Испанец

Сенатор Эванс чувствовал себя уставшим, несмотря на достаточно долгий сон. Он проснулся около полудня, позавтракал, освежился в бассейне, но чрезмерное количество вина, выпитого накануне, и изощрённый секс на вчерашнем празднике у полководца Метелла никак не давали организму взбодриться. Даже не взглянув на своих наложников, он жестом повелел им удалиться и лёг на массажный стол. Сильные руки Публия умели творить чудеса. Через некоторое время он почувствовал привычную расслабленность мышц, и собрался спуститься в сад, чтобы отдохнуть в тени деревьев, но вспомнил, что должен ехать к Тотти. Сервиус Тотти был работорговцем, но не грязные невольники для плантаций и тяжёлого изнурительного труда были его товаром – он специализировался на рабах для сексуальных утех и поставлял наложников в гаремы римской знати, а также в самые дорогие бордели Рима. На рынке услуг подобного рода он был единственным, кто не занимался продажей женщин, зато слыл тонким ценителем мужской красоты, и товар у него всегда был превосходный. Эванс вспомнил вчерашнюю оргию и невольно усмехнулся. Полководец Метелл славился на весь Рим своей эксцентричностью, которую многие ошибочно принимали за демократичность. На праздники, которые он устраивал, приглашались как патриции, так и сумевшие чем-то прославить себя плебеи, а потому в доме Метелла сенаторы рассуждали о политике с врачами и зажиточными горожанами, поэты состязались в остроумии с философами, а консулы и проконсулы запросто подтрунивали над послами из далёких стран. Но все разговоры на приёмах такого рода заканчивались всегда одинаково – беспорядочным совокуплением. Сервиус чувствовал себя на подобных мероприятиях как рыба в воде – он искал новых клиентов, не ущемляя притом интересов постоянных покупателей, и был неизменно корректен. Сенатор вколачивал свой член в чью-то задницу, когда услышал над ухом ненавязчивый голос Тотти - работорговец всего лишь сообщил, что получил новую партию живого товара, а потом, выдержав паузу, томно произнёс: «Такие персики, скажу я Вам…». Впрочем, эта фраза уже давно стала коронной для Сервиуса. Эванс не собирался покупать себе нового наложника – ему вполне хватало двадцати двух невольников, имеющихся в его гареме, но не хотелось обижать старину Тотти, которого он «прикормил» щедрыми процентами с покупок, за что и получил право приоритетного осмотра рабов. Встав с массажного стола, мужчина подошёл к краю мраморного бассейна и нырнул в кристально чистую воду. Достигнув противоположного бортика, он мягко оттолкнулся и поплыл обратно. На этот раз вода показалась ему живительной, но он решил не затягивать купания. Эванс вылез из бассейна и направился в свои покои. Рим плавился под лучами июньского солнца. Воздух дрожал от жары. Редкие прохожие с покрытыми головами сновали по узким улочкам города, стараясь отыскать хоть какую-то тень, чтобы укрыться в ней. Сенатор окинул взглядом раскалённые крыши домов, холмы, окутанные маревом. Задрав голову, он посмотрел на безоблачное небо и ушёл с балкона. Облачившись с помощью слуги в соответствующую его положению тогу, Эванс спустился вниз, где его уже ждали носилки. Он сел в них, и рабы тронулись в путь. Сенатор всегда испытывал некоторое волнение перед осмотром каждой новой партии невольников. Ему было интересно, захочет ли он кого-нибудь в очередной раз. У него был достаточно претенциозный вкус, и зачастую он уходил ни с чем. И дело было вовсе не в деньгах, хотя Сервиус безбожно заламывал цены, а в том, что Эванс чувствовал себя пресыщенным, и острое физическое желание испытывал редко – потребность в сексе для него была сродни лёгкому голоду, но искусные наложники собственного гарема доводили его тело до изнеможения. Едва подошвы кожаных сандалий сенатора коснулись мостовой у дома Тотти, хозяин выпорхнул из ворот. - Сенатор! – работорговец склонил голову. – Поджидал Вас! Вы не пожалеете потраченного времени! Товар первосортный! Такие персики! - Не трудись расхваливать невольников, Сервиус, - Эванс улыбнулся и двинулся привычным путём через атриум. – Я наперёд знаю всё, что ты скажешь. Сколько их сегодня? - Девять, но зато каких! Три грека, два араба, индус, турок, галл и один испанец. И этот испанец… - Ты знаешь, что я брезгую арабами и турками… - Так вот этот испанец… - …а индусы вообще не в моём вкусе. - Но зато испанец… - Он реально так хорош, твой испанец, что ты мне слова не даёшь вставить? - Он не просто хорош, он явно благородных кровей, - Тотти заговорщицки понизил голос. - Благородных, значит? – сенатор засмеялся. – Чего только ты не придумаешь, чтобы содрать побольше денег! - Мой лучший поставщик Рахмет клялся всеми сокровищами Вавилона, что испанца ему продали корсары. Неделю назад они захватили корабль с богатым грузом, так вот этот красавчик был на борту – весь в шелках, а золотые кольца так щедро унизывали его пальцы, что фаланг было не видно! - Ну, позабавил ты меня! – Эванс вытер уголки глаз. – Давай, показывай свой товар! Зал, в который они вошли, был предназначен для демонстрации рабов. Посередине помещения стояла стойка, напоминающая очень длинный узкий стол, она была обита добротным льном. В одном из углов зала находилась широкая кровать с множеством валиков и подушек, в другом несколько кресел и стол. На столе стоял кувшин с вином, кубки и корзинка с фруктами. У окна располагался шкафчик с множеством баночек и флаконов – ароматические масла, благовония и любриканты шли как сопутствующие товары к каждой покупке. - Присаживайтесь, сенатор, - Тотти сделал приглашающий жест и поспешил налить вина потенциальному покупателю. Эванс опустился в кресло и взял наполненный до краёв кубок. - Я не знал, когда конкретно Вы прибудете. Сейчас рабов подготовят к осмотру. Буквально через несколько минут они предстанут перед Вами. Лично прослежу, чтоб всё было на высшем уровне. Сенатор проводил Сервиуса коротким взглядом и сделал ещё глоток из кубка. Облизав губы, он отдал должное превосходному вину. Разумеется, Тотти преследовал свой интерес – чем в большем подпитии были клиенты, тем больше была вероятность продаж. В захмелевших покупателях просыпалась похоть и они брали товар, даже не испытывая в нём особой нужды. Эванс знал все тонкости работорговли, и потому его было трудно обвести вокруг пальца. Сенатор задумался, какой типаж смог бы сейчас разбудить в нём желание. Он перебрал в памяти пару десятков образов, вспомнил все свои сексуальные фантазии, мысленно обратился к наложникам своего гарема и зашёл в тупик. Пытаясь представить нового фаворита, он встал и взял в руки кувшин с вином. В этот самый момент послышался звук отворяемой двери. Даже не повернув головы, Эванс начал наливать хмельной напиток в кубок, вслушиваясь в топот босых ног по каменным плитам пола у себя за спиной. Тотти отдавал короткие приказы надсмотрщикам и что-то резко говорил рабам. - Всё готово, - голос Сервиуса прозвучал до странности победно. Сенатор обернулся… Взгляд… Дерзкий взгляд бездонных зелёных глаз резанул, словно бритва… Взгляд дикого, голодного хищника, попавшего в западню… Этот взгляд вошёл острым шипом под кожу Эванса и остался там, парализуя тело медленным ядом. Сенатор отвёл глаза. Он был в замешательстве. Он прекрасно знал, что рабам запрещено смотреть на клиентов, за это сурово наказывали – били не плетьми, а палками по пяткам, чтобы избежать порчи товарного вида, и потому взгляд был откровенной провокацией, амбициозным выпадом. И Эванс не знал, как его интерпретировать – первый раз во время демонстрации невольник посмотрел ему в лицо... - Начнём с греков? – предложил Тотти, ревностно наблюдая за реакцией привилегированного клиента. - Я хочу осмотреть испанца, - безапелляционно заявил сенатор, остановившись напротив стройного, смуглокожего раба, который уже успел опустить глаза - его горделивая осанка и благородные черты лица словно бросали немой укор обстоятельствам. - О! Вы всё-таки доверились моему вкусу! Это лучшее, что у меня когда-либо было. - Он породист, как арабский скакун, - Эванс медленно окинул взглядом обнажённую фигуру невольника, снизу вверх. - А что я Вам говорил! - Он понимает латынь? - Нет, по всей видимости. Но я немного знаю язык басков – на него он реагирует. - Я хочу увидеть размер его члена. Сервиус кинул пару слов, и раб, обхватив ладонью член, начал ласкать себя. - Как его зовут? - Джон. Эванс прикоснулся пальцами к яйцам невольника, затем взял их в горсть и слегка оттянул. - Обратите внимание, какая у него гладкая кожа, - Тотти провёл рукой по рельефному прессу раба. - Мне достаточно взглянуть на неё, чтобы оценить. Рука Джона неспешно скользила по члену. Эванс как завороженный следил за движением тонких длинных пальцев. - Довольно, - ладонь сенатора легла поверх ладони испанца. - И длина, и толщина великолепны! – не унимался Сервиус, расхваливая товар. - Пусть развернётся и продемонстрирует себя. Тотти что-то отрывисто сказал Джону, и тот повернулся спиной к сенатору и работорговцу. Невольник лёг грудью на стойку и слегка прогнулся в спине. - Скажи, чтоб развёл ягодицы. Сервиус перевёл пожелание клиента и ладони испанца, мягко очертив бёдра, легли на ягодицы, а затем раздвинули их - достаточно широко, чтобы взгляд Эванса сосредоточился на анусе. - Его вход плотно сжат. Прямо как у девственника. Дай мне любрикант. Тотти с завидной проворностью ринулся к шкафчику и протянул сенатору небольшую баночку. Сняв крышку, Эванс погрузил два пальца в желеобразную субстанцию, затем провёл ими по промежности Джона. Напряжённый сфинктер дрогнул и с готовностью впустил в себя пальцы. - Я беру его, - резко убрав руку, произнёс покупатель. - И Вы даже не поинтересуетесь ценой? – голос Сервиуса прозвучал изумлённо. - Думаю, ты запросишь за него не меньше двухсот монет. - Двести тридцать, сенатор… - Он того стоит. - Раба приведут к Вам сегодня же вечером. - Я хочу его прямо сейчас… С трудом проговорив застрявшие комом в горле слова, сенатор ужаснулся. Он отдавал себе отчёт в том, что никогда не использовал своё право опробовать раба. Всех предыдущих наложников он осматривал беспристрастно, руководствуясь только физиологическими параметрами и внешними данными, но никогда не потреблял их в демонстрационном зале. - Все невольники осмотрены врачом. Никакого риска заболеваний… - Уйди, Сервиус. Тотти попятился к выходу, подавая знаки охране. Остальные рабы, подгоняемые надсмотрщиками, покинули зал с быстротой молнии. Сенатор перевёл взгляд с закрывшейся двери на узкие бёдра Джона. - Это даже хорошо, что ты не знаешь латынь… - пальцы Эванса закружили у сфинктера. – Я давно так сильно никого не хотел… - он прижался напряжённым членом к сжатому входу. – Ты что-то задел во мне… Эванс резко толкнулся в тело. Уловив слабый стон Джона, он вставил на всю длину и вновь прислушался. Тяжёлое дыхание испанца разбудило в сенаторе зверя – он жадно глотнул воздух полной грудью и начал с остервенением трахать задницу своего нового наложника. Он чувствовал отдачу партнёра, его бешеную энергетику, желание отдаваться, и от этого распалялся ещё больше. Погружая член в тесную глубину тела, он словно заново открывал для себя наслаждение обладания мужчиной. Бурно кончив, он развернул испанца к себе лицом. - У меня были разные, - устало проговорил Эванс, целуя плечи и грудь Джона. - Покорные, строптивые, унылые, безразличные, страстные и приторные до отвращения, - сенатор перевёл взгляд на вздыбленный член раба. – Но такого чувственного, как ты, не было… Эванс подошёл к столу и взял кубок. Приблизившись к молодому человеку, он вылил часть вина ему на член, затем наклонился и вобрал член в рот. Джон громко всхлипнул и судорожно вцепился руками в стойку. Выпустив член изо рта, сенатор плеснул остатки вина на живот испанца и поставил пустой сосуд на пол. Бордовые капли скатились по завиткам жёстких густых волос в пах. Облизав яйца Джона, Эванс вновь принялся ласкать ртом его член… Испанец выгибался и ритмично притягивал голову мужчины, стараясь погрузить член до самой гортани. В какой-то миг он вынул член изо рта сенатора и кончил на каменные плиты пола.