Альтернатива

Разумеется, ему известно о ней всё. Это требовала его должность и обычное благоразумие. Так что Кэбек знает, какую именно из столичных резиденций она предпочитает, в каком году подписала отречение, и как часто навещает в столице своего царственного племянника. И, разумеется, он помнит, сколько ей лет. Это нисколько не помогает. Его вкус всегда был далёк от изысканного: из всех растений он предпочитал цветы шиповника в пору, когда они уже тронуты увяданием, но сам бутон ещё крепок. Была в них некая избыточная, влекущая красота, более притягательная, чем расцвет. У женщины, рассматривающей пленника, уложенные сложными узлами косы, скреплённые золотыми шпильками, и уста цвета умирающей чайной розы. Она уже три года не королева, но достаточно раз увидеть направленные на неё взгляды, обращённые к ней лица... У армии она вызывает восторг уже за гранью исступления, простонародье, кажется, вовсе видит в ней полудуха-полубожество. Человек рядом с ней одет, как чиновник, но заметно, что доспех ему был бы привычней. За его плечом маячит с факелом в руках юнец в форме хварана Сораболя. — Это он? — Да, ваше величество. Это командующий Пэкче, Кебэк. Поняв, что битва проиграна, он искал смерти. Это неправда. Там, на поле брани, он до последнего пытался переломить ход сражения. Женщина кивает. Неприкасаемая, неназываемая, недоступная — здесь, в Силле. О, он хорошо помнит, как называли её при дворе Ыйчжи. Как родовитые юнцы, пьяные от удальства и вина, щеголяли остроумием, выкрикивая клички. Как мужичьё на улицах затем разносило грязные сплетни и непристойные анекдоты по всем уголкам Саби... Он сам называл её грязнулей, замарашкой, позором перед Небесами. Говорят, она несколько лет жила в казармах, с десятком солдат. Говорят, она выросла далеко, на окраине империи Тан, и в Силлу пришла пешком, с одним заплечным мешком и десятком монет за пазухой. Говорят, её рождение зажгло новую звезду, а Небо выбрало её своей Вестницей... О ней вообще много чего говорят. — Государь будет доволен, — задумчиво произносит женщина. — Но всё же жаль. Кебэк пытался говорить с Ыйчжей, видят предки. Чуял опасность. Будь Ким Чхунчху неоспоримым наследником, выбор королевы в его пользу не вызвал бы вопросов. Но у Токман были сыновья. Значит, для передачи трона племяннику существовали веские причины. Ыйджа отмахивался — у королевы совсем нет власти при дворе, всем управляют Ким Юсин и Ким Альчхон, вот она и последовала их воле. Чхунчху — вялое, рассеянное создание, кутающееся в танские шелка, и полностью бесполезен на поле брани. Сандэдын и главнокомандующий с лёгкостью заменят его, как только сочтут нужным. Кебэк в этом сомневался. По крайней мере, разве не разумнее было бы для Альчхон-гуна посадить на трон своего первенца? Теперь гадать стало поздно, а Кебэк познакомился с королём Силлы лично. Объединение Самхан? В конечности этой цели он сомневался. Но вот трогать дочку и зятя Чхунчху Ыйчже не следовало. Королева смотрит сверху вниз внимательно, без сострадания. Человек рядом с ней тоже разглядывает Кебэка, но с выражением скорее задумчивым и недоумевающим. Хмурит узкие, самой природой приподнятые в высокую дугу брови — это придаёт ему вид удивлённый и высокомерно-снисходительный. Человеку, кажется, сильно не хватает оружия на боку — Кебэк безошибочно узнаёт и эту позу, и стойку, и даже в том, как подрагивают пальцы, видна привычка. Факел в руках у юнца трещит, плюётся искрами, едва не задевая бледно-зелёный плащ, застёгнутый на одно плечо узорной пряжкой. Светлая зелень и серебро — «Стражи царства», вдруг вспоминает Кебэк. Цвета и знаки отличия хваранов Силлы тоже часть того, что обязан знать командующий. Над ними, помнится, когда-то смеялись в Саби не меньше, чем над женщиной-королевой... Деды и отцы. Сам Кебэк и его ровесники — уже нет. А этот конкретный мальчишка был на поле боя. Только тогда он был заляпан кровью по уши, разрисован под девицу и во главе нескольких сотен таких же смертников. Пламя дрожит, тени пляшут по стенам, скользят по лицу хварана, и Кебэк внезапно видит сходство: утончённый рисунок губ, миндальные глаза, форма лица... И у него-то меч на месте, так что можно беспрепятственно постукивать пальцами по ножнам. Тонкими, длинными, повторяющими отцовскую кисть до мелочей пальцами. И хмурить брови, не надменные, а безмятежные материнские, лежащие на лбу двумя гладкими шёлковыми лентами. — Я бы сохранила вам жизнь, если бы вы приняли её и согласились стать человеком Силлы, — с явным сожалением говорит королева. — Какая утрата. Они покидают его уютную, надёжную темницу — королева, сандэдын и их сын. Кебэк смотрит вслед, и в груди у него тянет от тоски. Не потому, что она чужая, безнадёжно чужая женщина, и он видит её в первый и последний раз в жизни — это было бы смешно. От того, что она чужая, безнадёжно чужая королева, и ему никогда не бывать человеком Силлы.