Strange days

Год первый – «Джеймс и лепреконы». – Нет. – «Игрушки Мерлина». – Нет. – Тогда «Джеймс и лепреконы». – Нет. – Но почему?! – Потому что мы играем рок, а не рэгги. – У Перси есть пара мелодий с ароматом свежескошенной травы. – Твои метафоры как всегда поражают воображение. – Правда, тебе нравится? – Нет. – Мерлин!.. В этот момент Ли практически влетел в самого Джима, даруя Мерлину отсрочку от долгой и, вероятно, крайне занимательной лекции о том, почему группу нужно назвать именем Спенсера. И о горшочках с золотом, судя по всему. И о радугах. Особенно о них. За Ли в гараж чинно прошествовал Гарри, и пока двое самых громких людей не только в этом помещении, но и, кажется, во всём квартале, шутя боролись, отправился к нависшему над блокнотом Мерлину. Тот поднял взгляд лишь когда в его поле зрения появились начищенные до блеска оксфорды. Он медленно запрокинул голову, лениво оглядывая бесконечные ноги, но к сияющей улыбке Харта жизнь его подготовить не успела никак. Захотелось прикрыть глаза ладонью, чтобы можно было рассмотреть хоть что-то ещё. – Ну, как всё прошло? – Ли устроил форменный спектакль перед профессором Джонсом и, как ни странно, преуспел. Я думаю, если бы он пошёл в академию драматического искусства, это было бы более правильным выбором, чем английская литература, знаешь ли… – …но тогда вы бы не познакомились. – Верно. Так что, пожалуй, пусть устраивает спектакли на концертах. Мерлин хмыкнул и провёл черту под списком разномастных названий. – Могу я?.. – Гарри протянул ладонь к исписанным листам и Мерлин поднял руки в знак согласия. – «Биг Бэнд»… «Акулий плавник»? Господи боже… «Джеймс и...» Мерлин аккуратно выдернул блокнот из расслабленных пальцев и криво усмехнулся: – Музыкант, медик и клоун, который на самом деле инженер. Чего ты ждал? Это вы у нас мастера слова, фехтующие перьевыми ручками, покачиваясь на волнах двойных рифм… – …да ты поэт! – рассмеялся Гарри. – Не прибедняйся, молю. – Тебе нужно переодеться, в костюме ты выглядишь здесь неприлично строгим. – Ли тоже в костюме. – Да, но он пытается придушить Джеймса своим галстуком. Никак не тянет на аристократизм. – Туше. – На языке простых людей это звучит как «Уел». К тому моменту, как Гарри вернулся, одетый в простую рубашку и джинсы и всё равно похожий на образец стиля, но никак не на музыканта новой волны, Ли и Джеймс уже отцепились друг от друга и начали доставать Персиваля, который последние три часа тихо сочинял новую мелодию. – Почему ты не защищаешь брата от этих оболтусов? – Он вырос и сам может с ними разобраться. Ему просто лень, не обольщайся. Как раз на этих словах Перси, мрачно глядя на Джима, начал играть реквием, и немеркнущая улыбка Спенсера слегка потускнела. Ли только расхохотался. – Итак, джентльмены, – Гарри отвернулся от Мерлина и сцепил руки за спиной. – Давайте репетировать. Балаган, который развернулся в стенах ангара, преобразился по этой команде. Персиваль, конечно, так и остался за клавинетом, Ли расчехлил гитару и сел проверять настройку, Джеймс сел за барабаны, а Гарри встал к микрофону. Мерлин остался сидеть и спустя пять минут возни перед установкой устало обронил: – Спенсер, я буду премного благодарен, если ты поскорее вспомнишь, каким концом держат палочки, и мы сможем начать. – Почему «мы»? Ты всё равно ничего не делаешь, – возмутился тот, тут же сникая. – Извини, извини, я не прав. Гарри не дал ему ответить, нервно дёрнув плечом и спрашивая: – Все готовы? Вместо ответа Джим начал отсчёт – ровно три удара до начала. До начала чего-то невообразимого. Мерлин всегда удивлялся тому, как, казалось, само пространство преображалось вокруг этих людей. Такие разные, объединённые разве что любовью к музыке и бунтом в качестве вероисповедания, они должны были стать великими. Не могли не. Ему же оставалось только помогать им и направлять. Мерлин перечеркнул перечень потенциальных названий и отложил блокнот. Харт тем временем увлёкся: едва ли не касаясь губами микрофона, он смотрел в пол, покачиваясь отрешённо. – I'm a spy in the house of love, I know the dream that you're dreamin' of… Так могла бы качаться змея, погружающая жертву в транс. Мерлин смотрел заворожённо, и даже когда последние аккорды стихли, оказался не в силах что-либо сказать: звучание инструментов и голос – всё вместе сбивало с толку, делая рассеянным и заставляя забыть о конструктивности. Первым, конечно, вернулось чувство юмора, опасно близкое к клиническому сарказму. – Гарри, что за порно-проповедь я сейчас услышал? Тот, зная, что это и есть лучшая похвала, которую от Мерлина можно было услышать, улыбнулся, глядя прямо на него. – Так что с названием? – подал голос Джеймс, игнорируя риторические вопросы. Харт прошёл вперёд и упал на старенький пропылённый диван, закидывая длиннющие ноги на подлокотник. – Предлагаю назваться «Kingsman». – Это ещё почему? – Ну смотри, у нас уже есть Мерлин и Персиваль. Мы можем взять себе имена рыцарей из легенды, как сценические псевдонимы, но «Круглый стол» или «Люди Артура» звучит тупо. – А назваться, значит, в самый раз? – снова ляпнул Джим. – Ты можешь поспорить с тем, что музыканты в той или иной степени служат слушателям? Спенсер, может, и не был согласен, но спорить с ним было себе дороже, так что он решил перевести тему, что, впрочем, удалось ему не слишком изящно. До нарочитой небрежности, сквозящей даже в позе валяющегося на диване Харта, ему было далеко. – А почему его все зовут Мерлином, кстати? Гарри усмехнулся и вкрадчиво, но достаточно громко прошептал, так, чтобы все точно услышали: – Потому что он пишет волшебные тексты. – Да? А почему я никогда их не видел? – Кто виноват, что он пишет, только напившись до положения риз, а потом прячет всё, что написал? – Гарри Харт, соблюдайте баланс между джентльменом и мстительной стервой!.. Начинался шестьдесят пятый год.