***
Концерт, конечно же, отменили – и несколько следующих тоже. Журналистов в зале суда было слишком много, хотя едва ли Гарри спокойно отнёсся даже к одному или двум стервятникам мира прессы. За родителями Ли неотступно следовал Персиваль – его мягкие интонации и непрошибаемое спокойствие оказывали почти гипнотический эффект даже на старых друзей, казалось бы, привычных к власти его голоса, так что эту миссию поручили ему. Все, кроме журналистов, сторонились их, но это едва ли могло хоть одного из них задеть. Перед судом они надели лучшие свои сценические костюмы – самые яркие и броские, так что даже те, кто не имел ещё особого представления о «Kingsman», видели в них опасную для общества заразу. На одну особенно брезгливо смотрящую на них даму Джим щёлкнул зубами. Злой азарт заставил их сесть в самом центре передней скамьи. Предпочтения Ли не были секретом ни для кого из них, и даже нельзя было сказать, что такой поворот событий стал неожиданностью. Дотошный журналист, простая неосторожность – и принцип домино разрушил всё до основания. Ли предложили выбрать между заключением и гормональной терапией. То, что он предпочёл оказаться за решёткой, также никого не удивило. Начались трудные времена. Не главным, но весьма значительным затруднением оказалось то, что Гарри отказывался искать Ли замену. – Гарри, нам нужен гитарист. – Я играю. – При всём уважении, Гарри, нам нужен хороший гитарист. – Ли скоро выпустят. – Ты не можешь знать наверняка. – Мерлин, перестань, – тихий голос Персиваля странным образом сразу привлекал к нему внимание, заставляя вслушиваться в то, что он говорит, – представь свои действия, если бы на месте Ли был я. Мерлин замолчал, и хотя его неодобрение практически сгущалось в воздухе, больше он давить на Гарри не пытался. Сам Харт потускнел, и дело было уже не столько в заключении Ли, сколько в самом факте отсутствия свободы – в своих песнях он постулировал именно её наивысшую ценность. К тому же он начал избегать журналистов, словно объявляя им холодную войну. Иногда один или два самых дотошных всё же добирались до него, но он не отвечал на вопросы, предпочитая перекладывать это на друзей. Если раньше Ли и Джеймс вдвоём превращали любое событие в праздник, то теперь один Спенсер просто не справлялся. Так прошёл почти год, и хотя всё шло своим чередом: песни писались, концерты с прежней частотой гремели в разных городах, но не хватало той искры, которая в своё время вызвала взрыв, возносящий «Kingsman» на вершины популярности. После одного такого по инерции отыгранного концерта на группу налетели журналисты. Гарри механически помахивал ладонью, показывая, что от него ответов не будет, когда один особенно настырный тип едва ли не ткнул ему микрофоном в лицо. – Чарльз Хескет, «The Sun». Скажите, в каких отношениях вы состояли с Ли Анвином? Гарри опешил от такой наглости и молча отвернулся от настырного паренька в ярком свитере, но тот, очевидно, не сдавался просто так. – Мистер Харт! Почему вы никого не берёте на место Ли? Мистер Харт? Он раздражённо сжал кулаки, продолжая отворачиваться от скачущего вокруг него журналиста, но тот всё время оказывался у него перед глазами, не давая пройти. – Гарри, скажите честно, стало ли труднее выбивать площадки для концертов после ареста Анвина? – на этом вопросе Хескет красноречиво двинул бровями, и Гарри не выдержал. Пожалуй, он вложил в удар всю свою ненависть к жёлтой прессе, которая скопилась за это время: когда его кулак с приятным хрустом встретился с лицом Чарли, это ощущалось так, будто он наконец дал в морду каждому приставучему журналисту. И особенно тому папарацци, из-за которого за решётку угодил Ли. Оставалась только одна маленькая проблема: теперь Гарри ждал не вечер с друзьями, а полицейский участок. Всё, впрочем, нивелировалось тем, какое чувство удовлетворения разлилось по его телу от ноющих костяшек правой руки. В участке он, строго говоря, пробыл недолго: оказалось, что журналиста погладили по лицу далеко не в первый раз, и хотя тот возмущался более чем громко – на его холёной физиономии расцветал потрясающий фиолетовый кровоподтёк – Мерлин отправился с ними и сразу внёс залог. Он даже не стал читать нотаций, лишь бросал на Гарри понимающие взгляды. Возможно, тому почудилось, но в этих взглядах были также и одобрение, и, кажется, даже намёк на радость. Действительно, такая живая реакция – впервые за долгое время. Когда они уже отправились к выходу, застали совершенно нелепую картину: какого-то мальчишку не могли оторвать от гитары. Он отказывался отправляться в камеру без неё, и хотя она была весьма потрёпана: щербинки, полосы, разномастные струны – Гарри понимал его. Он бы тоже не оставил свой инструмент полицейским. Остро кольнуло жалостью – у самого Гарри были друзья, тот же Мерлин не оставил бы его одного и забрал все вещи. А мальчишка, кажется, был совсем один не только в участке, но и в своём небольшом мирке: потерянный взгляд, лихорадочный румянец на щеках, поношенная одежда. Он казался и вовсе бездомным, и Гарри вздрогнул от внезапной мысли о том, что, возможно, так оно и есть, а эта гитара – не просто баловство, а его способ зарабатывать на жизнь. Как и для самого Гарри: разница оставалась лишь в масштабах. Он тихонько спросил у стоящего рядом констебля, просто чтобы подтвердить или опровергнуть догадку, ничего особенного: – За что его арестовали? – Нарушение общественного порядка, сэр. Хотя я назвал бы это попрошайничеством. – Попрошайничеством? – И бродяжничеством. Мальчик побирался на Трафальгарской площади, сэр. – Прямо так уж и побирался? С гитарой? – Едва ли можно назвать его игру музыкой, сэр. Поступали жалобы. Взглядом Гарри, казалось, можно было прожигать металл. – Если не ошибаюсь, законы о бедных были упразднены в сорок восьмом году. – Если позволите, сэр, жалобы на него поступали неоднократно. Пришлось принять меры. Тем временем двое коллег констебля сдались, оставляя гитару мальчишке и закрывая за ним решётку. Мерлин всё это время молчал, с интересом наблюдая за происходящим. Гарри пристально смотрел на мальчишку, который, сидя на жёсткой скамейке, настраивал свой нехитрый инструмент. А потом он начал играть их песню. Лучше, чем сам Гарри когда-либо смог бы. Гитара слегка дребезжала, но пальцы так умело сжимали гриф, что резонанс почти не ощущался, и хотя он не пел, казалось, что поёт сам инструмент. Стареющий, хриплый голос опытного певца – вот что это было. Но талант остаётся талантом даже для стареющих исполнителей. Он сыграл ещё пару песен, после чего Мерлин подгадал момент и осторожно тронул Гарри за плечо. Они стояли слишком далеко, чтобы незадачливый музыкант обращал на них внимание, и Гарри вздрогнул, отводя от него взгляд. Он рассеянно посмотрел на друга и кивнул. Тот спрятал улыбку в уголках губ и тихо проговорил: – Я всё улажу.***
Гарри курил, стоя перед входом в участок, когда Мерлин вышел вместе с мальчиком. Тот, увидев Харта, опешил и встал как вкопанный, ошалело моргая. Гарри затоптал окурок и протянул ему руку, представляясь: – Гарри Харт. – Чувак, я знаю, кто ты! Чёрт! То есть, извините сэр. Меня зовут Гэри, но можно Эггси. – Очень приятно, Эггси. Рукопожатие у Гэри оказалось сильным, а ладонь мозолистой: он явно привык не только играть, но и заниматься более тяжёлым трудом. Хотя кто как не Гарри знал, насколько тяжело потрошить самого себя на сцене перед публикой? – Сколько тебе лет? – Девятнадцать… Двадцать будет в ноябре. «А выглядит на пятнадцать от силы… Недокормыш, где только научился так играть». – Не желаешь ли ты познакомиться с моими друзьями, которых ты также наверняка знаешь, Эггси? – Твою мать, конечно хочу! Гарри на удивление весело отреагировал на его несдержанность. Мальчишка напоминал чем-то Ли – такой же непосредственный и живой. И, кажется, такой же невезучий.***
Джеймс смотрел на Эггси с интересом, Перси – со сдержанным недоверием. Гарри задумчиво созерцал это сватовство, а потом достал свою гитару и протянул мальчику: – Покажи им, что ты умеешь, а то они так и будут на тебя таращиться. Эггси помотал головой, глядя на инструмент со священным ужасом в глазах, и любовно погладил гриф собственной труженицы: – Я на своей покажу. Харт пожал плечами и опустился на диван. После первой песни Джеймс вскочил на ноги и зааплодировал, а Перси ухмыльнулся, глядя на брата поверх головы Эггси. – Чувак, ты то, что нам нужно! Тот недоверчиво обернулся на Гарри. Он вновь пожал плечами и улыбнулся ободряюще: – Добро пожаловать в «Kingsman», Эггси. Добро пожаловать.***
– Вообще-то, он до ужаса похож на тебя, Ли. – Это хорошо, – устало отозвался Анвин, – я переживал, что ты будешь ждать слишком долго. – Ты же понимаешь, что мы все ждём тебя. Ходят слухи о грядущей декриминализации отношений между мужчинами. Это значит, что тебя должны будут отпустить, понимаешь? – Понимаю. Не слишком верю в это, правда, косное мышление наших политиканов… И не только их. Но буду надеяться. Очень хочется познакомиться с этим твоим юным талантом. – Хочешь, я приведу его сюда? Ты его кумир. Он говорит, что учился, слушая твою игру. – Нет, Гарри, – рассмеялся Ли. – Пусть видит своего кумира только свободным. Обещаешь не тащить его сюда? – Обещаю.***
В конце 1967 года Ли Анвин вышел на свободу.***
Эггси смущённо топтался рядом с дверью, не зная, куда себя деть. Он всё ещё не привык общаться на равных с остальными, и страшно нервничал в ожидании приезда Ли. Забирать его поехал Гарри – один, так что все остальные просто смотрели за его хаотичными перемещениями по гостиной. – Эггси, сядь, – не выдержал в конце концов Персиваль. – Я не могу! Чёрт, я волнуюсь! – Ли не кусается, – отозвался Джеймс. – Вдруг я ему не понравлюсь! Я же на время занял его место. Как ни странно, но именно Персиваль взял негласное шефство над мальчишкой, и, видимо, считал своим священным долгом объяснять ему, что к чему. Надо заметить, что именно Перси со своими гипнотически спокойными интонациями мог сделать это лучше всех. – Эггси, ты не занимал ничьё место. Нам давно нужен был второй гитарист, пусть Гарри и под страхом смертной казни этого не признает. Ты уже часть семьи, не забывай об этом. К тому же Ли одобрил тебя. – Но он меня не знает! – Ему достаточно того, что тебя знает Гарри. В этот момент в коридоре хлопнула входная дверь. Сначала широким шагом в гостиную прошёл Харт, не потрудившийся даже снять пальто, а за ним, стряхивая мелкий снег с волос, проследовал Ли. – Боже, наконец-то я дома, – протянул он с мечтательной улыбкой, задирая голову к потолку. Тишина казалась оглушительной: все ждали того, что произойдёт дальше. – Наконец-то мы все дома, – добавил он, переводя взгляд на Эггси и шагая вперёд. Тот протянул было руку для рукопожатия и открыл рот, собираясь представиться, но Ли сгрёб его в объятия со словами: – Чувак, в семье здороваются не так! Гарри расхохотался, и всё пришло в движение: Ли и Эггси по очереди обнимали все, а когда своеобразный ритуал подошёл к концу, ни у кого уже не осталось сомнений: наконец-то дома действительно оказались все.