Линии жизни

— За нарушение законов мафии, мы Вендиче, их стражи, свергаем Саваду Цунаеши с поста Десятого главы Вонголы, и приговариваем его к заключению в Вендикаре. Срок — пожизненно. Приговор подлежит исполнению немедленно. Стражи исчезают в черном тумане, чтобы в ту же секунду окружить Саваду, не давая ему и шанса на маневр. Впрочем, он и не собирался сопротивляться. К чему? Не уклонился Цуна и от массивных цепей, что накинули ему на плечи, оплели руки — их тяжесть давит на него, забирает силу. Он не хотел, чтобы его видели ползающим по земле, но цепи не обычные — они пригибают его к полу, ломают. И вот он уже на коленях, кожей ощущая на себе торжествующие взгляды. Да, этого следовало ожидать. А он был слишком наивен. Десятый босс Вонголы — шестнадцатилетний потомок Джотто Примо с пламенем Неба, с принципами, хоть и неопытен. Красивая легенда для идиотов. Он как безмозглая мушка попался в липкую, хитро расставленную паутину. Хотя Цунаеши и не рвался никогда к власти, его затащили туда насильно, приготовили роль, которую он должен был безупречно отыграть. Кто был инициатором? Тимотео? Возможно. Савада видел его мельком среди присяжных. И взгляд старика не оставлял сомнений в его причастности — острый, холодный, оценивающий: пожалеть мушку или добить. Определенно добить — оставлять за спиной врага недальновидно. А бывший Десятый опасный враг — его закалила мафия, он больше не был тем, кем его хотели видеть на этом посту. Их игра была проста до гениальности. Старый Девятый, которому было пора на покой, и разваливающаяся на части Вонгола — такой был расклад. И новое поколение вкусило бы все его плоды. К тому же как удобно обвинить неопытного новичка в крахе семьи! И вот пафосно организована битва колец, в которой выигрывает никому неизвестный зашуганный паренек-школьник. Выигрывает, смешно сказать, у самого Занзаса — сына Тимотео. И вот добрый дядя Девятый ведет своего упирающегося преемника через тернии к звездам — к креслу босса. Восхитительная марионетка, которой развал семьи и самой на руку. Окружить ее фальшивыми друзьями-хранителями, обучить элементарным вещам для вида, да и убрать затем, свалив вину за развал клана. А тут бы и Занзас подоспел — герой-спаситель… Да вот только все они просчитались. Цунаеши был хорошим учеником, а защита дорогих людей — мотивация привязавшая его к креслу босса крепче всяких цепей. А мотивированный человек работает на совесть. Десяток лет — и Вонгола вновь сильнейшая, почти с низов поднятая Нео-Вонголой Примо. План провалился, и в ход пошло откровенное предательство. Надо признать, Цуна до последнего не верил. Чертов идеалист, он еще на что-то надеялся, оправдывал… Но они там, на другой стороне вместе с дьяволом Тимотео. В подвальной полутьме суда иногда сверкали усмешками их застывшие лица-маски. Савада, стоя на коленях, в упор разглядывает каждого — в его взгляде нет злости, нет отчаяния, даже пустоты и той нет. Он улыбается, спрашивая себя — когда это началось? Неужели с самого начала? Эх, Цуна, Цуна… тебе не сказали о том, что ты пешка, а ты не хотел об этом задумываться. Слишком уж хорошо все было, и ты поверил… А понял слишком поздно. И тени-призраки отводят глаза первыми. Впрочем, бывшему Десятому теперь наплевать на них — его душа уже давно сгорела в тихом бреду, от боли застилая глаза слезами. Теперь его сердце билось в пустоте. А пустота — благодатная почва для нехороших идей. Например таких, как — месть. Цуна-мститель… От нелепости звучания этих слов Савада, гремя цепями, заходится в хохоте, заставляя вздрогнуть всех присутствующих. Однако не нелепее, чем Цуна-пешка… Смех резко обрывается, погружая едва освещенный зал приговоров в могильную тишину. Его боятся. Пусть. Они должны бояться того, кого сами создали. Нео-Примо усмехается, не чувствуя в себе больше пламени гармонии. Гармония ему больше не понадобится. И да разверзнутся небеса.