неминуемой развязки. Таня Денали, как глава клана, сошла вниз по ступеням приветствовать неслышно вошедших гостей. Трое стряхивали белую пыль с темных накидок, и ей вдруг показалось, что в ее импровизированный гроб забили последний, заржавелый и кривой гвоздь. Ей удалось изобразить на лице правдоподобное удивление, отрепетированный вопрос сорвался с губ без запинки. Взгляд потемневших от жажды глаз поочередно встретился с каждым из гостей. Феликс, почти по-дружески отдавший честь Гаррету. Хайди приветливая и жеманная. Деметрий. Деметрий беспокоил ее больше всего. Высокий, почти в сажень ростом, сутулится, словно усталый студент, на узкие, чуть сонные средиземноморские глаза падают смоляные кудри. Молчаливый и робкий, он покажет стальной стержень своей неумолимой сущности охотника, как только почувствует присутствие добычи. Вот он уже разглядел что-то в сердцевине ее тревожных глаз. Голодно дрогнули губы, голова, будто от тяжести глубоких дум, склонилась набок. Казалось, багровые радужки вспарывают Таню заживо, руки, изрешеченные пустыми жилами, готовы выпотрошить женщину на свежий снег ради правды. Но ей-то нечего скрывать. Она только вернулась из Японии, где уже начал скучать в ожидании восхищающийся каждым ее вздохом благоверный. Заговорила Хайди, отчего Кейт в своем кресле сладостно вспомнила времена матриархата, а Таня вспомнила, что Деметрий принимает новый обет молчания с каждой новой охотой. Хайди задавала вопросы наотмашь, ответы Тани походили на запись автоответчика. Две пары древних глаз, видевших войны, королевские дворцы, чуму и похождения Дон Жуана, мерились силами в очередной схватке. Близилась долгожданное, мучительное разрешение. — Таня, я так рада, что мы наконец-то познакомились. — Хайди беспардонно схватила ее за плечо. Краем глаза Таня отметила, что Деметрий склонился над столом с незавершенной моделью, но вынужденно улыбнулась в ответ. — О твоей красоте ходят легенды, и теперь я вижу, что они правдивы. Я бы позвала тебя охотиться со мной — мы бы могли высушить половину Венеции! Жаль, что ты потеряла вкус к плотским удовольствиям. — Старость — не радость, — хмыкнул Феликс. — Какие мужчины в тысячу лет? Ей пора подбирать себе пещеру поглубже для обращения в камень. Хайди принялась чихвостить Феликса за отпущенную грубость, и вдруг Таня словно потеряла равновесие, слабо облокотившись о каминную полку. Деметрий выпрямился и отбросил с лица кудри. В довольно ворчащем очаге с грохотом обрушилось изъеденное бревно. Деметрий отвернулся от стола, и легкими шагами, походкой сытого и игривого зверя, приблизился к парализованной женщине. Он облокотился о деревянный бордюр, придирчиво поправил на руке перчатку, и внезапно подмигнул Тане. На тонких губах заиграла неожиданно очаровательная мальчишеская улыбка. Таня ещё никогда не видела, чтобы ищейка непринужденно демонстрировал эмоции; перемена ей не понравилась. — У тебя чудесный домик, преступница, — гортанно произнес ищейка. — Обжитый. Бессмертные не умеют так привязываться к местам. Ты привела сюда человека, да, преступница? Тогда зачем же увела обратно? Здесь ей было хорошо, а теперь она тоскует. Каждая стенка, каждая доска здесь говорит, что кто-то пропал. Дом плачет по ней, а она по дому. Таня завороженно смотрела в его полуоткрытый рот. Речь ищейки вырывалась резкими, неестественными монологами; он отвык разговаривать, значит, долго и упрямо искал. Деметрий принимает новый обет молчания с каждой новой охотой. Если он заговаривает, слежка закончилась, и начинается гонка, гонка до тех пор, пока жертва не упадет замертво. — Глупо, очень глупо. Я бы предпочел найти ее счастливой. Счастливые люди ярче светятся. Не смотри на меня так, преступница. Я буду очень нежен с ней. Я люблю всех, кого долго ищу. Это про тебя она думает, что ты ее забыла. А я не забываю никогда. — Деметрий встряхнул смоляными кудрями и поманил спутников к выходу. Его лицо заиграло бесцветной краской от плохо скрываемого возбуждения. — Отправляемся, господа. Мы явились незваными и неприлично задержались. А хозяевам нужно время и одиночество, чтобы достойно оплакать их человека. Зашелестели длинные, обсидианово-черные мантии, впитавшие, казалось бы, весь свет в доме. Внезапно Тане захотелось поджечь все — бархатные портьеры, деревянные панели стен. Опустошение. Неминуемость. Катастрофический исход. Деметрий остановился на пороге и обернулся, словно для того, чтобы попрощаться. В его глазах словно уже блестела и искрилась нежная девичья кровь. Он поманил Таню на крыльцо и властно взял ее за подбородок; и глава клана подчинилась простому слуге. — Сиди дома, преступница. Спаси тех, кого можешь спасти. — Его шепот скользил по щеке Тани, как отравленный бархат. — Помни, что значит закон. Если ты посмеешь идти за нами, я сожгу здесь все. Сначала мальчишку. Потом каталонцев. Затем твою сестру, медленно, от пальца до пальца. И только потом позволю тебе умереть. Его слова просочились в снег, впитались в стены, мокрой плеткой исполосовали душу. Молчание звенело в тепло освещенной комнате. В пустом дверном проеме беззвучно роился равнодушный снег. Совсем скоро он скроет следы чужаков на земле Аляски, но уже никогда не перечеркнет приговора, вынесенного в какой-то мере им всем.