Кармакод. История первая. SnoW/White Suicide

Город задыхался в мёртвых тисках августовской жары, густом смоге и техногенном безумии¹. Кондиционер спасал ровно до порога комнаты, пепельница трещала от окурков, под столами тихо умерли мухи и прочая живность, не выдержав рекордной сухости воздуха, да и его отсутствия как такового. В густых клубах дыма, монотонном гуле техники и в холодном свете галогеновых ламп выживал и побеждал только он. Он один. Он сидел за микшерным пультом и работал. Последние восемь-десять часов он не выходил из студии, понятия не имел о времени суток и, в общем-то, нуждался в этом меньше, чем нижнесаксонский тракторист — в индексах фондовой биржи. Антье² принесла ему тайскую лапшу в картонной коробке, он забыл пообедать ею, а затем и поужинать. Под утро Антье вернулась, вооружилась вилкой, микроволновкой и тонной терпения. Накормить его удалось с третьей попытки. Нет, он вовсе не протестовал, не спорил, не уклонялся и не бурчал. Он просто был поглощён так, как поглощался всегда, и забывал открывать рот для очередной порции. Три пары аккордов, вроде бы несложный и запоминающийся музыкальный узор, звучная партия баса, акустическая гитара на переднем плане... Чего не хватает? Ему чего-то не хватает. Чего-то, но не еды. Антье с тихим стуком отложила вилку и выбросила недоеденное лакомство в переполненную корзину для мусора. Чертыхнулась и получше затолкала смявшуюся коробку ногой. Оглянулась боязливо, но потревожить его тихим возгласом было невозможно: длинные пальцы безостановочно порхали над кнопками и рычажками, на правом виске застыла бисеринка пота, совсем рядом с проколотой бровью, рот крепко сжался в полоску, в карих глазах — стальные отблески. Она залюбовалась им, плохо отдавая себе отчёт в том, что слишком сильно наклоняется вперёд, а взгляд... взгляд преданной собаки выдаёт её. Нет, она вовсе не любит его. Она слишком рациональна и эмансипирована, чтобы представить себя во власти чувств и во власти этого мужчины, который даже не во всех ракурсах ей симпатичен. Но когда он так работает, аура занятости, ореол создающейся музыки превращает его... в сверхсущество? Она не знала. Она даже немного завидовала. Она ничему не умела так отдаваться. Ничему и никому. — Ты хотела бы быть прекраснейшей на свете? Она чуть не подскочила с приоткрытым ртом. Он же не задавал вопросов! Не советовался. Не просил помощи. Никогда. Что происходит? Что-то происходит. Прямо здесь, в этой замусоренной комнате, витает в искусственно переохлаждённом воздухе. А она слишком женщина и слишком дура, чтобы уловить это и сообразить так, как это требуется ему. — Всем, наверное, хочется. — Скажи за себя, Антье. — Да я вроде и так... не дурнушка. — Красота ведь понятие условное? Кому-то нравится, кому-то — нет. Дело вкуса, верно? — Верно. — Так есть ли абсолютная красота? Её эталон? Или понравиться всем невозможно? Антье молчала. Нельзя поддаваться на такие провокации. Господи, подсмотреть бы одним глазком в его голову и понять, что он замышляет... — Дэннис, люди делятся на обладателей членов и обладателей вагин. И если ты нравишься первым, то тебя ненавидят вторые. И наоборот. — Успел забыть, какая ты грубиянка... — кончики его губ дёрнулись вверх, но тёмные глаза от графиков звуковых дорожек отрываться не собирались. — А если найдётся такая вагина, которая понравится всем не разбирая пола? — А если это будет не вагина? Ты готов встретить мужчину, который сведёт себя с ума, выполняя правило прекраснейшего? И, что самое главное, — сведёт с ума тебя. Заставит забыть о члене, болтающемся у него между ног. По условию твоего поиска ты не устоишь так же, как и все. — Я всё-таки предпочту, чтобы это была вагина. И потом... не делай из велосипеда танк: я сказал всего-то «понравиться», а не вырывать клапан из моего сердца. — А оно у тебя есть? — Прости, что? Чувствительная пятая точка, отвечавшая за дурную погоду, настроение продюсера и надвигающийся кирдык, подсказала Антье, что пора драпать. И почему так всегда получается? Болтнёшь лишнее слово — и бежишь потом четырнадцать пролётов вниз, не чуя под собой каблуков и не слыша собственных мыслей. Он никогда не преследовал. Но от одного выражения его лица хотелось быстро перекреститься и перейти на солнечную сторону улицы.

* * *

Оставшись в одиночестве, Дэннис выключил пульт, закрыл ноутбук, аккуратно смотал провода и разложил в специальных гнёздах, закрывавшихся прозрачными крышками. Взял залапанный и засаленный листок бумаги с недописанным текстом и устроился в любимом углу на полу. Пробежал глазами по прыгающим строкам, улыбнулся, скомкал и бросил в сторону корзины. Не попал, тут же забыл об этом и вытянул длинные ноги в направлении окна. Жалюзи наглухо закрывали потрясающий в своей обветшалости вид на промышленную зону и тянущиеся за ней трущобы, отрезали от всего, что его противоестественно завораживало и влекло в своём разложении и истощении. Город, давно брошенный на произвол судьбы, продолжал задыхаться в собственных смрадных испражнениях. Низко нависшие тучи который день обещают грозу, но пока лишь продлевают асфиксию, это жуткое контролированное удушье. Все исстрадались по влаге, пусть даже она будет разбавлена нитратами и серной кислотой, ему тоже её не хватает, освежить мозги, проветрить их... Похоже, мысли об условно чистой воде и сомнительно приятном воздухе скоро вытеснят все остальные. Он должен перестать думать. Но он не может. И из двух зол выберет хилое и недозрелое. То, которое его не поборет. Он должен уехать. Вытолкнуть, наконец, свою великолепную задницу из химической клоаки Рура³ — и Бохума в частности — в какое-нибудь маленькое курортное местечко, новую гавань, что будет полной противоположностью старой. Обустроить с комфортом новый мир... отнять у предыдущего. Забыть об окружающей грязи. Оставить её внутри. Он будет честен с самим собой. Он вырос здесь, он просто не вытравит химикаты города из себя. Унесёт в чемоданах, в частичках пыли на своей коже. — Даже снег у нас чёрный, — прошептал он с насмешкой и потянулся к телефону. Раскрыл книгу контактов, пролистал и выбрал номер, стоящий последним. Одно лёгкое касание подушечкой указательного пальца... Вызов. Он закусил губу, ещё не зная точно, что произнесёт. — Эдриан?.. По какой магистрали к тебе ехать? Сорок и пятьдесят два? Нет, не утруждайся, я возьму такси.